Глава 5.
В которой менестрелю плохо, а автор ищет новый мозг
читать дальше
Над куском хорошо прожаренной говядины выписывал загадочные кренделя и свивался в полупрозрачные кольца парок, распространяя вокруг себя убийственный аромат. Ниларей, хищно оскалившись, принялся истязать тупым трактирным ножом бифштекс в тщетной попытке нарезать его. Получалось плохо. Он больше размазывал по тарелке волокна, нежели отпиливал достойный себя кусок. Через несколько минут мучений, менестрель плюнул и, наколов мясо на вилку целиком, принялся некультурно откусывать от него. Горячий сок обжигал губы, язык и небо, но оторваться от еды менестрель категорически отказывался.
- Нииил… - теребил друга рыцарь, которому было жуть как интересно узнать про Дорогу побольше. – Ну, объясни ты по-человечески!!!
- Ниче не знаю, я ем, - отмахнулся менестрель от Аллеса.
- Нииил!!!
- Чавк.
- Ну Нил…
- Чавк-чавк.
Обиженный невниманием к своей персоне рыцарь отвернулся и принялся осматривать убранство трактира, в котором друзья предполагали переждать ночь, а утром двинуться на поиски крысеныша. Ниларей отбрыкивался от данного мероприятия руками и ногами, но под напором друга сдался и согласился даже признать свою вину перед мальчишкой. Собственно, мужчина был готов извиниться хоть там, на дороге, после пылкой речи Луча, но не успел. И сейчас набивал рот, усиленно пережевывая, лишь бы не продолжать неприятную для себя тему.
Мясо кончилось, кончился и салат, а также вино, булочки и бесплатные орешки в тарелочке. Пришлось разговаривать:
- Итааак… - протянул Аллес, поворачиваясь к хмурому и тяжело дышащему от переедания Ниларею. – Почему тебя нельзя слушать на Дороге?
- Потому что так гласит третье правило, - честно ответил менестрель.
- А почему оно так гласит?
- Потому что кто-то его так написал.
- А в лоб?
Ниларей покосился на немаленький кулак рыцаря и, вздохнув, принялся объяснять:
- Понимаешь, милый, - «милый» состроил угрожающую рожицу, пришлось поднять руки в успокаивающем жесте, - Дорога и я – это… ну… одно целое, что ли. Все, что происходит с ней, отражается на мне. И наоборот. Но при этом, будучи мобильной единицей мира, - Аллеса слегка перекосило от попытки понять словесные выверты друга, - я должен обеспечивать его всем необходимым для существования, а именно – жителями. Взамен я получаю доступ к трактирам, порталам и прочей прелести своей профессии. Но к вопросу. Так как Дорога не является полноценным стабильным миром, то ей необходима энергия для поддержания себя любимой в рабочем состоянии. Таковую энергию дают человеческие души и вера. Но получить ее просто так не получается, а значит, необходим проводник. Коим я, к своему сожалению, и являюсь. Любой, услышавший в пределах дороги, перебор струн, лишается веры и души… В общем-то мало приятного.
- Я ниче не понял, - покачал головой рыцарь.
- Ну блин… - в попытке придумать более доступное другу объяснение, менестрель уставился в окно, где на уже потемневшем небе загорались ясные звезды, и увидел бьющийся комок чего-то огромного и непонятного. Будто кто-то выбросил мешок с котятами, разве что напрягали скользящие в направлении движения черные тени. На миг груда выскользнула на лунный свет, и в ней мелькнули до боли знакомые малахитовые глаза… - Луч?
Мужчины привстали с мест, пристально вглядываясь во тьму, и пытались понять, что же происходит. Первым рванул к выходу рыцарь, на бегу доставая из ножен меч:
- Крысы!!!
Ниларей рванул следом, но остановился на пороге, разглядывая беснующихся хищников, которых отбрасывал широкими взмахами меча подбежавший Аллес, и понимал, что физическое воздействие здесь бессмысленно. Бесчувственное тело крысеныша уже покоилось на руках друга, но серая масса накатывала волнами со всех сторон, отрезая двоим пути к отступлению. Стальная полоса взлетала ввысь раз за разом, блестя в неверном лунном свете, превращаясь в его верную послушницу, дочь, супругу. Клинок безжалостно разрывал пищащие тушки, но на их место приходили все новые. И бой все больше походил на странный, извращенный танец самоубийства. Перед глазами менестреля замелькали картинки: истощенный мальчишка с малахитовыми глазами, широкая улыбка Аллеса, собственный поход в чертоги Смерти… «Если любишь, откажешься от вечности». В этот миг он понял, что вся обида на Луча, вся злость были лишь прикрытием перед самим собой. Крысеныш стал дорог менестрелю еще в момент первой встречи, будучи омерзительным зверем. И отпускать его еще раз Ниларей не собирался… Вот только явление подозрительно знакомой фигуры с косой неподалеку от места битвы, с сомнением помахавшей костлявой рукой, заставило сердце ухнуть куда-то в желудок, и вынудить мозги работать более активно.
