Мааааленький кусочек... Для затравки, так сказать)
Написано в соавторстве с Prokopyan
первые 4 частиЗло
- Ты опять опоздал, - Арнольд как всегда смерил взмыленного меня недовольным взглядом и бросил палочки на гримерный столик, проходя к дивану. Затем развернулся на полпути и кинул в меня мокрой от пота рубашкой. – И постарайся в следующий раз не разбрасывать свои вещи по сцене.
- Аааарниии… - я знал, что нашего ударника бесит подобное обращение, но обожал бесить эту ходячую ледышку. – Ты же знаешь, что брось я рубашку в толпу, то не нашел бы даже ленточек, а ты такой заботливый… Постираешь, погладишь, принесешь…
Блондин со зверской рожей попытался достать такого красивого меня, но в пальцах остался лишь воздух душной гримерки.
И чего он разозлился? Я же сказал чистую правду: на концерты ходили исключительно ради меня (это мне поклонницы сказали) и только иногда – ради песен. Но это были совсем уж неадекватные личности. Смысл слушать какие—то там дурацкие песенки, когда на сцене стояло и играло на басе само божество (то есть, я).
В общем я ловко убежал от сердитого и вечно хмурого Арнольда за спину нашего солиста, у которого тут же стребовал чистую футболку. Мда… Опять зеленая. Знал же, зараза, что я ненавижу этот цвет, и специально взял, чтобы отвадить от попрошайничества. А вот фиг ему, я в любом наряде выглядел сногсшибательно!
Зеркало услужливо отразило белоснежную кожу, нежнее майской розы, огромные темно-синие глаза, отороченные густыми черными ресницами, и длинные, почти до пояса, иссиня-черные вьющиеся красивой волной волосы. Я тщательно расчесал свою великолепную гриву, добавил на кожу лица чуть увлажняющего крема (ну, сохнет она, зато какая красота: тонкая, матовая, будто светящаяся изнутри!) и под хмыканье вокалиста замазал парочку засосов тональным кремом.
- Что, Зло, ночка выдалась что надо?
- А завидовать нехорошо! – я показал язык друзьям и, еще немного повертевшись перед зеркалом, гордо удалился за дверь. К поклонницам.
- Злооо!!!! – от визга заложило уши, пришлось проявить недюжинную силу воли, чтобы не поморщиться. Да еще и вспышки фотоаппаратов непрерывные… Благо, я всегда неотразим, не то что эти…
Вообще-то меня звали Виктором, но прицепившаяся еще в школе кличка Зло плавно перешла и в концертную деятельность. Студент консерватории (между прочим, единственный в этом сборище, называемом музыкантами, с образованием!), спортсмен (спорт зал минимум четыре раза в неделю, не до бугрящихся мускулов, а только чтобы подчеркнуть мои достоинства) и просто красавец (это знают все), я привык получать, что захочу сразу и без промедлений. Наверное, поэтому играть в группе оказалось для меня слишком скучно и нудно, от чего все остальные участники нещадно шпыняли и воспитывали бедного меня. Особенно в этом преуспел Арнольд (которого все называли Арноха, и только мне позволялось нелюбимое – Арни), который вытаскивал меня с утра из постели, забирал в невменяемом состоянии из клубов и всячески контролировал. Еще бы в туалет за мной ходил, ага.
Маленькая комнатка с белым фаянсовым другом была единственным местом, где я мог спокойно посидеть и подумать. Минут пять. Потом в дверь начинал долбиться мой сосед по квартире (он у нас типа на гитаре играет! Фе, я все равно круче).
Так… Это я не туда свернул. *Автор дает герою подзатыльник и стимулирует мозговую деятельность*.
Короче, шел я весь такой по проходу, выглядывая в толпе парочку наиболее симпатичных девочек на вечер, когда рядом пристроился Ворон – тот самый типа гитарист. Просто мое личное проклятье. Самый младший в группе, композитор (меня, как любителя джаза и классики, просто корежило от его тыц-тыц-тыц) и мой сосед по квартире, но это я уже говорил. Так вот, пристроилось это чудо рядышком со мной, огорченно оглядываясь на дверь гримерки. Ну, все ясно, наши «душа и сердце» группы его выперли, чтобы посекретничать.
- Давай тебе девочку уже снимем? – Ворон аж подпрыгнул от такого предложения. А я что? подумаешь, гей! Я вот тоже не всегда парнями брезговал. Только умело держал это в секрете.
- С ума сошел? – ну и ладно…
Выцепленная из толпы блондиночка в мини юбке (точнее, в мини поясе) возмущенно вывернулась из моей хватки и заявила, широко разевая ярко накрашенный ротик:
- Я вообще-то к Арнохе!
