Как вы могли? Ведь это одуванчик! (с)
Название: Скрываясь под маской
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке Nekomate
1-3
скрываясь под маской
часть 9. Маска
- Эбул, ты же давал обещание, - в сотый раз повторял брату раздраженный обманом дей. Всю дорогу от Семиана он пытался вразумить эмира, но неизменно натыкался на стену отчуждения, прочно отгородившую раба и хозяина от окружающего мира. И все же… Обула не покидало ощущение, что Ланьлин наблюдает за его перемещениями и треволнениями, едва заметно усмехаясь бесплодным попыткам янычара. – Неужели твое слово уже ничего не значит?
- Я должен сам прийти к истоку истины, - излишне резко ответил Эбул и тут же успокаивающе провел рукой по плечу мальчишки, хотя в этом не было необходимости. – Нельзя отдать его тайну Пустыне.
- Так значит, ты желаешь укрыть сокровище от госпожи?
- Все не так, - затряс головой эмир, крепче стискивая в объятиях безучастного раба. – Она уже один раз отказалась забирать Ланьлина и наверняка откажется во второй раз. И… Я не думал, что в сердце моего брата столь мало благодарности за спасение собственной жизни. Или твоя честь распространяется лишь на равных тебе?
Дей возмущенно смотрел в глаза Эбула в надежде прочитать в них хотя бы намек на веселье или раскаяние за жестокие слова, но взгляд эмира, пожалуй, впервые за все годы его правления блистал остро заточенным острием стального клинка. С таким же взглядом их отец отправлял своих людей на войну, с таким же взглядом великий некогда эмир приговорил к казни собственную дочь, опороченную простым слугой, с таким же взглядом сообщал самому Обулу, что ему уготована судьба у ног старшего брата. И теперь пророчество родителя сбывалось в полной мере, и Эбул однозначно указывал дею на его место.
- Прости, мой господин, - склонил голову Обул, - я ошибался.
- Хорошо, что ты понимаешь это, - холодно отозвался эмир. – Но в наказание за проступок получишь по возвращении десять палок по пяткам.
- Слушаюсь и повинуюсь, о луноликий.
Краем глаза дей видел, как Ланьлин, прикрыв глаза, одобрительно накрыл ладонью пальцы Эбула.
Весь оставшийся путь до дома прошел в напряженном молчании, изредка прерываемом короткими приказами эмира брату. Немой раб же каждую ночь одним жестом пресекал все попытки своего господина зайти дальше целомудренных поцелуев и напряженно думал о чем-то. Как будто это он был хозяином, потерявшим по глупости почти всю свою охрану и пытающимся найти решение возникшей проблемы. Все чаще Обул ловил на себе оценивающие взгляды мальчишки, все чаще заставал его за неспешным перебиранием в воздухе пальцами, словно раб играл на невидимом музыкальном инструменте, и все молчаливее и равнодушнее становился эмир.
Если до поездки мужчину почти не волновали государственные дела, почти полностью переложенные на плечи советников и визиря, то теперь его интересовал только Ланьлин, которому Эбул безропотно отдавал лучшие куски и выполнял любые прихоти. Дей видел это так же ясно, как солнце видит землю под собой, но после памятного разговора не смел высказывать свои мысли. Вместо пустых споров Обул пытался разгадать план киотца и хотя бы попытаться защитить брата от него же самого. Стоит ли говорить, что все попытки проникнуть за завесу таинственности вокруг мальчишки провалились?
Итак, спустя две недели после своего поспешного отъезда трое путников вернулись во дворец. Побежденные и недовольные своим поражением. И брошенный мимоходом приказ эмира выписать вдовам и матерям погибших янычар пенсии не мог утолить горечь женщин, потерявших своих кормильцев.
- Мой господин, отчего же вы не удержали жизни ваших верных слуг в своих руках? – злобно бросила вслед Эбулу одна из вышедших встречать женщина. Судя по сгорбленной фигуре и голосу – мать одного из янычар. Впрочем, ее слова имели гораздо большее значение, нежели возраст, потому как окружавшие вдруг дружно замолкли, ожидая ответа эмира.
А мужчина, застыв на мгновение у дверей, развернулся, чтобы скользнуть по смевшим поставить под сомнение силу и власть своего правителя подданным, и холодно произнес:
- В моих руках столь много нитей, что некоторые из них давно пора обрезать, дабы облегчить свою участь.
