Слеш объединяет. Янтарь и изумруд

[Tyrrenian]

Написано в соавторстве с  Prokopyan
Название: *леш объединяет. Янтарь и изумруд
Автор: Prokopnyan, Tyrrenian
Рейтинг: наверное, NC-17
Размещение: только с разрешения ОБОИХ аторов.
Дисклаймер: Все наше.
Предупреждение: Бред авторов. Бессмысленный и беспощадный.
продолжение слеша "*леш объединяет"
Сергей
Я был влюблен в Олега класса с шестого. Тогда еще мальчишка, он восхищал меня контрастом между внешней хрупкостью и внутренней силой. Даже избиваемый чуть ли не до потери сознания одноклассниками, этот мальчик упорно вскидывал подбородок, поливая противников презрением. И я восхищался им. На расстоянии, из-за угла, в своих снах. Не потому что любил, а потому что желал хоть капельку приблизиться к этой красоте.
А потом… Потом в моей жизни была поездка в Питер к дяде и знакомство с Данилой. С человеком, который перевернул мою жизнь. Танцор, хореограф, журналист, художник – казалось, в этом тридцатилетнем мужчине собрались все таланты. И безумная красота. Нетипичные для танцора широкие плечи, накачанные руки и мощная шея. Данила любил таскать меня на руках, учил танцевать, говорил, что у меня способности… А потом была последняя ночь перед отъездом, и его шепот, и руки, блуждающие по моему телу, и боль…и слезы, слезы, слезы. Сначала от тоски, потом от боли внутри, а после от безудержного наслаждения. В свои двенадцать я и подумать не мог, что бывает ТАК.
Но уже через неделю, первого сентября, я с изумлением и жадностью впитывал образ белокурого юноши, сидящего рядом. Олег был как… как хрупкая статуэтка, как капля дождя на кончике листа. А он повернулся ко мне и предложил свою дружбу. Я не смог отказаться. Данила исчез, оставшись в памяти просто первым.
Мы стали дружить: вместе гуляли, сбегали с уроков, смотрели тайком от родителей порнушку. Но так или иначе, я всегда оставался в тени для любимого. Тени кого-то более значимого, более близкого Олегу. Этим кем-то оказался Глеб. Старший брат моей неразделенной любви и воплощенное совершенство в глазах преподов. Наверное, мой любимый и сам не понимал этого до конца, но в его голубых глазах всегда плескалось столько любви к собственному брату. И произошедшее позднее было лишь вопросом времени.
Так и жил я целый год, бережно поддерживая Олега во всех проказах и неприятностях. А потом… Потом был первый телефонный звонок. Он сразу принялся что-то шептать о моих веснушках, о том, как красиво бы смотрелись рыжие волосы на серебре стальных кандалов, как хочет Он почувствовать вкус моей крови, выдавить гной из ран на моем теле… Я бросил трубку. Испугался. Забился в угол. И… понял, что попал.
С тех пор звонки повторялись каждый день, неизменно сопровождаясь рассказами интимного содержания. Родители, которым я, наконец, решился рассказать все, отключили телефон и провожали меня до школы каждое утро. Вот только обратно надо было ходить самому. И через неделю Он зажал меня в одном из переулков у дома, приставив к боку острие ножа. Страшно не было, нет, просто не хотелось боли. Еще с Данилой я понял, что слишком тяжело ее переношу. Так хотелось зарыдать, пообещать выполнить все, что угодно в обмен на свободу, что я пообещал. Он заставил меня встать на колени и расстегнул ширинку…
Я ненавижу маски, потому что в день нашей единственной встречи на Нем было лицо какого-то мультяшного персонажа. Плохого качества пластик с пустыми глазницами и вырезами для носа и рта, сквозь которые пробивается хриплое мужское дыхание. А еще я ненавижу кожаные вещи, потому что в тот раз на Нем были кожаные перчатки с обрезанными пальцами.
Это было противно, страшно, стыдно, но… но никогда больше не повторялось. Со временем, родители решили, что маньяк – только плод моего воображения, и перестали провожать в школу. «Его не существует, Сережа, - часто говорила мама, ведя меня к психиатру, - это только выдумка». Но Он был. И каждый вечер звонил, выспрашивая о том, что я чувствовал или желал бы в тот или иной момент.
Спустя пол года, я уже настолько привык к своему мучителю, что доверительно рассказывал ему все свои переживания и страхи. А Он слушал, слушал и раз за разом повторял, как сильно хочет наслаждаться моими мучениями, медленно пить мою кровь и капля за каплей выцеживать юную жизнь. Мой мучитель умел убеждать, умел слушать, и к началу девятого класса стал единственным, кому я доверял.
Но был еще и Олег. Человек, чьи глаза преследовали меня во снах, чьи губы грезились наяву, заставляя сердце биться чаще, тот, в кого я был влюблен. И не было из этого тупика выхода. Мой любимый принадлежал сердцем и душой собственному брату, как бы не отрицал этого, а я сам… я должен был стать игрушкой в руках сумасшедшего.
Все изменилось в конце октября, когда однажды вечером в мою дверь позвонили.
- Серый, здарова! Ты же не против, если я воспользуюсь твоим компом? Нет? Здорово! – Олег. Конечно, я впустил его, конечно, помог разобраться в хитросплетениях виртуальной сети, и конечно, умирал от желания хотя бы прикоснуться к этому чуду. Но в голове раз за разом вставал ставший уже родным голос: «Ты мой, только мой. От рождения и до смерти, от крови до каждого движения ты предназначен мне». И я опускал протянутые к золотистого цвета волосам руки.
Почему на следующее утро я стол у двери Олега, разглядывая его новый образ? Почему согласился пойти в дом к его брату? И почему не мог отвести глаз всю дорогу от белокурого красавца со следами неумело нанесенной на лицо косметики? Не знаю. Знаю только то, что тогда я жадно пил каждую секунду, проведенную с ним.
Глеб оказался поразительно красив, но иначе, чем его брат. Они были как свет и тьма, ночь и день, две неизменно притягивающиеся противоположности. Грубоватые черты Глеба и мягкие абрисы Олега, почти белые волосы у одного и темно-каштановое великолепие – у другого. Мощь и сила, противостоящие и неизменно проигрывающие, хрупкости и изяществу. Тогда я сбежал и закупил на лестничной площадке, ожидая любимого. Смс.