«Что я могу? – судорожно размышлял менестрель, глядя, как черно-серая волна погребает под собой отчаянно сражающегося друга и такого внезапно дорогого мальчишку, - я же не воин… и не маг. Я просто часть дороги, плоть от плоти этого мира. Но она бессильна перед смертью…»
Рыцарь неловко взмахнул рукой и с криком пропал под противно пищащими тушками.
- Нет!!! – Ниларей выскочил под лунный свет и вспомнил, что на самом деле правил Дороги четыре. Четвертое правило никто не нарушает, потому что не знает его: никогда не призывать демона.
Наниматель, сборщик душ, владыка Ада… он один умел обходить Смерть, с ним одним вечная госпожа не решалась спорить. Вот только плата за его услуги порой слишком велика. Со стороны битвы раздался еще один вскрик. Мужчина, оглушенный яростным писком, выхватил с пояса прежде никогда не используемый нож и отчаянно полоснул по запястью. Потом еще и еще раз, пока рука не превратилась в одно кровавое месиво. Пусть он больше не сможет играть, пусть будет изгнан из мира Дороги, но зато на душе не будет смерти друга и… почти любимого.
Кровавые капли западали в пыль, сливаясь с изменчивым полотном дороги, а мир кричал от боли. Кричал вместе со своей второй половиной – скорчившимся от ирреального ужаса менестрелем. Позвоночник ломал и дробил в порошок холод небытия, сердце металось в грудной клетке, пытаясь вытащить своего владельца в жизнь, а горло сжалось, пытаясь не пропустить наружу крик безумия. Холодно, холодно… Холод снаружи, Холод - внутри. Он покрывал все легким слоем льда, вырисовывая ореол сверкающей в лунном свете белизны вокруг менестреля. И хотелось только одного, чтобы это поскорее кончилось. Неважно чем, не важно как… Только бы не чувствовать более разрывающий внутренности на части холод. И не осталось сил, чтобы заплакать, и не осталось веры, чтобы дышать…
И все же, когда надежда почти ушла из широко распахнутых карих глаз, когда загустела темная кровь в пыли, а в рыжих волосах замерцала белоснежная прядь, демон явился перед Нилареем, чтобы поднять своего верного раба за шкирку на уровень глаз:
- И что же ты делаешь, скотина? – желтые, с вертикальным зрачком глаза сощурились от злобы, превратившись в щелки адового пламени. Чешуйчатый хвост с силой молотил по пыли, походя разбрасывая почуявших запах свежей крови крыс. – Думаешь уйти от меня так просто? Не выйдет, падла ты эдакая… Я тебя еще научу отдавать долги.
Менестрелю было уже все равно, жизнь вытекала из руки тяжелыми, густыми каплями, не способными втянуться в пыль. И только одна мысль еще билась в голове:
- Спаси их… и я буду твоим…
Продолжая удерживать на весу человеческое тело, демон тщательно слизнул каплю крови с кисти Ниларея, чтобы подтвердить договор, и развернулся к пищаще-матерящейся куче, из которой периодически вылетали крысы. Взмахом руки он призвал мгновенно поглотившее зверьков пламя. Краткий миг оглушающего писка, и на дороге остались лежать только бесчувственные тела мужчины и мальчика. Теперь менестрель был готов уйти вслед за госпожой в черном. Точнее, собирался, уже видя вдалеке белый свет чертогов. Но его грубо вернули в реальность и, бросив в пыль, больно пнули копытом под ребра:
- Вставай, урод, - услышал Ниларей голос демона, но так и не пошевелился. – Кончился твой отпуск. Завтра идешь на заказ.
Менестрель бездумно пялился во тьму, силясь понять, что же все-таки теперь с ними будет? Аллес не имеет души, а значит, не имеет права находиться в пространстве дороги, сам Ниларей теперь с потрохами принадлежит демону, а Луч… он оставался самой странной загадкой всей его жизни. Холод, притупивший поначалу боль в руке, постепенно отступал, и огненные струи растекались по телу, концентрируясь в сердце. А сознание уплывало все дальше… в небеса.