Отец учил его никогда не добиваться ничего от людей угрозами, потому как их сила имеет свойство ослабевать, мудрый правитель говорил сыну, что главной целью любого эмира должно стать уважение и доверие народа, а не липкий страх перед карающей десницей. Но видимо слова родителя не затронули сердца тогда еще юноши, пропав в освещенных закатным солнцем песках. Потому испуганные завуалированной угрозой женщины все же послушно разошлись по домам, но потери мужей и сыновей так и не простили.
- Продать всех, - отдал указание слугам Эбул, стоят перед дверями в гарем. Где-то верху, на втором этаже возбужденный очередным визитом господина многоголосый шепот прервал испуганный женский вскрик. – Кроме Ланьлина.
Излишне резко колыхнулись тонкие шторы на окнах, выдавая возмущение наложниц приказом. Торопясь в мужскую часть гарема, эмир не обратил внимания на взгляды окруживших его рабынь. Белокурые с бледной, светящейся подобно снегу на вершинах гор, кожей крепкие валькирии севера. Длинноногие, подобные черному пламени, богини юга. Сильные и мягкие, подобно самой земле, женщины роскии. Воздушные и невесомые, будто тонкая вязь облаков, дочери востока. Все они терпеливо ждали своего господина, прощая ему и презрение, и равнодушие, и невнимание, но теперь, оказавшись практически выброшенными на улицу, женщины были готовы бороться за свое будущее.
- Мой господин, ты недоволен нами? – мягко, прощупывая почву, поинтересовалась юная танцовщица. – В чем мы виноваты перед тобой?
Копна вьющихся медных волос, волнами спускающаяся почти до талии, тонкая талия, крутые бедра, тонкие руки – ее танец всегда завораживал, манил, возбуждал. Прекрасная и недоступная в каждом своем движении женщина могла легким взмахом ресниц заполучить любые сокровища мира. И раньше чувствовала себя в безопасности, наслаждаясь сытой жизнью в эмирском гареме. Теперь же все планы танцовщицы стать одной из жен пали прахом из-за маленького немого мальчишки, неизвестно чем заворожившего господина Пустыни. Будь у нее больше времени, она бы узнала правду, но Эбул все решил заранее:
- В том, что наскучили мне, - и вновь отточенная сталь во взгляде эмира, так хорошо знакомая Обулу и так поразившая своим холодом наложниц.
- Мы исполняли все твои желания, хранили тебе верность и ждали, когда же ты уделишь нам крупицу своего внимания, львиную долю которого отдавал мужчинам, - все больше распаляясь, шипела подобно гюрзе танцовщица, - и мы же тебе наскучили? Если бы ты дал нам хотя бы шанс показать всю свою любовь тебе, то никогда не познал бы скуки!
- Возможно, я был неправ, - спокойно ответил Эбул, - но ты, кажется, забыла свое место. Покуда Пустыня дарует мне свое благоволение, я буду решать, что верно, а что нет.
Развернувшись к разочарованно вздохнувшим женщинам спиной, мужчина на секунду замер, словно раздумывая над чем-то, а после добавил:
- Хотя за рабыню с отрезанным языком дадут слишком мало, сколь бы прекрасна ни был ее танец.
Шокированные новостью наложники восприняли ее более сдержанно. Они также не желали менять сытую жизнь во дворце на услужение кому бы то ни было, но спорить с господином и открыто выказывать ему свое недовольство, подобно женщинам, не осмелились. Впрочем, ревнивых взглядов и раздраженного шипения в свою сторону Ланьлину избежать не удалось.
И так, спустя три дня гарем оказался полностью в распоряжении немого киотца. Хотя мальчишка не злоупотреблял своим положением, целыми днями пропадая в одной из комнат для рукоделия на женской половине и лишь изредка передавая через прислугу просьбы о закупке редких киотских шелков. Что Ланьлин мастерил, оставалось загадкой даже для эмира, который, впрочем, по-прежнему ограничивался одними поцелуями и все реже навещал своего единственного раба.
Жизнь во дворце и городе изменилась. Все чаще можно было услышать в базарном гомоне хулу на молодого правителя, все наглее и развязнее вели себя воры всех мастей, не стыдясь обворовывать даже нищих и больных, все недовольнее гудели по ночам пески Пустыни за стенами домов. Подобно песку в жарком пламени огня, власть Эбула грозила спечься в хрупкое стекло, расколоть которое мог и ребенок.