«Я не люблю, когда ты куришь, и не люблю тебя с другим…»
Как Он узнал мой номер? Как Он всегда умудрялся видеть каждый мой шаг? Тогда я по-настоящему разозлился и попытался вырваться из порочного круга, предложив Олегу встречаться со мной еще там, за гаражами Глебова дома. Я пытался показать себе, что Он – плод моего воображения, что Он не сможет причинить боли такому хрупкому и беззащитному созданию, как Оля. Я обманывал себя. Я целовал самого любимого человека на свете, пробегаясь пальцами по его спине, вжимался в него всем телом, слышал его хриплый стон «Глеэээб» и давился собственным отчаянием.
Быть может, все сложилось бы иначе, но Олег согласился со мной встречаться. Олег, нет, Оля, Оленька, он повел меня в неизвестном направлении, злой и вымотанный до чертиков. Но даже за таким я был согласен идти на край света. Я думал, что любил. Но это были последние секунды моего заблуждения.
Под аркой наши пути пересеклись. Артем стоял, изумленно глядя на наш поцелуй, а янтарного цвета глаза опаляли своим теплом и жаждой жизни. Я тогда еще подумал, что мы с ним, как и Олег с Глебом, - две полярности. Горячее пламя жизни и холодное ожидание смерти, наполненный радостью янтарь миндалевидных глаз и полная опустошенность зеленых омутов. Я не чувствовал ни губ Олега, ни его руки на своей талии, просто покорно шел, стараясь сохранить в памяти образ янтарного тепла. Моего кусочка знойного лета.
Мы таскались с Олегом по магазинам, завернули в парикмахерскую и вышли оттуда уже под вечер. Моя наивная детская любовь щеголял новым имиджем и страшно гордился собственной смелостью, я же никак не мог отойти от воспоминаний о кареглазом незнакомце под аркой. Будь он преследующим меня маньяком – согласился бы на все условия, не раздумывая. Потому что с момента той встречи не мог жить без этого безумного взгляда.
А в парке, куда мы пошли прогуляться с Олей, все было усыпано лепестками огня, сорванного с деревьев. Вот только это пламя не могло согреть тело, но дарило надежду сердцу. И мы дурачились, катались по земле, в шутку перебарывая друг друга. А потом… Что-то изменилось. И стало неожиданно тепло, тянуще-сладко где-то в груди. Так бывает в детстве, когда бегаешь по квартире в ожидании большого праздника, путаясь у всех под ногами. И хочется сделать что-нибудь безумное, чтобы хоть немного ослабить тугую спираль внутри. Я и сделал. Я целовал Олега, нежно, мягко, чувствуя, что ошибся, и тепло в груди было вызвано не им…
- Оля… - прорычал Глеб, срывая с меня Олега. – Что ты здесь делаешь?
- Висю, - ответил мой парень, смешно дернув ногами.
Я быстро оббежал взглядом вокруг, не заметил ли кто, и наткнулся… Темный янтарь с застывшими в нем чистиками и ветками, осколок солнца в миндалевидных глазах, смуглая кожа как напоминание о пляжном песке и длинная коса, свободно развевающаяся под порывами ветра… словно виноградные лозы, прощально качающиеся вслед ушедшей давно весне. Он смотрел на нашу компанию, ехидно улыбаясь своими невозможными губами, и воплощал собой недоступную мне свободу…

Артем
Я всегда получал то, что хотел. Все мои капризы обязательно исполнялись отцом – достаточно обеспеченным человеком, чтобы покупать все, что я пожелаю. Не думаю, что он любил меня. Скорее он пытался убедить себя в том, что любит. Он говорил себе: «Я делаю все, что хочет мой сын, я готов на все ради него, и это – единственно верное доказательство мое отеческой любви».
Кажется, он до сих пор верит, что это так. Я же разуверился в этом, когда мне было семнадцать. Я и раньше сомневался в том, что действительно дорог отцу. Хотя не мне судить, дорог или не дорог. Не важно.
Когда мне было семнадцать, я впервые по-настоящему влюбился, влюбился по уши. Меня затянуло в водоворот какого-то сумасшедшего чувства. Я не сразу понял, что это любовь. Это был парень, а я никогда не считал не то что голубым, даже бисексуалом. Меня привлекали девушки с яркой внешностью и хорошим чувством юмора. А он… он не был девушкой, его внешность была вполне заурядна, да и чувство юмора оставляло желать лучшего. Даже не знаю, за что его можно было любить?
Любовь прошла после первой же нашей совместной ночи. Это было больно, грязно и противно. Он вечно что-то делал не так, и мне хотелось скорее смеяться, чем стонать, лежа под ним. Я бросил его тем же утром. Сказал, что-то про то, что ошибся в своих чувствах к нему. Но, наверное, я был слишком резок, бросая его. Через неделю я узнал, что он наглотался таблеток.
Не знаю, как отец прознал о том, что случилось. То ли сболтнул кто-то из однокурсников, то ли что-то еще. Но, так или иначе, он узнал, что меня больше не привлекают девушки, а также о том, что неприметный, серый мальчик-отличник покончил с собой из-за меня.
С того дня, когда я подтвердил его опасения, мы больше не виделись. Он ежемесячно переводит на мой счет крупные суммы, оплачивает мои счета. Я живу в шестистах километрах от него, но отец ни разу не захотел навестить меня, спросить, как дела, как учеба. Мне почему-то кажется, что моя ориентация была лишь поводом, чтобы избавиться от меня – его обузы. Я почти уверен, что сейчас он занимается своей фирмой, практически забыв обо мне, а деньги на мой счет поступают только благодаря секретарше, которая помнит, что каждого пятого числа надо идти в банк.
Благодаря связям отца я легко поступил туда, куда хотел. Конечно, обидно, что поступил я не только из-за своего ума и склонности к гуманитарным наукам. Но, знаете, это ведь не важно, как ты поступил. Я считаю, что важнее, как ты будешь учиться, а затем и работать. Но это, кстати говоря, тоже не важно.
С семнадцати лет я ввел для себя несколько своеобразных правил, которые пообещал не нарушать без серьезной на то причины. Я обещал себе, что никому и никогда не покажу своим видом, что у меня есть проблемы. Я не хотел портить другим настроение своими неприятностями. Ради этого мне пришлось стать вечно веселым, любящим пошутить парнем, у которого много друзей, вокруг которого крутятся и парни, и девушки. Исполняя другое свое обещание, я больше не заводил серьезных романов, отношений, ограничиваясь проведением ночей с малознакомыми людьми. Была и еще парочка правил, но они столь важны, как эти два, которые я, впрочем, через некоторое время нарушил. Что удивительно, причиной нарушения обоих правил стал один и тот же человек.