Звезды ехидно перемигивались в вышине, привлеченные метаниями глупых людишек. Что для них краткая человеческая жизнь, пусть и занимающая тысячелетия? Всего лишь миг, не достойный внимания сияющих. Эльфы, сравнивая себя со светилами, говорят, что они равнодушны к бытию смертных. Но это не так. Просто слишком много похожих друг на друга судеб они видали на своем веку… «И потому насмешливо взирают звезды на тлен людей и смерть богов им жизнь несущих, что нет в их душах места жизни, и нет там места для любви…» - пронеслась в голове Ниларея первая строчка к очередной легенде, и тут сжалось от боли сердце. К чему теперь легенды, если он никогда не сможет играть? Никогда не пробежит кончиками пальцев по трепещущим струнам, не почувствует их терпкий холод, не услышит мягкий отзыв в тишине. Из глаз потекли в пыль, смешиваясь с застывающей кровью, горячие слезы.
- Не плачь… - по ранам пробежались, посылая в них теплые искорки, тонкие мальчишечьи пальчики. Рядом с Нилареем лежал, неизвестно как сумевший подползти, Луч и отдавал мужчине остатки своей жизни в попытке спасти его дар. Крысеныш сам выглядел так, словно вышел из пыточной после трехнедельного сеанса по выколачиванию признаний, но все равно прижимался телом к боку менестреля.
- Прекрати, - мужчина попытался отстраниться от мальчишки, но не смог пошевелить и пальцем. – Пожалуйста, перестань… Я прошу тебя.
Крысеныш, с трудом приподнявшись на локтях, заглянул сверху в глаза менестреля и только тихонько улыбнулся, продолжая перекачивать свою силу. Гасли, словно закатное солнце, малахитовые глаза, с кожи уходил румянец, а Ниларей с ужасом наблюдал, как умирает едва только найденный Луч. Оборотень наклонялся все ниже, не в силах держаться на руках, и их дыхания смешивались в морозном ночном воздухе.
- Вы тут оба помереть решили? – мальчишку подняло в воздух что-то большое и грозное, отрывая от израненной руки менестреля, а сверху вопросительно смотрел на безвольное тело Аллес. Общий вид рыцаря также не внушал надежды на лучшее, но привычка везде и всюду таскать на себе латы дала ему возможность уберечься от особо серьезных повреждений, ограничившись порезами. – Идти сможешь?
Попытка пошевелить хоть пальцем провалилась, и пришлось Аллесу тащить друга за шкирку внутрь трактира. Там, где прошли трое спутников, оставалась на земле красная полоса. Чьей крови в ней было больше – серьезный вопрос.
С трудом втащив в одну из комнат для посетителей на втором этаже трактира, рыцарь рухнул на кровать, оставив парочку лежать на полу. Сил двигаться не было ни у кого. И все четверо, включая неизвестно как оказавшуюся у стены гитару (не иначе менестрель по пути прихватил), погрузились в зыбкий и болезненный сон, наплевав на раны.
Рассветное солнышко вызолотило крышу трактира и выгнало праздных и не особо трезвых посетителей на улицу. Только на втором этаже, в номерах, еще оставалась горстка людей, не спешащих добраться до следующего постоялого двора. В их числе и Ниларей со спутниками. Мужчина сидел на полу, поглаживая кончиками пальцев здоровой руки теплый лак гитары. Инструмент недоуменно гудел струнами и требовал разъяснений, которых менестрель дать не мог. Да и как объяснить ей, что он продал собственную свободу и дар в обмен на жизнь никчемного мальчишки-оборотня? И не факт, что Луч решит остаться с ним. Ниларей повернул голову к кровати и крепче стиснул зубы, чтобы не зарыдать. Крысеныш доверчиво прижимался к обнявшему его рыцарю и довольно сопел тому в шею. Почему-то именно эта картина причиняла боль большую, нежели израненная и кое-как перевязанная рука. Потерять все ради призрачной цели, упасть туда, откуда нет возврата, лично уничтожить свое будущее – то, чего менестрель желал бы сделать меньше всего. И то, что он так бездумно совершил.
«Будь у меня шанс повторить все сначала, - разглядывал Ниларей следы битвы в пыли дороги, - поступил бы я иначе?»
И сам же себе отвечал, что… Да. Наверное. Хотелось бы верить, что все-таки да. Пусть жить бездушной одинокой сволочью, но свободным. И способным творить.