- На улицах неспокойно, мой господин, - опасливо доложил эмиру визирь с молчаливого одобрения собравшихся советников. - Участились кражи, разбойники не боятся нападать на жертв среди людных улиц, а дервиши все чаще призывают народ свергнуть вашу власть.
- Чем они недовольны? – равнодушно поинтересовался Эбул. Ему действительно было все равно, что происходит за стенами дворца, да и происходящее внутри тоже мало волновало сердце правителя. Ропот, бунты, смерти – все это меркло перед радостью встречи с Ланьлинем. Словно только рядом с рабом мужчина вновь обретал способность ясно мыслить и быть собой. Но, к сожалению, дела не позволяли ему все время находиться рядом с неизменно холодным киотцем, отнимая слишком много времени. Потому все мысли эмира занимал один вопрос – как улизнуть от недовольных его поведением советников в гарем, чтобы позволить себе быть ближе к мальчишке.
- Жизнью, о великий, - визирь достал из рукава халата длинный сверток и, развернув его, принялся неспешно перечислять. – В стране голод, и люди не могут выплачивать прежний налог на земли.
- Снизьте.
- Без вашего внимания Пустыня не хранит больше путников, и четыре больших каравана уже пропали в песках, не дойдя и до соседнего города.
- Пусть усилят охрану и возьмут магов.
- Воины позорно бегут из казарм, бросая оружие и доспех. После случая с джиннами никто не желает служить вам.
- Всех дезертиров найти и казнить…
- О Алрах, Эбул! – не выдержал, наконец, присутствовавший на диване дей. – Неужели тебе все равно, что происходит с твоей страной?!
- Не помню, чтобы я давал тебе слово, - даже не повернул головы в сторону брата эмир.
- И все же я скажу, да простят меня почтенные аксакалы, - Обул вышел в центр зала, крепко сжимая рукоять своего ятагана. – Ты слишком далеко зашел в своих играх с этим рабом. Твоя власть и наши жизни, жизни многих за этими зависят от твоих слов и поступков. Но ты, вместо того, чтобы принять на себя всю ответственность, постоянно торопишься к Ланьлину, словно он значит гораздо больше целого государства!
- Он и значит, - спокойно подтвердил Эбул, пригубив из чаши вина. – Для меня немой раб значит больше ваших жизней и власти.
- Что ты несешь? – побелев, прошептал дей. Обвиняя брата, он и не думал, что тот так спокойно согласится со всем.
- Будет так, как я сказал. Предателей и недовольных - в Пустыню. Пусть познают, какую милость я оказываю им, защищая от гнева Пустыни. И, Обул… Где твой перстень?
Дей испуганно попытался спрятать за спину руку, на одном из пальцев которой явственно выделялся ободок не тронутой солнцем светлой кожи. Кольцо пропало еще в Мехдишехре, до встречи с джиннами, но тогда мужчина решил, что просто снял его и забыл в своих покоях. Беспокоиться он начал лишь тогда, когда драгоценного перстня не обнаружилось ни во всем дворце бея, ни в вещах Обула.
Десять лет назад, в день совершеннолетия младшего сына, отец подарил им с братом по драгоценному перстню со своей руки: Эбулу с чистейшим бриллиантом, означавшим чистоту помыслов и крепость разума, Обулу – с рубином, символизировавшим горячность и вспыльчивость натуры. Тогда-то они и поклялись не снимать колец ни при каких обстоятельствах. Нарушал ли данное слово правитель, дей не знал, но сам часто стягивал тяжелый обод с пальца, идя в бой или принимая ванны. И теперь расплачивался за свою беспечность, вынужденный лгать:
- Отдал слугам. Металл потемнел.
- Что же… в таком случае тебе не составит труда приказать принести сюда перстень, - зло прищурился Эбул. – В противном случае я буду вынужден казнить тебя за нарушение клятвы.
- Мой господин, - торопливо встал рядом с Обулом один из советников, - думаю, это слишком суровое наказание, учитывая обстоятельства.
- Если он не солгал, - эмир расслабленно откинулся на подушки, не сводя с брата холодного взгляда, - то и бояться вам нечего. Ты ведь не станешь лгать своему господину и брату, Обул?
- Позволь, я сам принесу тебе перстень из своих покоев, - попытался ухватиться за спасительную соломинку дей. Соизволь Эбул позволить ему отлучиться хотя бы на пять минут, мужчина мог бы найти хотя бы похожий на подарок отца перстень.