Так, я обиделся. Как можно было предпочесть мне это черно-белое чудо в безвкусных металлических безделушках и извечных темных очках? Худющий, как палка, вечно хмурый, чем-то недовольный, да еще и бухтит не по теме… «Это Зло закосячил… Это Зло фальшивит…» Да у меня слух идеальный! Просто этот урод играть не умеет!
Хотя… Руки у него, конечно, потрясные. С изящными кистями, длинными чуткими пальцами… Эммм.. Вы этого не видели.
Ворон гнусно хихикал, пока я созерцал блондинистое нечто в своих руках, а девчонка вдруг радостно взвизгнула и ломанулась мимо меня в проход. Ну точно! Эта троица соизволила покинуть гримерку и отправиться к дому. Пьянки и гуляки после концерта стали редкостью года два назад, когда кто-то (а я вообще в тот момент с девушками был занят… Ну, занят. Алиби. Алиби!) разгромил пол ресторана, и нам пришлось потратить почти половину всех сбережений на оплату счетов.
Так что все планировали разойтись по домам и заняться любимыми хобби. Ворон. Конечно же, кинется мечтать о Филиппе (это вокалист, если кто не в курсе?), Арни – гонять на любимом Харлее, остальные – не знаю, чем они там увлекаются, а я… Я рассчитывал найти себе на вечер и ночь пару девочек. Вот только то, что стояло в проходе, вызывало неконтролируемый рвотный рефлекс.
- Злооо!!! Злоооо!!! – да, я велик. Эхъ… Как тяжело быть королем…
- Тебя подвести? – Арнольд подошел ближе и положил руку мне на плечо. Решил проконтролировать, чтобы я ночью спал? Хаха! У меня же в доме есть милые одинокие соседки!
- Да, было бы здорово.
- Тогда пошли, - он ломанулся сквозь толпу, раздвигая людей одним взглядом, и мгновенно запрыгнул на любимого железного коня, удовлетворенно вздохнув. Я поморщился. Мало того, что по пути меня несколько раз пытались раздеть, так я еще и побаивался всяких мотоциклов, байков и иже с ними. Ну не доверял я этим штукам!
- И когда ты только машину купишь? – Арноха только едва усмехнулся, наблюдая над попытками запихнуть волосы под шлем. Минут через пять я плюнул и уселся с незащищенной головой.
- Тогда, когда ты закончишь спускать все деньги на баб, - ударник завел Харлей и рванул с места в направлении моего дома.
Я же мог только крепче вжиматься в его спину грудью, вдыхая удивительный запах слегка смуглой кожи и белых волос в несколькими выкрашенными в черный прядками, и молиться выжить… Вот только друг ошибался в одном: все мои деньги уходили далеко не на баб. Точнее, не только на них.
Арноха
Сижу в темноте перед экраном компьютера. Глаза болят, хочется снять очки и закрыть глаза, погрузившись в темноту, слушать музыку. В колонках играет наш последний альбом. Тяжелая, давящая музыка. Тяжелые, пессимистичные тексты. Филипп впал тогда в депрессию, тексты были под стать его настроению. И, как всегда, с заскоком на философию. Была там, правда, одна песня, выбивающаяся из общего ряда. Текст писал я. А музыку написал Виктор – наш басист. Так странно… В жизни мы терпеть не могли друг друга, но в этой песне… Оказалось, что мы так хорошо понимаем друг друга. Он написал музыку с первого раза, я одобрил ее, едва услышал… Странно, что, так понимая друг друга, так сработавшись, мы никак не можем стать друзьями в жизни. Странно. Но нас это полностью устраивает.
Итак, продолжим. Продолжим писать эти стихи, строчки, отказывающиеся вылетать из головы, строчки, которые я уже второй день напеваю с утра до вечера. Я уже знаю, кому доверю написание музыки. Конечно же, нашему басисту, поклоннику джазменов и Моцарта. Я уверен – он поймет смысл, вложенный в строки, что я печатаю сейчас. Он поймет, но никогда в этом не признается.
Сегодня я опять подвозил его до дома. Он терпеть не может мотоциклы, но всегда соглашается, когда я предлагаю его подвезти на своем Харлее. Парадоксально, не правда ли? Но Зло весь состоит из парадоксов. За то и любим… поклонницами.