Слезы уже не текли по щекам – все, на что был способен менестрель, было выплакано ночью. И теперь лишь рассветный воздух сушил глаза.
На кровати завозился, устраиваясь поудобнее, Аллес и нечаянно придавил мальчишку. Луч громко вскрикнул от боли в так и не перевязанных ранах и проснулся.
- Ой, - удивленно распахнулись малахитовые глаза, увидев мрачного менестреля на подоконнике. – Доброе утро, Нил.
- Доброе, - соскочил на пол мужчина и скривился от резкой боли в руке. – Буди этого бугая, будем лечиться.
Крысеныш выбрался из-под одеяла и подбежал к Ниларею, заглядывая тому в глаза:
- Я могу тебя вылечить!
- Не надо, - пододвинул мальчишку менестрель и торопливо вышел, собираясь стрясти с хозяина все, что нужно для лечения. Он не видел, как обиженно прикусил губу Луч, как бросил задумчивый взгляд на спящего рыцаря, как заблестели ехидно малахитовые глаза, ранки на теле стали чуть больше и принялись кровить, а тонкие пальчики сложились в жест вызова.
- И все равно ты будешь мой…
Ниларей вернулся с кучей тряпок, мазей и в сопровождении сына трактирщика, который пер на себе жаровню с полным котелком воды на ней. Дверь была распахнута настежь, а внутри комнаты носились какие-то люди.
- Что происходит? – удивленно вскинул брови менестрель. Когда он уходил, все было вполне спокойно и жизнеутверждающе, теперь комната больше походила на общественные похороны вредного и богатого дядюшки. – Все вон!!!!
Толпа недоуменно посмотрела на встрепанного рыжего мужика у двери, который с перекошенной мордой орал в полный менестрельский голос, и предпочла свалить от греха подальше. Грех же в свою очередь подал знак сыну трактирщика поставить жаровню у кровати и выпроводил парня прочь.
- В сад! Все в сад!!!
- И мне тоже? – влез Аллес, но получил в ответ такой взгляд, что предпочел замолчать.
- Что случилось-то? – обеспокоено осмотрел бледного Луча Ниларей. Простынь вся покрылась кровавыми разводами и напоминала карту мира, а сам мальчишка еле дышал. – Я же уходил, он вполне бодро бегал!!!
Рыцарь смущенно потер шею и, переминаясь с ноги на ногу, пробурчал:
- Он меня лечить пытался, вот организм и решил отомстить…
- ЧТО?! ИДИОТЫ! ОБА!!!
Надо же было додуматься: жертвовать собой ради рыцаря! Разве для этого менестрель угробил свою жизнь?
«Ему плевать на тебя, - прозвучал в голове подозрительно знакомый голос. – Ты и сам видишь, что мальчишка отчаянно влюблен в твоего друга. Настолько, что готов пожертвовать своей жизнью ради него… Ты здесь лишний, Ниларей».
С трудом стряхнув оцепенение от пришедших мыслей, мужчина принялся тщательно промывать и смазывать ранки на теле крысеныша. Крови оказалось как-то слишком много для такого хрупкого создания.
Луч стонал и дергался от каждого бережного прикосновения, но действовать осторожнее у менестреля просто не было возможности. В особо глубоких ранах виднелась дорожная пыль, что наводило мысли о возможности заражения. А при попытке перевернуть мальчишку на живот, и его рта потекла тоненькая струйка крови, смешанная со слюной.
- Ч-черт…
Рыцарь, как мог, пытался помочь другу, но он привык убивать, а не возвращать жизнь. Подавать бутыльки, кипятить тряпки, бинты – все, что Аллес мог сделать, не касаясь Луча, он выполнял беспрекословно. Но стоило ему случайно коснуться мальчишки во время перевязки, как тот неосознанно потянулся к мозолистой руке, а с губ сорвалось:
- Ал…
И время замерло.
С недоверием и изумлением Ниларей попытался отодвинуться от друга, продолжая сжимать пальцами холодеющую ладошку крысеныша. Неожиданно все сомнения развеялись, а догадки подтвердились. Менестрель был третьим лишним, несмотря на свою жертву, несмотря на признание собственных чувств.
- Нил, - попытался остановить испуганного друга рыцарь, но пальцы сомкнулись в пустом воздухе. Ниларей выбежал из комнаты, оглушительно хлопнув дверью, и оставил раненного ребенка на попечение Аллеса.