Поступив в университет, я сразу завел себе кучу друзей. И первым таким другом стал Глеб Сеноженский – мой одногруппник. Это был симпатичный брюнет с невероятно мужественной внешностью, упрямый донельзя, невероятно серьезный парень. Он привлек меня своим серьезным отношением к дружбе, любви и, конечно, учебе. Дружба наша завязалась далеко не сразу, уж слишком разными мы были. А потом еще оказалось, что мы оба боялись одного и того же: рассказать друг другу о том, что наша ориентация далека от традиционной.
Мы стали парой много позже, когда уже учились на четвертом курсе. Мы оба не желали серьезных отношений. Я ни с кем не встречался, а в парнях у Глеба никто еще не продержался дольше двух месяцев. Иногда он встречался с кем-то всего неделю, иногда – месяц, полтора, два. Но никогда – больше шестидесяти дней. Я считал.
Наши с ним отношения были почти договорными. Мы спали вместе, откровенничали. Начав встречаться, мы оградили себя от назойливых приставаний некоторых личностей. Это чем-то напоминало шаблонную историю любовных романов, в которых браки были договорными, а супруги – не более, чем друзьями. Мы, конечно, супругами не были, но наша история очень напоминала этот шаблон. Но долго жить таким шаблоном мы не могли.
Ни разу до октября того года, в который мы стали четверокурсниками, я не видел брата Глеба – Олега. Увидев дома у своего «парня» хрупкого невысокого мальчонку с длинными платиновыми волосами, я разыграл сцену ревности достаточно достоверно. Да я ведь действительно ревновал! У меня тогда не было никого, ближе Глеба и мне хотелось, чтобы я также был для него самым близким, дорогим человеком, причем как можно дольше.
Но в его жизни уже был человек, ради которого он был готов на все. Таким человеком оказался его брат, а впоследствии – возлюбленный – Олег Сеноженский. Это был немного инфантильный подросток, который, как оказалось, тоже был далеко неравнодушен к брату. Уж не знаю, как давно эти двое были друг в друга влюблены, но в тот октябрь их чувства достигли пика и… перелили через край.
Я был свидетелем и в некоторой степени участником событий того года, благодаря которым эти двое обрели свое счастье. Как я стал участником тех событий? Глеб очень доверял мне. И именно ко мне он обращался, когда у него возникали очередные проблемы в отношениях с любимым братом. Я помогал этим двоим разобраться в своих чувствах. Но навряд ли они бы стали тем, кем являются сейчас, без помощи еще одного участника тех событий – друга и одноклассника Олега, Сергея Павлова.
Впервые я увидел Сергея, когда шел к Глебу, позвонившему мне и попросившему прийти. Я почти всегда приходил на зов. Не знаю, право, зачем. У этого человека всегда были одни и те же проблемы, сводящиеся к очередной мелкой неурядицы, которую они с Олегом раздули до размеров слона.
Олег с Сергеем вышли из-за гаражей, заметно растрепанные и несколько раскрасневшиеся. Мое внимание сразу же привлекло рыжеволосое чудо, которое Оля, явно напоказ, поцеловал в губы. И я, признаюсь, уже тогда с трудом смог оторвать от него взгляд. У него была удивительно яркая, запоминающаяся внешность. А еще – красивая улыбка в тридцать два зуба. Заразительная такая улыбка. Трудно было оставаться серьезным, видя ее. Но в тот раз я сумел не улыбнуться. Тогда я еще не понимал, что никто не способен повредить отношениям моего друга и его брата. Тем более – такой славный малый, как рыжик.
В следующий раз я увидел его немногим позже, в тот же день. Мы с Глебом гуляли в парке, пытаясь найти ответ на вечный вопрос «Что делать?». Ответа не было, но это почему-то не особо огорчало. Надежда на лучшее отказывалась умирать и упрямо сражалась с верой и любовью, желающими ее прикончить…
Я сразу узнал рыжика. Он сидел на валяющемся на земле пареньке с черно-белыми короткими волосами и целовал его. То, что парень под рыжим – Олег я определил чисто дедуктивным методом, ответив на вопрос: «А с кем же еще это чудо будет целоваться?». Позже подтвердилось, что я был прав. Тогда же и обнаружилось, что я не смог остаться равнодушным к яркой внешности Сергея. Он, к слову, тоже не смог не обратить на меня внимания.
Пока Олег с Глебом выясняли отношения, мы откровенно пялились друг на друга. Не знаю, что на меня нашло, но я просто не мог оторвать взгляда от его темно-зеленых глаз. Я тонул в них, словно в каком-то омуте, они затягивали меня, подобно трясине: медленно и мучительно. Это была пытка, но пытки слаще этой никогда не существовало для меня. И я хотел, чтобы этот миг не заканчивался. И, черт, когда Глеб уводил меня оттуда я с трудом поборол желание обернуться и еще раз увидеть эти треклятые омуты его глаз…
Я думал, что больше никогда не увижу его, честно. Я и не рассчитывал на то, что мне представиться случай снова взглянуть в его глаза, и даже услышать его голос. Но судьба предоставила мне еще один шанс, которым я просто не мог не воспользоваться.
Под предлогом того, что нам с Глебом стоит позлить Ольку, я пришел домой к Сергею. Если бы мы оказались наедине в тот миг… я бы, наверное, понес всякую околесицу, полностью соответствуя своему имиджу сумасшедшего парня. Но меня останавливало присутствие рядом Олега. Поэтому я спокойно разыграл свою роль, позлил парня, привлек к себе внимание рыжика, как я уже начал его называть, и ушел, надеясь, что и эта наша встреча с Сергеем не будет последней.

Сергей
Олег попросил меня помочь в соблазнении брата. Точнее, рассказать, как надо правильно заниматься сексом с парнями. Попросил, просящее глядя в глаза, словно извиняясь за свое поведение. Больше всего смущало всякое отсутствие разочарования выбором… тогда уже друга. Детская влюбленность исчезла, испарилась, подобно утренней росе, сменившись новым ярким чувством. Имя ему было Артем.