У меня куда меньше поклонниц, чем у него. Мало кто обращает внимание на сидящего в дальнем углу сцены ударника. Некоторых может привлечь установка – я в нее столько бабок угрохал, - но не я. У меня чересчур смазливая внешность и слишком неприступный характер. И мое деланное равнодушие ко всему, кроме музыки, сыграло свою роль. Я, наверное, наименее популярный участник нашей группы. Но мне популярность и не нужна особо. Если я буду популярен, все начнут лезть в мою личную жизнь. А она идеально подходит для опубликования в желтой прессе. И потом все эти… папарацци полезут ко мне и моим близким, начнут свои «независимые расследования», будут поливать меня грязью и все из-за того, что…
Когда мне было двадцать лет, я убил человека. Не в состоянии аффекта, не рассчитав силу, нет. Я прекрасно знал, что убью его тем ударом. Просто… Хотя, нет. Сложно. Все слишком сложно, чтобы это можно было объяснить словами.
Я учился на адвоката тогда. На меня возлагали надежды, передо мной открывались прекрасные перспективы, весь мир был у моих ног. А я все испортил, спасая какую-то незнакомую мне девчонку от перепивших парней, решивших поразвлечься. Многие бы прошли мимо, поспешили убраться, чтобы не пострадать. Не то что я. Дурак. Герой. Все герои – дураки. Ну и пусть. Зато дураки с чистой совестью.
«Песня для вечности». Это наша со Злом песня. Медленный темп все нарастает и нарастает, музыка становиться громче, вокалист почти кричит, зовет… Кого? Зачем? Никто не поможет, никто не спасет. Никогда. Или?
О чем я только думаю? На часах – два часа ночи, а я пишу песню о любви и ненависти, о шаге между ними. Банальность, честно говоря. Все об этом пели. Но они пели не так. НЕ ТАК! Их тексты… Сколько в них было правды?
Он не любит тебя,
Дура!
Глупые слова. В них слишком много меня. Стереть, надо стереть, палец зависает над клавишей «Backspace»… Но нет, я не смогу. Пока он не прочтет и не скажет, что глупость – не смогу. Потому что… Господи, что я творю? Почему мне так важно мнение этого самовлюбленного идиота, считающего, что он играет лучше всех на земле? Этого парня с совершенно неподходящей ему кличкой… Кличка. Клички у собак, да? Так ты всегда говоришь… Да, у тебя – прозвище. Я помню, Вить.
Выключаю ноутбук, снимаю очки, устало смотрю в зеркало, но в темноте вижу лишь очертания своего лица. Встаю с кресла, массажируя плечи и уставшую шею. Тянусь к сигаретам, придвигаю к себе пепельницу. И сижу в темноте, пока сигарета не заканчивается. Гашу единственный источник света в пепельнице, осторожно иду в прихожую, боясь споткнуться о свою же разбросанную обувь. Включаю свет – он режет глаза, но я терплю, не щурюсь. Нащупываю ботинки, надеваю, набрасываю на плечи куртку, беру с полки шлем. Я знаю, что мне сейчас нужно.
Скорость. Бешенная скорость. Филипп всё боится, что когда-нибудь я разобьюсь, попав в аварию. А я всё не разбиваюсь. Хотя, возможно, именно этого я и добиваюсь… Смерть – единственный выход. Для всех. Для меня – в первую очередь. Все равно…
Не думать, не думать, не думать… Разогнаться до предела, ветер в лицо, развевающий светлые волосы. Холодно. Если я заболею, меня по головке не погладят, не пожалеют. Хотя… может, тогда он перестанет смотреть на меня как на какое-то бесчувственное существо, робота? Нет, не перестанет… О чем я думаю? О КОМ я думаю? Идиот, идиот, идиот… Все влюбленные – идиоты… Нет, причем тут влюбленные?! Все герои – идиоты. А я всегда страдал излишним героизмом…
Резкий поворот, снижаю скорость. Она действует на меня слишком благотворно, делает честным с самим собой. Нет, себе лучше лгать. Лгать, что… Нет. Лгать и не думать, о чем лжешь… Да, именно так…
Харлей остается в гараже, а шлем я тащу с собой, домой. Поднимаюсь по лестнице, вставляю ключ в дверь. И обнаруживаю, что она не заперта. Наверное, Кирилл пришел. Наш клавишник. Мой бывший одноклассник. Единственный из группы, который знает обо мне все. Включая то, что я… далеко не гетеросексуал.
Открываю дверь, вхожу. В квартире темно. Сердце замирает на секунду. Вор? Нет… Я слышу… Звуки гитары? ГИТАРЫ? Но почему… Кирилл на ней не играет, я знаю это точно. Но… Кто же? Нет, только не он… Только не ты… Пожалуйста.
Грохот. Совсем рядом. Ключи с кучей брелков. Мои. А рядом, на полу… Твои.