- И лишишь нас удовольствия лицезреть свой облик? Позвать Али! – рыкнул правитель, прикрыв глаза, словно не желал, чтобы кто-либо видел его эмоции… Или их отсутствие.
- Мой господин, - вошедший спустя пол вдоха слуга торопливо коснулся лбом пола, отдавая дань уважения эмиру.
- Принеси из покоев дея старинный перстень с рубином. И поторопись, у тебя три минуты.
Глядя на поспешно удаляющегося слугу, Обул понимал, что это конец. Что бы ни случилось с эмиром, он изменился. И не в лучшую сторону. За три дня, что Эбул провел дома, он неумолимо казнил и наказывал даже за малейшие проступки, непрестанно угрожал расправой и… и продолжал взирать на подданных равнодушным кукольным взглядом. Таким же, каким в гнетущей тишине одаривал Обула, нервно сглатывавшего от страха. Дей выходил на бой с джиннами, не раз дрался один на один с дэвами и гулями, но никогда не боялся ни одного из так, как сейчас – собственного брата.
- Ваш перстень, - разорвал тишину голос вошедшего в зал с подносом слуги. Длинные черные волосы, собранные в тугую косу, смуглая кожа, выдававшая потомка южных воителей, грубые черты лица, похожие на трещины в пересохшей от зноя земле. Парень не был похож не только на раба, но и на местного жителя… Слишком приметными были смеющиеся ярко-зеленые глаза, резко контрастирующие с темной кожей. Где-то дей уже видел этого наглеца…
- Что же, - отвлек его от попыток вспомнить голос эмира, - надень перстень и не смей снимать его без моего разрешения.
- Прошу, господин, - слуга протянул Обулу тяжелый обод, не опуская взгляда и глядя мужчине прямо в глаза.
- Ты!.. – неожиданно вспомнил дей.
Раздраженный суетой в зале, эмир молча вышел прочь, торопясь в гарем так, словно боялся пропустить что-то важное. Потому он и не знал, что его брат, скрутив перед ошарашенными советниками Мехдишехрского вора, лично сопровождал парня в зиндан. Потому он не видел, как вор с улыбкой ластился к своему пленителю, удерживая пальцами давно развязанные на запястьях веревки.
Вместо этого Эбул изумленно рассматривал лежавшую среди шелковых подушек маску из ткани и металла. Пустые глазницы казались удивительно живыми, а нарисованные краской губы словно вот-вот должны были изогнуться в ироничной усмешке. Не удержавшись, мужчина приложил маску к лицу…
- Вот ты и попался, - удовлетворенно заметил появившийся словно из ниоткуда мужчина.
Часть 10. Ланьлин
Растеряно обернувшийся на голос эмир медленно осел на подушки, ошеломленно разглядывая лицо своего собеседника. Точнее, разглядывая… себя. Золотистые волосы были коротко обрезаны ножом, в презрительно прищуренных глазах застыла сталь, а тонкие губы кривились в усмешке. Словно кривое зеркало, отражающее все пороки и недостатки человека.
- Ланьлин?.. – голос, жалким хрипом вырвавшийся из горла, прозвучал еле слышно, подобно шелесту песка под ногами.
- Догадался, - киотец без опаски подошел к своему господину, впервые не опуская глаз. Но не это пугало мужчину, а то, что с каждым мгновением черты лица мальчишки словно перетекали, непрестанно изменяясь и создавая новую форму. Чуть более грубые, крупные, лишенные детской мягкости, чем ближе подходил к эмиру Ланьлин, тем больше он походил на правителя. И теперь это не было миражом. – А тебя ведь предупреждали, Эбул, что ты играешь с огнем. Но что речи глупых подданных для великого господина и повелителя всей Пустыни? Даже собственный брат не сумел заставить тебя задуматься над своими поступками.
Мужчина хотел было возмущенно вскрикнуть, пресекая речь раба, но внезапно ощутил, что горло сдавило стальным кольцом, позволяя лишь с трудом проталкивать воздух. Попытка ударить зарвавшегося мальчишку также не увенчалась успехом – словно налитые свинцом руки не двинулись ни на миллиметр, не желая слушаться своего хозяина.
- Что, не можешь говорить? – склонил голову на бок Ланьлин, касаясь кончиками пальцев плеча Эбула. – И двинуться, наверное, тоже не можешь. А знаешь, что самое великолепное в нашей игре? Ты не можешь ослушаться моего приказа. Раздевайся.