И уходя из квартиры Глеба, где оставил Олега вместе с пузырьком смазки и пожеланиями удачи, я касался перил на лестничной клетке, вдыхал воздух грязного подъезда, шептал нескромное: «Хочу». Просто потому что Он касался этих перил, дышал этим воздухом и шептал, а может, даже кричал в это пространство. И тогда я понял, что Тому, кто названивал мне каждый вечер по телефону, больше нет места в моей жизни. оставалось лишь сообщить это самому извращенцу. Случай представился уже на выходе из подъезда: завибрировал мобильник, возвещая о желании общаться моего мучителя:
- Здравствуй, мой раб, - он всегда так здоровался, всегда подчеркивал, что я принадлежу лишь ему.
- Привет.
- Ты странно неучтив сегодня, - похоже, маньяк был весьма разочарован моим ответом. – Разве ты не рад меня слышать, раб?
- Не рад. И я тебе не раб, сволочь, - не стоило отвечать так резко, не стоило вообще начинать весь этот разговор, но… появление Артема подарило мне надежду на свободу. И я забылся в собственных ощущениях, вспоминая теплый взгляд из-под ресниц, короткую косичку, переплетенную алой лентой, длинные чуткие пальцы… и само счастье от возможности дышать одним воздухом с чудом по имени Артем. – Я хочу, чтобы ты отвязался от меня.
- Уверен? – мой собеседник явно злился. – У тебя кто-то есть?
- Да… - и лгать тоже не следовало. Нужно было бежать, бежать и не оглядываться прочь от этого урода, прочь от собственной судьбы.
- Кто он?
- Тебя это не касается. Я кладу трубку.
- Стой! – маньяк явно играл на моей привычке подчиняться ему. – Слушай меня, раб. Я найду того, кто покусился на мою собственность, и растопчу его. Выдавлю глаза, один за другим, разрежу живот, позволив внутренностям вывалиться наружу, и стану наблюдать, как этот глупец умирает медленно, минута за минутой, истекая кровью…
- Замолчи! – надо было нажать отбой, но голос, что гипнотизировал меня в течении нескольких лет, вновь поработил мой разум, заставляя впитывать все новые и новые слова без возможности сопротивления.
- Или нет, я приведу его к тебе, чтобы ты видел его страдания. Чтобы ты винил себя за его смерть… Чтобы ты жался ко мне в поиске спасения, но все равно продолжал смотреть на стекающее по его ногам кровь вперемешку с дерьмом. Потому что ты – мой.
Я все-таки нашел в себе силы вырваться из власти этого урода, но дрожь по-прежнему сотрясала тело так, что я минут пять провозился, пытаясь засунуть мобильник в карман. А потом… я бежал. Так, будто за мной гнались стаи голодных волков, будто вырастала за спиной ледяная стена цунами, будто губила все на своем пути пылающая лава. Но от Хозяина не убежать. Он находил меня везде, где бы я ни прятался, следовал за мной по пятам, дышал в затылок и наслаждался моим страхом.
А на следующий день Глеб пришел к нам в школу. И снова Олег всячески сопротивлялся своим чувствам, маскируя их ненавистью. Зачем? Для чего? Между этими двумя просто искры летали, когда Глеб принялся нас отчитывать за переписывания на уроке, а потом…
Потом мы двинулись ко мне домой, где Олег, провозившись несколько часов, написал нечто потрясающее и великолепное, не идущее ни в какое сравнение со всеми моими сочинениями. Каждая строчка была пропитана такой болью, такой любовью и плохо скрываемой нежностью, что хотелось плакать.
И плевать на безумное количество ошибок, но сам текст… Я мог только мечтать о подобных чувствах, запертый в темницу из слов и шепота, из угроз и сладостных стонов.
А еще чуть позже, когда мы с другом пили на кухне чай, в дверь позвонили. И я точно знал, что это Он, мое кареглазое чудо со своей сводящей с ума улыбкой. И оказался прав. Артем одним взглядом мог растопить арктические ледники, погрузить на дно Марианской впадины и вознести к Луне, а когда он еще и улыбался. Я был согласен на все, даже на вечное рабство и смерть ради одной только этой улыбки, предназначенной мне. Но… Солнце светило всем и каждому. Не выделяя из толпы рыжего смертника.
«Я найду того, кто покусился на мою собственность, и растопчу его», - слова Собеседника пронеслись в моей голове, больно резанув по сердцу, а рука сама дернулась, захлопывая дверь. «Не надо, пожалуйста, уходи. Еще секунда, и я просто не смогу без тебя…» Но Артем ли, или Бог не услышали моих просьб, и в пространство между косяком и дверью вклинилась нога в дорогом ботинке, мешая движению. «За что? я же не виноват… ни в чем… Уходи…»
-Ну, кто там? – Олег вышел в коридор и удивленно вскинул брови при виде любовника своего брата, но нашел в себе силы спросить: -И чего ты тут забыл?
Артем что-то нес про ключи, про Глеба, но при этом смотрел только на меня, плавя огнем своих глаз, а я умирал, едва держась за створку двери. Умирал, потому что знал, что жить без него не смогу. Не пожелаю. Но позволить Собеседнику причинить хоть каплю боли Артему, я также не мог. И сердце разрывалось от желания быть вместе, касаться, целовать, и желания защитить любимого теперь уже человека.
А потом Артем ушел, забрав ключ. Олег долго шумел на тему того, что «этот длинноволосый урод спит с МОИМ братом!!!», а я не верил. Нет. Ведь мой любимый улыбнулся мне, подмигнул, подарив на мгновение все счастье мира, почти коснулся, уходя, руки краем пальто. Нет, он не мог любить другого… Не мог.
На следующий день, перед уроком Глеба, Артем пришел в школу, якобы по делам. Но все видели их поцелуй в коридоре, их объятия, касания рук. И тогда я понял, что умру. Что соглашусь на условия Собеседника, став его добровольным рабом, потому что не осталось в мире ничего, что держало бы меня живым. Даже любовь, теплое и светлое чувство, о котором мечтает каждый человек, оказалось обманкой, пустым фантиком от конфеты… очередной ложью.
Под рубашкой крылась тонкая розовая полоска – напоминание о близости и всеведении моего Господина. Я решил, что буду подчиняться, буду терпеть, если прикажут, и буду стонать, если пожелает Великий. В ту минуту я отдавал всего себя жуткому, с тягучими интонациями и бархатистой хрипотцой, голосу. И прощался со своей так и не сбывшейся любовью.