Зло
Едва Арни отвалил от моего дома, я понесся переодеваться и приводить себя в порядок. Нет, ну не мог же Я появиться на улице словно какой-нибудь затюханный ударник? Тоже мне, куча пафоса и загадочности, а сам сидит где-то за моей шикарной спиной и угрюмо стучит по барабанам. А как он со своими палочками носится (я про инструмент)! Ну, подумаешь, сломал как-то раз… Так купили же новые. Нет, надо было гоняться за мной с угрозой раздолбить гитару вдребезги! Но я убежал. Хаха! Я так коварен…
Из задумчивого созерцания собственного отражения меня вывел телефонный звонок:
- Виктор Мазло? – приятный женский голос. Почему-то самые дурные новости сообщаются именно такими голосами: о недоступности абонента, о смерти близких…
- Да, я.
- Поступила информация по вашему запросу.
Я до белых пальцев сжал трубку, от чего бедный мобильник аж затрещал:
- Слушаю… - если все получилось, если он поправился…
- К сожалению, видимых улучшений не наблюдается. Но в течение реабилитационного периода ситуация может измениться.
- Спасибо.
Я нажал на отбой и, лишь на секунду отпустив голову и закрыв глаза, с силой швырнул телефон об стену. Черт! «Реабилитационный период»! Знала бы ты, милая барышня, сколько у меня было таких периодов, сколько надежды и замирания сердца… Но итог всегда один: новая операция.
Так, холодный душ, самая шикарная одежда и… клуб? Нет, я бы свихнулся, увидев счастливые, гротескные маски клубных идиотов. Расчесывая волосы, я задумчиво уставился на случайно выскочивший контакт на телефоне. Арни. Наш милый робот, любитель гонок и просто странный парень.
Шутить на тему собственного превосходства после звонка не хотелось. Это на публике приходилось держать лицо, самовлюбленно всматриваясь в собственное отражение. Здесь же, среди холода кафеля и хромированных труб, разрешалось быть самим собой. В груди что-то больно крутилось, не давая вдохнуть и выдохнуть, выдавливая из глаз злые слезы…
- Зло, ты скоро? Я тоже мыться хочу! – Ворон ломился в дверь ванной, явно мечтая подрочить перед сном на Филиппа.
- Выхожу! – я уверенно нажал на вызов, но Арни, видимо, опять гонял неизвестно где и отключил телефон. Черт!
В тот раз, когда мы написали нашу единственную совместную песню, «Сanzone per l'eternità», «Песня для вечности». Слова принадлежали Арнохе, музыка – мне. Но нашу вражду это не уменьшило. Наоборот, появился еще один повод для споров. Я настаивал на итальянском названии, Арни же убедил всю группу согласиться на русское. Придурки. Они так и не поняли, ни один из них, включая автора текста, о чем написана моя музыка. Арни тогда притащился ко мне, словно пьяный, с каким-то измятым листком в руках, а на нем… На этом клочке была расписана по строчкам вся моя жизнь.
Но я все равно соврал, сказал, что мечтал переплюнуть Ворона с Филиппом. И написал музыку за вечер. Хотя нет, я просто отыграл перед Арнольдом давным-давно придуманную мелодию. Она пришла сама собой в тот день, когда… Впрочем, не важно.
В душе уже опять рождались ноты, которыми было просто необходимо поделиться с моим врагом. Плохо только, что пришлось опять нацепить осточертевшую маску самовлюбленного дебила. Ладно, с богом.
- Все. Все, не ломись, - я игриво ткнул пальцем в пузо встрепанному Ворону и потрепал напоследок его каштановую солому. Нет, ну как можно так запускать свою шевелюру? То ли мои волосы: блестящие, густые, мягче шелка… Предмет для восторгов и зависти! – Тебе уже ничего не поможет.
Дверь захлопнулась, едва не прищемив мою потрясную задницу, так что пришлось срочно уворачиваться.
Я неспешно прошел в комнату, где надолго завис перед раскрытым шкафом. Так, правая тысяча барахла отметается сразу: не могу же я носить одно и то же дважды?! А вот слева… Белая шелковая рубашка, так хорошо гармонирующая с моей великолепной кожей, узкие черные брюки… Или темно-серые? О! Темно-синие, под цвет глаз! И такая же лента в волосы, связанные на затылке так, чтобы несколько непокорных прядок упорно падали на лицо. Сверху черное пальто и… лакированные туфли… Хотя, что толку наряжаться для этого… Арни, прости господи, все равно не оценит! И главное – гитара.