Первые несколько секунд мужчина сопротивлялся, удерживая руки вытянутыми вдоль тела, не позволяя пальцам согнуться в кулак. Первые несколько секунд киотец недовольно хмурился, наблюдая за борьбой эмира, но с первым же движением Эбула его лицо омрачила улыбка. Парчовый халат, расшитый вручную пятью женами отца, украшенный жемчугом и серебряными нитями, тяжело опустился к ногам явно довольного представлением Ланьлина. Нижняя рубашка полетела следом, позволив мальчишке открыто любоваться полуобнаженным мужчиной. Штаны, чувяки, пояс – эмиру понадобилось всего пара минут, чтобы выполнить приказ. Пусть даже против своей воли. А мальчишка подхватил сброшенную одежду с пола, торопливо стягивая свой костюм.
- Кто бы мог подумать, Эбул, что однажды ты окажешься в роли презренного раба? Кто бы мог подумать, что однажды на трон Пустыни воссядет немой киотец? Не веришь? Посмотрись в зеркало, великий правитель!
Повинуясь насмешливому тону мальчишки, впрочем, теперь уже больше похожего на мужчину, эмир подошел к зеркальной стене, ежедневно начищаемой до блеска слугами. Из чуть искаженного отражения на него равнодушно и холодно взирал… Ланьлин.
- Нравится? – успевший переодеться мальчишка неторопливо приблизился к замершему в изумлении Эбулу и легко коснулся стены. – Знал бы ты, сколько трудов я вложил в эту маску, чтобы она могла удерживать мой облик постоянно. Идеальная тюрьма, гораздо крепче стен и решеток, надежнее стражей и оружия. Ты сам станешь своим же узилищем.
Словно в странном танце пальцы Ланьлина обрисовывали отражение эмира в зеркальной стене. Скользили по плечам, рукам, груди, спускались к животу, чтобы повторить весь путь с начала. И глубокий властный голос не затихал ни на мгновение, раскрывая мужчине истину, которой он так жаждал.
- Ты знаешь, мой раб, что значит для человека взгляд, движения, привычки? – говорил киотец, свысока глядя на Эбула. – На подданных ты смотришь с презрением, на брата – с сожалением, а кое-кого даже ненавидишь. Но каждый раз меняешь маску, пусть сам не замечаешь этого. Могучий и справедливый эмир, которому недопустимо демонстрировать неправедные эмоции, совершенный и луноподобный… Никто и не видел, как менялись твои жесты в присутствии Обула, становясь плавне, мягче, как нервно разрезали воздух твои кисти во время каждого движения, когда ты беседовал со слугами, как легки и невесомы были твои касания при общении со мной или… Амином.
Красивый мальчик… был. Только, к сожалению, слишком любопытный и вспыльчивый. Он попытался причинить мне вред и той ночью я был вынужден защищаться. Осуждаешь? – все с той же насмешливой и высокомерной улыбкой Ланьлин обернулся к эмиру. Но мужчину не интересовали его ужимки – он почувствовал близость разгадки своего раба. – Впрочем, мне это не важно.
Итак, твои жесты менялись, подчиняясь чувствам и эмоциям, менялись и маски. Откуда же жителям пустыни знать, сколь много дают человеку все эти гримасы и ужимки? Разве могли вы задуматься о том, что именно эти личины составляют вашу жизнь и судьбу? Нет, вы предпочитаете полагаться на силу Пустыни и предсказания астрологов, не догадываясь, что, сменив одну маску, можете получить гораздо больше, чем оставаясь самими собой. Мы же, дети Храма Неба, до мельчайших деталей изучили эту тонкую науку перевоплощения.
Улыбкой, взглядом, движениями, мы многие годы учились создавать интересующие нас копии. Мы научились становиться другими людьми, сохраняя самих себя под живой маской. Но шли годы, и наши знания ширились… Вскоре Дети Неба научились новому фокусу – забирать у человека его маски.
Скажи, кем бы ты был, если бы не мог ненавидеть, любить, злиться?.. – Ланьлин шептал, почти касаясь губами губ эмира, но по-прежнему смотрел ему прямо в глаза. – Ах да, ты же не можешь говорить! Еще одна составляющая твоих образов – голос. Без эмоций, без голоса, без возможности изменять свои жесты ты стал простой куклой, которую просто сломать и выбросить прочь. Отныне твои желания, мысли, чувства – все подчиняется мне.