Тяжело вздохнув, рыцарь принялся насколько мог осторожно обрабатывать ранки мальчишки. Постепенно кровь перестала течь, а дыхание Луча стало размеренным и спокойным. Видимо, сработала, наконец, врожденная регенерация оборотня.
Ему оставалось всего ничего: пара порезов на ногах, да подозрительно кровившие пальчики, когда Луч мягко коснулся запястья Аллеса, заглядывая в его разум сияющими малахитовыми глазами.
А Ниларей пил. Опять. Стройный ряд наполненных дешевым вином бутылок отсвечивал зеленоватыми гранями на хмурое лицо мужчины. В голове бился лишь один вопрос: почему? За что? Ведь крысеныш сам признался в своих чувствах менестрелю на дороге, и он был искренен! Тогда как объяснить его неожиданную нежность к рыцарю? Человеку, который, в общем-то, почти женат, который крепко и неразрывно связан с Катариной! Было больно, словно от осознания измены, хотя менестрель прекрасно понимал, что не имеет прав на Луча. Но так хотелось надеяться, что они когда-нибудь будут вместе… Еще больнее было от потери себя. Ниларей играл всегда, сколько себя помнил. Сначала дома, подражая отцу, после в музыкальной школе, где не могли нахвалиться на талантливого ученика, затем на Дороге. Он берег свой дар, холил и лелеял его, стараясь не касаться чуткими пальцами ни клинков, ни огня. А теперь все кончено. Одна неисправимая ошибка – и самое дорогое в его жизни ушло в никуда. Менестрель грустно усмехнулся, прикладываясь к бутылке, одна ли ошибка-то? Разве правильным решением было заключать договор с демоном? Отбирать невинные человеческие души у людей по всем мирам? Заключить себя в призрачный ошейник свободы, оказавшись прочно привязанным к Дороге? Сейчас казалось, что даже собственное рождение было ошибкой.
А полные бутылки уже подходили к концу.
- Пьем-с? – раздался рядом надтреснутый голос демона. Наниматель сидел в человеческом облике рядом с менестрелем и задумчиво разглядывал содержимое одной из бутылок. – Хоть бы выпивку нормальную заказал, что ли… Позоришь меня перед потенциальными клиентами.
Ниларей неуверенным движением схватил со стола очередную порцию и… оказался абсолютно трезв. Пустой стол и притихшие голоса посетителей трактира навевали мысли о грядущих разборках. Окончательно настроение упало при взгляде в перекошенную гневом морду демона.
- Мне что, заняться больше нечем, кроме как тебя из дерьма постоянно вытаскивать? – ногти на пальцах нанимателя неожиданно удлинились и впились уже когтями в дерево столешницы. – Что ты тут ноешь, как баба над своей потерянной судьбой? У тебя был выбор, и ты его сделал. Так прими же последствия как мужчина.
- А тебя не касаются мои душевные волнения, - попытался сдержаться Ниларей. Слова демона попадали в самую точку, а потому ранили и без того раздробленное сердце еще сильнее. – Я же выполняю свою работу.
- Выполняешь? – наниматель обхватил когтистой лапой покалеченную руку менестреля. – А с этим ты как работать будешь? Или у тебя внезапно открылся дополнительный дар играть ногами?
- Придумаю что-нибудь…
- Придумает он. Нет уж, милый, мне нужен нормально работающий инструмент. Слышал, что порченные вещи выбрасывают на свалку?
Мужчина с облегчением улыбнулся. Неужели? Наконец-то он освободится от всего этого ужаса… Уйдет туда, где не будет Луча и Аллеса, дара и боли.
- Че ты лыбишься, придурок? – нахмурился демон. – Не буду я тебя убивать. Давай согласие на лечение.
- Чего? – Ниларей не понял логики. Его оставляют в живых? Зачем? И это лечение… Совершенно не в духе Ада. Хотя… - И что я должен буду отдать взамен?
- Хм… Запомнил-таки урок. Ну слушай, друг мой глуповатый, - наниматель откинулся на спинку лавки и принялся поигрывать свисающим с шеи крестиком. В Аду в последнее время появилась мода на ношение церковных символов, естественно, оскверненных. – Брать с тебя, вроде бы, больше нечего. Душа уже три тысячелетия как принадлежит мне, свобода и дар теперь тоже… Кстати, потом оформим договор, чтобы через бухгалтерию нормально провести. А то потом мороки… Вот. Как я уже сказал, ты почти бесполезен. Но нашелся сумасшедший коллекционер, который за внушительную сумму (душ, естественно) готов выкупить твою жизнь.