Я нажал на вызов, но в ответ услышал только гудки…
И уже вечером, в беспокойстве за ушедшего в растрепанных чувствах Олега, я принесся в квартиру его брата сразу после его звонка. Надо было срочно рассказать все: что Олег переживал, что ему было больно, страшно, одиноко. Надо было вдолбить Глебу в голову, что он нужен брату, как воздух, как мне нужны мои оковы… Но дверь открылась, всколыхнув теплое чувство в груди. На пороге стоял, удивленно улыбаясь, Артем:
- Рыжик?

Артем
-Рыжик?
Я не знаю, как меня угораздило обратиться к нему этим забавным прозвищем, мною же и придуманным. Просто вырвалось. Просто я так часто называл его в разговорах с Глебом рыжиком, и так редко – Сергеем, что прозвище само слетело с губ, до того, как я сообразил, что говорю.
Он смотрел на меня со смесью удивления и радости во взгляде. Я сам был, пожалуй, удивлен и рад не меньше него. Кого-кого, а это рыжее чудо увидеть за дверью я не ожидал. Предполагалось, что ему следует обходить этот дом стороной, лишь бы не напороться на голубую мечту своего «парня». Тем не менее, это действительно был он.
-Чего тебе? – произнес я, стараясь не выдать своей радости при виде Сергея.
Он как-то неожиданно стушевался, покраснел, отвел взгляд. Ужасно хотелось схватить его за подбородок, заставить смотреть глаза в глаза. Я хотел вновь утонуть в этих зеленых омутах. Но боялся признаться в этом даже самому себе.
Глубоко вдохнув, он начал говорить, пожалуй, громче, чем следовало. Он говорил что-то о том, что Олег и Глеб – идеальная пара, что их срочно надо мирить, что Олега надо искать, что тот сейчас способен на все… Схватив его за руку, я втащил рыжика в квартиру и захлопнул за ним дверь. Мы оказались рядом, неожиданно близко, мне надо было лишь слегка нагнуться, чтобы коснуться губами его губ. А он все говорил что-то, но я уже не понимал, что именно…
Не знаю, что на меня нашло. На самом деле я довольно-таки здравомыслящий человек, но в тот день… меня словно черт попутал. Забыв о всех обещаниях, данных себе, я поцеловал ничего подобного не ожидающего мальчишку, заставив его наконец-то замолчать. И целых десять секунд (чуть больше ли, чуть меньше – не важно), пока он не сообразил, что происходит, я мог ощущать вкус его губ, слышать бешенное биение его сердца, чувствовать аромат свежести, исходящий от его рубашки. Потом он укусил меня за губу, изо всех сил, до крови. Я отстранился от него, больше от неожиданности, чем от боли. И, конечно, не ожидал я и удара в лицо. Мне пришлось отступить на пару шагов назад, я споткнулся о свои же ботинки и полетел на пол, в последний момент, схватив Сергея за руку и потянув его за собой. Он упал прямо на меня, попытался встать, но я тут же повернулся вместе с ним, подминая беднягу под себя. Нависнув над ним, я, кажется, целую вечность разглядывал его лицо: губы со вкусом мяты, курносый нос, зеленые омуты глаз, многочисленные веснушки на щеках, челку, лезущую в глаза. На этот раз поцелуй мой был вполне ожидаем. Но Сергей почему-то не пытался вырваться. Его губы приоткрылись в ожидании этого поцелуя, а когда мои губы коснулись его он, кажется, потянулся навстречу. Но тут же опомнился.
Мы долго катались по полу, дерясь и целуясь. Бесконечно долго. И в тот момент ужасно хотелось, чтобы Олег с Глебом как можно дольше разбирались в своих отношениях, там, на улице, чтобы я мог как можно дольше целовать это рыжее чудо. Их действительно не было довольно-таки долго. Но все хорошее рано или поздно кончается. Я услышал, как хлопнула входная дверь, спиной ощутил их удивленные взгляды и заставил себя оторваться от рыжика.
- Глеб, а мы также глупо выглядели? – спрашивал Олег.
- Еще глупее, - я наконец-то отполз от Сергея. – Он прибежал сюда с криками, что Олега надо искать, вызывать милицию, пожарный и МЧС, хотя на самом деле просто не смог устоять перед моим обаянием!
- Ты, урод патлатый! – Серега вновь кинулся на меня с кулаками, но (слава богу!) мне удалось перехватить его руки, а рот закрыть поцелуем.
- Ну ни фига себе, за хлебушком сходил… - услышал я краем уха голос Олега.
В следующий раз я оторвался от рыжика уже надолго. Чтобы он, не дай бог, меня не покалечил, я крепко держал его за руки, сопровождая в зал, где уже ждали нас Олег с Глебом. У этой сладкой парочки, судя по всему, все опять было хорошо, но не факт, что надолго. Осадив меня дружным гвалтом, они заставили рассказать им, что же произошло в прихожей, пока их не было.
-Ну, так вот. Прибегает Серега сюда, весь из себя взволнованный. Кричит, что Олега надо искать, что он с собой покончить может… Ну, и всякую прочую чушь.
-Это не чушь! – возмутился рыжик.
Возмущение его вызывало только улыбку и желание шутливо пригрозить:
-Так, а ты молчи, а то поцелую!

Он покраснел. Господи, как же мило он краснеет! Мне в тот момент ужасно захотелось его поцеловать, но я чудом сдержался, понимая, что при Глебе с Олегом рыжик ни за что не станет мне отвечать. Он и без них-то мне после каждого своего ответа на поцелуй морду бил… Ну, пытался бить, по крайней мере.
-Итак, врывается он в квартиру, кричит, вопит. Я его заткнуть честно пытался. Да разве такого заткнешь! Зациклился на своем самоубийце, человека разумного слушать не хочет… Ну, а я что… Я всегда считал, что самый действенный способ заткнуть человека. Ну, я и поцеловал. А этот меня за губу укусил! Нет, ну не буду же я целоваться с тем, кто кусается! Я и отстранился от него. А он мне как даст в наглую рожу! Удар у него шикарный… Губу, вот, разбил… Губу, ага. Нет, ну вот как я буду с разбитой губой целоваться?!
Весь мой рассказ был самым настоящим спектаклем одного актера. Я играл голосом, как только мог, строил самые разнообразные выражения лица, заставляя всех, даже Сергея, с трудом сдерживать смех. Мне нравилась эта игра. Улыбки близких мне людей. И, особенно, искренняя улыбка моего рыжика, которую тот так редко мне показывал.