В автобусе (за рулем машины можно же и ноготь сломать! Я не мог пойти на такие жертвы ради пары минут выигрыша во времени!) я, прикрыв глаза, слушал любимого Вивальди. «Времена года» всегда помогали настроиться на нужный лад, сконцентрироваться на необходимом образе, чтобы не сорваться, не разрыдаться на плече своего самого близкого и дорогого… врага.
Переливы фортепиано, тонкие переплетения скрипок, нежные капли флейт… Классика привлекала меня своей полнотой, не требующей слов, скрытой в семи банальных нотах силой. Именно поэтому я учился в консерватории, поэтому изучал именно классическую музыку.
Дома Арнольда не оказалось, ровно как и Кирилла, живущего вместе с ним, но умничка я несколько месяцев назад сделал себе дубликат. Нет, ну а вдруг мне что понадобиться? Не могу же Я ждать, пока эти двое доползут до собственного дома!
Уже в полумраке комнаты я с ногами забрался на кровать Арни и принялся тихонько наигрывать рожденную внутри мелодию. Мне не было нужды ее записывать – она намертво впечаталась в сердце, и не было нужды следить за движениями пальцев – годы учебы позволяли им бездумно скользить по струнам. А я играл. Рассказывал, открывался. Передавал окружающему миру все свое разочарование от жизни, потерянную надежду, неверие в будущее, боль. Я говорил о надоевшей за семь лет ношения маске, о жажде прикосновения к кому-то дорогому, родному, близкому, к тому, кто поймет…
- Красиво, - на пороге комнаты стоял Арнольд, внимательно вслушивающийся в звуки гитары. На его лоб падали две прядки: черная и белая, одновременно подчеркивая холод серых глаз. Он сам был словно изо льда, словно намеренно воздвигал между собой и окружающим миром стену отчуждения… Он мог бы понять меня… - Что?
Я поспешно отвел глаза, испугавшись, что показал слишком многое своему врагу, и с усмешкой произнес, стараясь, чтобы голос не дрожал от непрошенных слез:
- Я тут Музычку написал. Все-таки я – гений, ты обязан признать это! Теперь осталось всего ничего – написать текст, и мы в дамках. Справишься с такой детской задачной, убожество?
- А сам почему тогда не напишешь? – Арни раздраженно сверкнул глазами и подошел к своей кровати. – Если задачка, как ты говоришь, детская.
- Это ниже моего достоинства! – высокомерно вздернутый подбородок, сморщенный, словно от дурного запаха, нос, изящный жест рукой… Кто бы знал, сколько я убил времени, чтобы отрепетировать их вплоть до дыхания и ритма сердца! – И вообще, моя музыка столь великолепна, что не требует слов. Но я, в силу собственного великодушия, готов стерпеть твою писанину, называемую стихами, рядом с ней.
- Как ты благороден… - а еще у Арнольда очень хорошая улыбка. Возможно, не красивая, но такая теплая, ироничная, искренняя…
- Да, я такой, - этот чертов звонок выбил меня из колеи, я не мог долго удерживать маску. Слишком много пряталось внутри.
- Тогда играй, я запишу ноты, а потом сяду за текст.
Арнольд немного пометался по комнате, снимая куртку, доставая из ящика стола листы и бумагу, усаживаясь в кресло перед кроватью. А я, как завороженный, смотрел на его движения в полумраке и никак не мог оторваться – столько было в нем сходства с моей музыкой. Никогда не думал, что может быть так. Мягкость, легкая изморозь, тихий шорох и нечто, скрытое столь глубоко…
Арнольд вопросительно посмотрел на меня, и пришлось положить пальцы на струны, вызывая в душе чувства от звонка из больницы. Первый аккорд, словно расстегнутая на воротничке пуговица, словно задержанное в нежданном контакте с кожей дыхание. Второй – дрожь ожидания, прокатывающаяся по телу сверху вниз горячая волна, словно замерший миг небытия. И вдруг безумный каскад эмоций и чувств: страх, боль, отчаяние. Слезы. Они сквозят в каждой ноте, красной нитью пробегают сквозь всю мелодию, отзываются в сердце, заставляя чувствовать еще сильнее. А потом чувства уходят. Остаются лишь цвета, столь сильные, столь полные, что никаких слов не хватит для описания эмоций. Взрывы красной ненависти к себе, черные разрезы безнадеги, оранжевое желание смерти…
Я играл и играл, не в силах остановиться, делясь чувствами со своим врагом, впервые сняв перед ним маску… А когда по комнате прокатился последний звук…
- Почему ты не пишешь? – я был возмущен. Значит, я тут надрывался, чуть пальцы не содрал, а он просто слушал????
- У меня диктофон, - Арнольд неожиданно резко встал и подошел к кровати, чтобы обхватить пальцами мой подбородок… Так страшно…