Помни, Эбул, чем больше ты ненавидишь меня, тем сильнее становится моя маска.
Отстранившись от своей игрушки, киотец неспешно подошел к столику, чтобы налить себе вина в чашу. Рабу он предлагать драгоценный напиток не стал, предпочитая разглядывать того, кто раньше назывался его хозяином.
Два месяца. Два месяца понадобилось Ланьлину, чтобы изучить своего господина, как себя самого. Он наблюдал, менялся, смотрел на мужчину глазами дорогих ему людей и запоминал, жадно поглощая каждое изменение в лице и жестах Эбула. А потом Амин в гневе попытался убить соперника. Возможно, все обошлось бы без кровопролития, но киотца слишком раздражала уверенность наложника в собственной власти и неотразимости. Именно тогда он жестко, разом, сдернул с Амина все маски, демонстрируя ему истинный облик его души.
Говоря Эбулу о том, что без чувств и голоса человек превращается в куклу, Ланьлин солгал. Чтобы подчинить кого-либо полностью, требовалось извлечь из тела душу, но тогда иллюзия, окружившая сейчас мальчишку плотным коконом, рассыпалась бы прахом. Потому бывший эмир еще мог мыслить и слабо сопротивляться, поддерживая своей ненавистью облик киотца. И видеть собственную душу ему не стоило.
Тогда как Амин кричал, разглядывая собственную гнилую насквозь суть в глазах Ланьлина. Мало кто способен вынести встречу с самим собой, мало кто подозревает, сколько в человеке грязи и мерзости. От того шокированный зрелищем разум мутнеет, пытаясь защититься от шквала ужаса, обрушивающегося на тело. Правда, киотец не думал, что сумасшествие Амина будет настолько серьезным и неизлечимым.
Но ему не позволили обеспокоиться состоянием беловолосого наложника серьезно. Появившийся в гареме Рукхар оказался угрозой куда как более реальной, чем наложник. Способность читать чужие мысли была уникальной, и император Поднебесной был готов пойти на многое ради возможности заполучить себе такого слугу. Но для Ланьлина уровень силы палача мог обернуться провалом.
К счастью, Рукхару просто не хватило умения пробиться сквозь искуственно наводимые рабом образы и «пустые» мысли, намертво затянувшего старика в свой водоворот. Хотя сделай он еще одну попытку по настоянию Эбула, и конец этой истории мг бы быть совсем иным.
После этого киотец стал действовать осторожнее осторожней и вместе с тем быстрее. Накинул на себя тонкую вуаль иллюзии, копируя Обула, чтобы стать еще ближе к своей истинной жертве. Чтобы вызвать доверие эмира. Окончательно привязать к себе мужчину Ланьлину удалось после «казни» дея в водовороте Пустыни. Тогда пришлось серьезно рискнуть, предлагая себя в качестве жертвы, а потом торопливо набрасывать облик Эбула, борясь с желанием завыть от раздиравшей все тело боли.
Та маска была не так идеальна, как сейчас: приглядевшись, их с эмиром все же можно было различить, но стихии хватило и этого сходства. Растерянная, она все же отпустила копию своего наместника среди людей, не понимая, куда делась жертва.
Киотец самодовольно усмехнулся, изучая взглядом обнаженное тело своего раба. Красивое, без лишнего жира, в чем-то даже изящное. Глядя сейчас на бывшего эмира сложно предположить, что именно этот человек большую часть своего времени возлежал на шелковых подушках, лишь изредка покидая дворец по важным государственным делам. Вспомнив путешествие в Мехдишехр, Ланьлин только поморщился. Тогда он едва не проиграл в своей битве с судьбой. Несколько ночей неторопливого, осторожного проникновения под слои масок Эбула, расплата днем, когда онемевшие от долгого стояния конечности немели и болели так, словно по ним били палками – все это могло оказаться напрасным, расскажи джинны чуть больше. Но обошлось. Духи пустыни успели пресытиться жизнями янычар, а потому только заключили нерушимый договор с эмиром, не соизволив предупредить об этом самого правителя. И пусть теперь Ланьлину предстояло найти способ расторгнуть это соглашение, награда стоила того.