-Ну, когда ты целовал Серегу, тебе это не мешало… - заметил Глеб.
-Так-то мой Сережка!
И, в подтверждение своих слов, я обнял Сережку за плечо и придвинул к себе поближе. Удивительно, но он позволил прижать себя ко мне, даже, кажется, не покраснел. «Не порядок!» - подумалось мне, и я добавил к предыдущей фразе:
– А ежели, он меня бросит?! Вот прямо завтра – возьмет и бросит! Кто ж на меня побитого позарится?!
И он снова покраснел! Прямо по заказу!
Я не мог не улыбаться, глядя на него. Не мог не прикасаться к нему, когда он был рядом. Для меня это было ужасно важно – то, что он позволял мне обнимать себя. Жалко, конечно, что к поцелуям он был не столь благосклонен…
-Кхм… Ну, это я отвлекся, да… Ну, значится, подрались мы слегка. Он мне в рожу – я ему в рожу. На полу как-то оказались… - да, да, я слегка приврал, не желая рассказывать о том, как, споткнувшись, рухнул на пол. – Ну, и понеслось. Ну, вы ж все видели, парни! Я своего бойфрендика, - в этот момент Серый стал похожим на рака, - изуродовать не хотел…. Ну, подумал, что отвлечь его от драки надо… Нет, ну, а как бы я его отвлек, если бы не поцелуями?! Я и поцеловал… А он мне на поцелуи отвечал!!!
-ЧЕГО?!!!
Ах, как же удачно рыжик ввязался в разговор! И как же удачно я пообещал поцеловать его, если он не будет молчать!
Воспользовавшись произнесенными ранее словами, я поцеловал его. Он сопротивлялся, конечно. Но сопротивлялся скорее напоказ, для Олега с Глебом, чем для меня. Не могу сказать, что был не рад сему факту. Рад, конечно, рад! Ведь это означало, что у меня вполне есть шансы и на большее!
Но большее нам совершить тогда не дали. Прервали на самом интересном месте (ууу, гады! (с) афффтааар XD)…
-Вот так мы целовались-миловались, пока вы не пришли и не нарушили нашу идиллию! – завершил я свой рассказ, укоризненно глядя на прервавших нас парней.
Те только улыбались понимающими улыбочками. Да что тут можно было не понять! Мы с Серегой – идеальная пара!
Я притянул к себе своего бойфренда (он, правда, еще не знал об этом своем статусе) и чмокнул в макушку. Весело подмигнул Глебу и поинтересовался ехидно:
-Нам, наверное, стоит оставить вас наедине, а, голубки?
Мой друг все понял, конечно. Не зря мы знали друг друга столько лет, не зря назывались лучшими друзьями. Явно нехотя, но он кивнул в ответ на наш вопрос.
Желая поскорее оказаться с Сережкой наедине, я практически утащил парня в прихожую. Собрался я гораздо быстрее него. Явно желая отсрочить момент нашего, так сказать, уединения, он долго возился со шнурками, с молнией куртки. Он даже возле зеркала повертелся! Тогда-то я не выдержал: схватил его за руку, крикнул сумбурное «Пока!» друзьям и потянул парня вслед за собой вниз по лестнице, бегом, как когда-то в детстве. Не хватало только начать кататься по перилам!
Мы остановились этажом ниже. Дверь наверху наконец-то захлопнулась, и мы оказались наедине по-настоящему. Я отпустил руку Сергея, но он не спешил оставлять меня одного. Это была немного неловкая ситуация: мы стояли на третьем этаже, неотрывно глядя друг на друга, и понятия не имели, что говорить, что делать.
Я хотел, было, что-то сказать, но он опередил меня.

Сергей.
- Я больше не желаю тебя видеть…
Артем словно в испуге распахнулся глаза и сделал шаг назад:
- Почему?
- Я уже занят. И… ты мне не нравишься.
Надо было тут же уйти, но Тема стоял, загораживая собой проход, и еще… Еще я просто не мог пересилить себя, вспоминая наши поцелуи. От них темнело в глазах, а тело переставало слушаться, стремилось к тому единственному, что сейчас стоял рядом. Так хотелось зарыться пальцами в его волосы, почувствовать на губах вкус его кожи, ощутить, как он наполняет меня…
- Так значит, не нравлюсь? – Артем широко улыбнулся и положил ладонь мне на образовавшуюся выпуклость на джинсах, поглаживая пальцами плоть сквозь слои ткани. И даже так его прикосновения обжигали, лишая воли и права голоса. Больше всего я тогда хотел прижаться к Артему, захватить губами его губы и целовать до одури, до жжения в легких, расцарапывать ногтями его обнаженную спину, чувствуя внутри себя безумные движения и тяжелое дыхание на щеке…
- Нехорошо врать… - Артем легкими поцелуями касался щек, глаз, шеи, избегая губ. А в моей голове билось только: «Я найду того, кто покусился на мою собственность, и растопчу его»
- Нет… - я выгнулся в руках любимого, стоило ему притянуть меня к себе за талию, не отрывая руки от паха, и с силой прижать к холодной стене подъезда. – Прошу тебя…
Я так хотел продолжить, но не мог себе этого позволить. Отныне и навеки я принадлежал Артему, служил ему, подчинялся с радостью и удовольствием. А над всем этим стояло правило…
«Робот не может причинить человеку вред или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред»… Первый закон роботехники, хотя в моем случае, рАботехники. Я обрел своего господина в лице улыбчивого кареглазого парня, добровольно нацепил на себя оковы любви. И теперь был обязан защитить его любой ценой.
- Почему? – Артем уже забрался руками под куртку и рубашку, касаясь холодными пальцами горячего живота, а я двигался в такт его руке, уже расстегивавшей ширинку моих джинсов. – Ответь мне, рыжик…
Приказ. «Робот должен выполнять приказы человека в той мере, в какой они не противоречат первому закону». Он не должен был знать, для собственной безопасности.
- Я ненавижу тебя… - ложь легко слетала с губ сквозь стоны. А Артем уже скользил пальцами по моему стволу, посылая волны удовольствия по телу. «Прошу не надо… На до конца…» - Из-за тебя я потерял Олега навсегда, из-за тебя я лишен возможности любить.