- Мммм??? Так меня все-таки убьют?
- Не совсем. Мы возвращаем тебе дар (временно) и здоровую руку, но взамен… Каждый раз, как только ты будешь исполнять легенду, от твоей жизни будет отбираться кусочек. Будущего ли, прошлого ли – неважно. Чем больше сердец тронет твое творчество – тем больше потеряешь.
Ниларей попытался представить, как это будет выглядеть:
- А когда не останется ничего?
- Мир забудет тебя, - пожал плечами демон. – Первым, скорее всего, сотрется прошлое. Тебя забудут друзья, родные, если таковые еще остались. Исчезнут из мира песни и легенды… Потом тебе станет просто некуда идти, потому что сотрется будущее. И в итоге останется только твоя душа, лежащая в моем хранилище. Не имеющая права на перерождение, на развеяние и забвение. Ну как? Согласен?
Протянутая над столом когтистая лапа не отбрасывала тени. Действительно, с чего бы тени отбрасывать тень (простите за каламбур)? Менестрель судорожно обдумывал предложение. С одной стороны, он опять потеряет все и лишит собственную душу спасения. Но, с другой, у него появится возможность вновь творить. Пусть все исчезнет, забудется… Но есть еще звезды, которые неподвластны влиянию демонов и будут помнить.
- Я согласен, - и вновь, как и тысячелетия назад, скрестились в воздухе две руки: человека и демона. А в комнате, где мальчишка-оборотень что-то втолковывал рыцарю, вдруг лопнула и вновь срослась гитарная струна.
Наниматель ловко нарисовал на ладони менестреля таинственную закорючку и принялся исчезать.
- Забыл сказать, - уже почти растворившись в воздухе произнес демон, - чем сильнее будут чувствовать твои слушатели, тем больнее тебе будет. Так что поосторожней. Задание получишь у гитары. Я ей доверяю, ага.
Аллес спустился в зал трактира уже в сумерках и мгновенно нашел глазами задумчивого менестреля. Как ни странно, тот был трезв, а на столе дымилась чашка кофе. Судя по количеству посуды, пятая.
- Не уснешь же, - рыцарь присел за стол к другу, ловя его пустой взгляд.
- Плевать.
Меньше всего менестрель хотел разговаривать с другом. Пусть он и не виноват, но неожиданная любовь к нему мальчишки слишком ранила Ниларея. Подобная ситуация воспринималась как предательство. А его всегда очень сложно прощать.
- Нил… - осторожно коснулся плеча менестреля Аллес. – Ты же сам виноват…
- Чем это?
- Ты же все время отталкивал Луча, орал на него, всячески принижал. Что стоило хотя бы раз просто обнять мальчика, пожалеть? Неудивительно, что он потянулся ко мне, пытаясь защититься от тебя.
Менестрель злобно усмехнулся и всплеснул руками:
- Ну конечно! Идеальный и честный Аллес, защитник убогих и брошенных! Куда мне до тебя? Будешь поучать? А не ты ли продал свою душу ради туповатой бабы? И что получил? Где вы оба? Думаю, пятеро ее мужей будут недовольны, если узнают о ее связи с ненавистным всему миру убийцей. Хм… Или она не в курсе, как ты лично топил детей и сдирал заживо кожу с беременных женщин, чтобы развеять скуку? – Ниларей нарочно бил в самые чувствительные места, стараясь причинить как можно больше боли другу.
- Никто не идеален, - сжал кулаки рыцарь. – Ты тоже со скуки творил такое, что демону до сих пор разгребать приходится. Но я стараюсь искупить свои грехи, стараюсь жить и не мешать другим. Тогда как ты только и делаешь, что ноешь.
С криком, менестрель вскочил и уже размахнулся для удара, но был пойман в захват Аллесом. Мужчина, успокоившись, принялся шептать своему другу:
- Что ты бесишься? Ах да, я и забыл. Что ты предпочитаешь сдаваться сразу. «Я не воин! Я человек искусства» - передразнил он менестреля. – Ты же сам говорил, что любовь не знает границ, только если бороться за нее! Почему же тогда бросаешь все, не пытаясь приложить хоть какого-нибудь усилия?
Ниларей, затихнув, опустился на лавку и закрыл лицо руками:
- Я идиот?
- Ага.
- Ал, но он же обманул меня. Обманул нас.
- Но это не отменяет чувств.
Мужчины устало улыбались друг другу, а менестрель не удержался от ехидства:
- И когда ты успел стать таким умным?
- Когда потерял себя?