- Подойди ко мне, - подозвал новый эмир своего раба, наслаждаясь каждым его движением. – Если бы ты знал, сколько сил мне понадобилось, чтобы связать нас с тобой вместе, ты бы проникся ко мне уважением. Можешь ненавидеть меня, Эбул, но тебе не вырваться из этих оков. Помнишь, я говорил, что это – самая надежная тюрьма из всех существующих? Все потому, что ты продолжаешь быть собой, подпитывая своими жизненными силами маски. Как видишь, мне выгодно оставить тебя в живых и держать при себе как можно дольше. Но не думай, что так продлится вечность – я найду способ окончательно обрести твой облик, и тогда…
Выпитое вино развязало киотцу язык. Впрочем, он сумел удержаться и не рассказать Эбулу свои планы на грядущее. Хватило и того, что мужчина успел узнать.
- Мой господин! – не на шутку встревоженный слуга ворвался в зал гарема, испуганно глядя по сторонам, но, заметив обнаженного раба перед эмиром, стушевался и притих.
- Что случилось? – нахмурился правитель, поднимаясь с подушек одним слитным движением.
- Вор, которого поймал ваш брат… он сбежал и сейчас ходит по дворцу.
- Вор? – уважение Ланьлина к боевым качествам Обула росло с каждым днем. Да и ум дея оказался острым и гибким, позволяя увидеть связи там, где их на первый взгляд и быть не могло. Именно его отныне предстояло опасаться киотцу, именно для него Ланьлин придумал свой план, надеясь отвлечь от собственной персоны. Слишком неприятными были воспоминания о поцелуе двух братьев под дверьми дворца. Слишком не по-братски любил Эбула Обул.
- Тот, что принес кольцо, - пояснил несколько растерянный поведением господина раб.
- Ах, кольцо… Подожди меня снаружи немного, я сейчас выйду.
Дождавшись, пока слуга скроется за тяжелыми створками дверей, киотец торопливо вернулся к застывшему немым изваянием посреди зала Эбулу и стянул у него с пальцев все кольца. Правда, один из перстней неприятно жег кожу, явно предназначенный для охраны своего господина от различного рода посягательств. Но и древняя магия может ошибиться, увидев перед собой точную копию подопечного. Потому Ланьлин был вынужден терпеть.
- Ляг, поспи до моего возвращения, - небрежно бросил рабу приказ эмир и вышел из здания гарема, намереваясь разобраться в странной истории с вором.
А оставшийся в одиночестве Эбул послушно лег на подушки и закрыл глаза, сквозь ажурное полотно дремоты подумав, что он слишком много совершил ошибок, чтобы обвинять сейчас Ланьлина в чем бы то ни было.
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке Nekomate
1-3
скрываясь под маской
часть 9. Маска
- Эбул, ты же давал обещание, - в сотый раз повторял брату раздраженный обманом дей. Всю дорогу от Семиана он пытался вразумить эмира, но неизменно натыкался на стену отчуждения, прочно отгородившую раба и хозяина от окружающего мира. И все же… Обула не покидало ощущение, что Ланьлин наблюдает за его перемещениями и треволнениями, едва заметно усмехаясь бесплодным попыткам янычара. – Неужели твое слово уже ничего не значит?
- Я должен сам прийти к истоку истины, - излишне резко ответил Эбул и тут же успокаивающе провел рукой по плечу мальчишки, хотя в этом не было необходимости. – Нельзя отдать его тайну Пустыне.
- Так значит, ты желаешь укрыть сокровище от госпожи?
- Все не так, - затряс головой эмир, крепче стискивая в объятиях безучастного раба. – Она уже один раз отказалась забирать Ланьлина и наверняка откажется во второй раз. И… Я не думал, что в сердце моего брата столь мало благодарности за спасение собственной жизни. Или твоя честь распространяется лишь на равных тебе?
Дей возмущенно смотрел в глаза Эбула в надежде прочитать в них хотя бы намек на веселье или раскаяние за жестокие слова, но взгляд эмира, пожалуй, впервые за все годы его правления блистал остро заточенным острием стального клинка. С таким же взглядом их отец отправлял своих людей на войну, с таким же взглядом великий некогда эмир приговорил к казни собственную дочь, опороченную простым слугой, с таким же взглядом сообщал самому Обулу, что ему уготована судьба у ног старшего брата. И теперь пророчество родителя сбывалось в полной мере, и Эбул однозначно указывал дею на его место.
- Прости, мой господин, - склонил голову Обул, - я ошибался.
- Хорошо, что ты понимаешь это, - холодно отозвался эмир. – Но в наказание за проступок получишь по возвращении десять палок по пяткам.