А вот второй пункт был правдой. Я больше не мог любить никого иного, кроме Артема. Он стоял в холодном подъезде со злобно прищуренными глазами, с прикушенной до крови губой и дрочил мне, позволяя вцепляться пальцами себе в плечи в попытке сдержать наслаждение. Но не делал попыток поцеловать или еще как-то обозначить свою симпатию. Постепенно движения становились более жесткими, быстрыми, словно предназначенными сорвать кожу или выдавить изнутри признание в чем-то запретном. Например, в собственной любви.
- Ар… те… Ом… А… Ар! Ар! – почему я выкрикивал его имя, не заботясь об обитателях подъезда? Почему подавался ему навстречу, мечтая только о поцелуе? Почему не мог думать больше ни о чем ином, кроме него? Тогда мне казалось, что лучше быть рабом маньяка и иметь право ненавидеть его, чем загонять себя в рабство любви… Пусть и такое желанное, накатывающее словно изнутри сплошной волной, сжигающее в пепел все страхи и ложь, неизменно заканчивающееся ослепительной вспышкой наслаждения. – Аааарррр…
- Ну что, рыжик, - Артем прислонил меня собой к стене, не давая упасть, и показушно лизал с пальцем мою сперму, глядя мне в глаза. Будто все знал с самого начала, - я тебе по-прежнему не нравлюсь?
«Робот должен заботиться о собственной безопасности в той мере, в какой это не противоречит первому и второму законам».
- Для траха сойдешь… - а сердце разрывалось от боли и желания броситься Артему на шею, сказать, что люблю его, прижаться губами к его губам. Но был еще Собеседник, который спокойно и равнодушно следил за каждым мим шагом, наказывая за промахи. Я боялся, что он видел все произошедшее. А значит, мог приняться мстить Артему. Я бы не вынес смерти любимого.
Тема, похоже, с трудом сдержался, чтобы не ударить меня, но все же до боли сжал плечо, шепча сквозь зубы:
- И не надейся, что я тебя так просто отпущу…
Этот поцелуй не был хоть сколько-нибудь мягким или нежным, он подавлял, указывал место, подчинял. Артем резко отстранился и, поправив выбившуюся из прически прядку, выскочил на улицу. Под падающий снег.
Я плакал всю ночь, не беря трубку, когда звонил Собеседник, игнорировал обеспокоенных родителей и два часа в ванной пытался смыть с себя память о его безумно сладких прикосновениях.
А рано утром родители уехали в командировку на пол года. Опять. Работа музыкантов требует постоянных разъездов, они и так ради меня отказались от нескольких туров. И, конечно, они не видели записку под дверью от моего личного кошмара: «Ты заплатишь». И, конечно, они не могли знать, что под дверью подъезда меня ждал Артем с букетом цветов. И конечно, не могли даже подумать мои любимые мама и папа, что с ответ на демонстративно брошенные в урну цветы Артем поцелует меня на глазах всего двора, беззастенчиво сжимая мои волосы в кулак. Почти до боли, слишком сладко… Как расплату за то, что живу.
Родители уехали, и оба мужчины начали атаку на меня, закидывая смсками, звонками. Цветами и письмами. А я сходил с ума. Собеседник ежедневно присылал мне то платок Артема, то прядь его волос, то тетрадь с лекциями… Сам Артем каждое утро и вечер встречал меня у подъезда и целовал, лишая разума. Тема говорил мне какие-то глупости насчет своей любви, просил довериться ему, раскрыться. Собеседник ночами шептал в трубку о потеках крови на моих бедрах и тоже молил о доверии.
Это были три недели встречи с чудом, три недели сумасшествия и затаенного страха, который я не мог показать ни одному (потому что не хотел ранить), ни другому (потому что не хотел доставлять удовольствие).
А через три недели в класс, где я мрачно пытался придумать выход из ситуации, вошел чем-то недовольный Олег:
- Привет! – он водрузил портфель на парту и принялся раскладывать тетради, ручки, учебники. – Чего такой недовольный?
- Артем утром заходил…
- И? – разве мог я ему сказать, что еле сдержался сегодня, чтобы не ответить ему, чтобы не наброситься с ласками прямо посреди оживленной улицы, что до сих пор судорогой сводило пальцы, и стояло так, что хотелось биться головой о стену. Нет, Олег не должен был ничего знать, хотя бы потому, что тогда бы все узнал и Артем.
- И! – я вскочил с места, разыграв гнев, хотя просто нуждался в движении, чтобы сбить возбуждение. – Чего ему от меня надо? Я же сказал, что не буду с ним встречаться!
- Да почему? – мой друг действительно не понимал. Или просто не хотел, а я знал ответ. Потому что…
- Да потому что дурак, - раздался у нас над головами подозрительно знакомый голос. Рядом с партой стоял злой и встрепанный Артем.

Артем
Не знаю, почему я боролся за него. И с кем… С его упрямством? С его предрассудками? Или же в тот вечер он сказал правду?…
- Я больше не желаю тебя видеть…
- Почему?
- Я уже занят. И… ты мне не нравишься.
В тот момент… Я действительно испугался. Испугался того, что сейчас он бросит меня. Хотя… разве можно бросить того, с кем никогда не встречался? …Мне до сих пор кажется, что можно. И в тот день, когда я был так близок к тому, чтобы это случилось… чтобы меня бросили… В тот день я решил нарушить все запреты, которые наложил на себя сам. В тот день… не знаю, было ли это просто оправдание или же правда… Я сказал себе, что не виноват в том, что тот парень, в которого я влюбился в семнадцать лет – забавно, но сейчас я даже не могу вспомнить его имени – решил покончить с собой. Ему стоил бороться за любимого человека, за меня. И сейчас, спустя три года, я не собирался повторять его ошибок. Я собирался отвоевать Сергея. У кого бы то ни было.
Я ждал его у подъезда каждый день, утром и вечером. Сначала я таскал к нему букеты, но они неизменно отправлялись в урну. Решив, что тратить такие деньги на любимого человека, который упорно тебя отвергает, бессмысленно, я перестал носить цветы. Я просто ждал его, сидя на скамейке у подъезда, выкуривая одну сигарету за другой, волнуясь, как на первом свидании, даже еще сильнее…
Это были три недели полного сумасшествия. Я сходил с ума медленно и мучительно, влюбляясь в Сережку все больше, хотя каждый раз казалось, что больше уже невозможно. Когда я целовал его, хотелось плакать. И сердце разрывалось от боли. Вот он, рядом, я могу обнимать его, целовать его, он тянется ко мне, но… спустя несколько секунд я вновь буду отвергнут. И снова услышу эти шесть страшных слов, от которых хочется кричать так громко, как только возможно, и даже еще громче. И еще, и еще, и еще…
- Я больше не желаю тебя видеть…
-А я без тебя не могу… - я шептал эти слова ночью, обнимая одеяло и зарываясь лицом в подушку, не в силах сказать их ему.
Почему-то я мог говорить ему о любви, но не о том, что не могу без него жить. Я мог целовать и обнимать его, приносить ему букеты, но не мог заплакать, сорваться. Я мог просить о доверии, но не мог довериться сам. А все книги по психологии твердили: «Чтобы человек вам доверился, вы должны доверять ему сами». Но я не мог доверить Сережке все свои тайны. Я… боялся… хотя и не знал чего…
Три недели… Почему-то от одного важного события до другого в моей жизни всегда проходит именно три недели… Странная закономерность, я знаю. Но… так оно и есть…
Я не помню толком, как мне удалось уболтать Глеба достать мне ключи от подсобки. Я не представляю, как ему это удалось. Однако спустя три недели после того, как я впервые поцеловал Сережку, моего Сережку, я вошел в кабинет истории, сжимая эти ключи в кулаке.
-…Я же сказал, что не буду с ним встречаться!
Он слишком несдержан. И всегда, когда злится, повышает голос. Нет, не когда злиться. Когда возбужден. Во всех смыслах возбужден.
-Да почему?
- Да потому что дурак.
Они обернулись на мой голос. У них были почти одинаковые взгляды в тот момент: удивление и испуг смешались в них. Но в глазах Сергея я увидел и еще кое-что. И это кое-что подозрительно напоминало радость…
Я схватил его за грудки и буквально протащил через весь класс в коридор. Ученики провожали нас изумленными взглядами, Глеб и Олег понимающе улыбались, Сережка отчаянно краснел… А мне было на всех наплевать. Потому что сегодня я хотел, наконец, узнать у предмета своего вожделения и любви, почему он так упрямо мне отказывает.
Я втолкнул его в небольшую подсобку, вошел следом и запер за нами дверь. Он смотрел на меня со страхом в глазах и счастливой улыбкой. Я не знал, которой из эмоций верить. И решил проверить опытным путем…
У него губы со вкусом мяты, я уже говорил. Он часто жует мятную жвачку. Спорить готов – паста у него тоже мятная…
И у него всегда холодные руки. Когда он прикасается к обнаженной коже, по ней пробегает дрожь. Но это приятно.
А еще от него пахнет шампунем, почти всегда. Это странный, не классифицируемый запах. Он немного сладкий, немного свежий, немного неестественный… Непонятный запах, в общем…
Зато у него нежная кожа. Кажется, ее так легко оцарапать… Он вообще кажется таким хрупким! Его хочется прижимать к себе, огораживать от всевозможных бед, холить, лелеять… любить.
Я целовал его долго, бесконечно долго, не боясь быть застуканным или же отвергнутым. А он… боже, он отвечал на мой поцелуй. А иногда перехватывал инициативу, впиваясь мне в губы, кусая, лаская…
С ним невозможно целоваться с открытыми глазами. Стоит открыть глаза – и сразу видишь зеленые омуты его глаз. И тонешь в них, теряя какую-то часть себя… и уже не можешь выбросить из сердца его.
Мы целовались самозабвенно, забыв обо всем и вся, словно в последний раз, словно последние люди во вселенной. Его руки цеплялись за мои плечи, обвивали шею, скользили по спине, сводя с ума. Я прижимал его к себе, крепче, еще крепче, словно желая впитать его в себя, сделать его частью меня и самому стать его частью… Единым целым.
Я расстегнул его рубашку, коснулся ладонями горячей кожи груди. Он застонал мне в губы, с моих губ также сорвался стон. Я перестал его целовать, что ему, кажется, не особо понравилось. Мои губы касались его шеи, я ласкал языком его ключицы, спускался все ниже и ниже. Когда я прикусил сосок, он вскрикнул от боли и неожиданности. Не удержавшись, я посмотрел на его лицо. Сверху вниз на меня смотрели затуманенные от страсти, желания глаза. Он был прекрасен, как никто и никогда до него. Совершеннее Адама, коварнее Каина и желанней самого запретного из плодов. Он был моим запретным плодом…
Пройдясь по его животу дорожкой поцелуев, я замер, не спеша расстегивать его джинсы. Языком я провел по коже у самой ткани, заставив его выгнуться мне навстречу с низким стоном. Распрямившись, я вновь коснулся губами его губ, расстегивая пуговицу штанов. Пуговица, молния, штаны слетают на пол, за ними отправляется рубашка. Он почти обнажен, но у меня нет времени любоваться его телом. Я был уверен, что еще смогу разглядеть его… во всех… подробностях…
Я расстегнул свою рубашку и обнял свое рыжее чудо, крепко прижимая к себе. Его сердце билось быстрее моего, как у кролика. Его кожа была горячее моей, нежнее, слаще… Господи, как же давно я мечтал соприкоснуться с его обнаженной грудью своей. Обнимать. Почти вечно. И больше ничего не надо… только вечность… и он, позволяющий быть рядом с ним так близко, так сладко, так… запретно.
Снаружи раздался какой-то грохот, заставивший на обоих вздрогнуть. И я вдруг осознал, что мы находимся далеко не в романтичной обстановке…
-Отпусти меня, - прошептал он едва слышно.
Но я все-таки услышал этот шепот. А так хотелось не услышать!
Конечно, я отпустил его. Что мне еще было делать? Я хотел, чтобы он был моим по собственной воле. Мне нужен был человек, а не игрушка на час, которую можно сломать и выбросить. Мне нужен был Он.
Мы одевались молча, стараясь не глядеть друг на друга. Я открыл дверь, он вышел первым, почти побежал прочь, но его догнал мой крик:
-Когда ты перестанешь сопротивляться?!
Он не ответил. Или, по крайней мере, я не услышал его ответа.
Отдав ключ от подсобки первой встретившейся уборщице, я покинул здание школы. А на губах до сих пор оставался вкус мяты. Я не желал ощущать его. Потому что это было как искушение, испытание… Искушение, которому я поддался, испытание, которое я не прошел…