- Слушаюсь и повинуюсь, о луноликий.
Краем глаза дей видел, как Ланьлин, прикрыв глаза, одобрительно накрыл ладонью пальцы Эбула.
Весь оставшийся путь до дома прошел в напряженном молчании, изредка прерываемом короткими приказами эмира брату. Немой раб же каждую ночь одним жестом пресекал все попытки своего господина зайти дальше целомудренных поцелуев и напряженно думал о чем-то. Как будто это он был хозяином, потерявшим по глупости почти всю свою охрану и пытающимся найти решение возникшей проблемы. Все чаще Обул ловил на себе оценивающие взгляды мальчишки, все чаще заставал его за неспешным перебиранием в воздухе пальцами, словно раб играл на невидимом музыкальном инструменте, и все молчаливее и равнодушнее становился эмир.
Если до поездки мужчину почти не волновали государственные дела, почти полностью переложенные на плечи советников и визиря, то теперь его интересовал только Ланьлин, которому Эбул безропотно отдавал лучшие куски и выполнял любые прихоти. Дей видел это так же ясно, как солнце видит землю под собой, но после памятного разговора не смел высказывать свои мысли. Вместо пустых споров Обул пытался разгадать план киотца и хотя бы попытаться защитить брата от него же самого. Стоит ли говорить, что все попытки проникнуть за завесу таинственности вокруг мальчишки провалились?
Итак, спустя две недели после своего поспешного отъезда трое путников вернулись во дворец. Побежденные и недовольные своим поражением. И брошенный мимоходом приказ эмира выписать вдовам и матерям погибших янычар пенсии не мог утолить горечь женщин, потерявших своих кормильцев.
- Мой господин, отчего же вы не удержали жизни ваших верных слуг в своих руках? – злобно бросила вслед Эбулу одна из вышедших встречать женщина. Судя по сгорбленной фигуре и голосу – мать одного из янычар. Впрочем, ее слова имели гораздо большее значение, нежели возраст, потому как окружавшие вдруг дружно замолкли, ожидая ответа эмира.
А мужчина, застыв на мгновение у дверей, развернулся, чтобы скользнуть по смевшим поставить под сомнение силу и власть своего правителя подданным, и холодно произнес:
- В моих руках столь много нитей, что некоторые из них давно пора обрезать, дабы облегчить свою участь.
Отец учил его никогда не добиваться ничего от людей угрозами, потому как их сила имеет свойство ослабевать, мудрый правитель говорил сыну, что главной целью любого эмира должно стать уважение и доверие народа, а не липкий страх перед карающей десницей. Но видимо слова родителя не затронули сердца тогда еще юноши, пропав в освещенных закатным солнцем песках. Потому испуганные завуалированной угрозой женщины все же послушно разошлись по домам, но потери мужей и сыновей так и не простили.
- Продать всех, - отдал указание слугам Эбул, стоят перед дверями в гарем. Где-то верху, на втором этаже возбужденный очередным визитом господина многоголосый шепот прервал испуганный женский вскрик. – Кроме Ланьлина.
Излишне резко колыхнулись тонкие шторы на окнах, выдавая возмущение наложниц приказом. Торопясь в мужскую часть гарема, эмир не обратил внимания на взгляды окруживших его рабынь. Белокурые с бледной, светящейся подобно снегу на вершинах гор, кожей крепкие валькирии севера. Длинноногие, подобные черному пламени, богини юга. Сильные и мягкие, подобно самой земле, женщины роскии. Воздушные и невесомые, будто тонкая вязь облаков, дочери востока. Все они терпеливо ждали своего господина, прощая ему и презрение, и равнодушие, и невнимание, но теперь, оказавшись практически выброшенными на улицу, женщины были готовы бороться за свое будущее.
- Мой господин, ты недоволен нами? – мягко, прощупывая почву, поинтересовалась юная танцовщица. – В чем мы виноваты перед тобой?
Копна вьющихся медных волос, волнами спускающаяся почти до талии, тонкая талия, крутые бедра, тонкие руки – ее танец всегда завораживал, манил, возбуждал. Прекрасная и недоступная в каждом своем движении женщина могла легким взмахом ресниц заполучить любые сокровища мира. И раньше чувствовала себя в безопасности, наслаждаясь сытой жизнью в эмирском гареме. Теперь же все планы танцовщицы стать одной из жен пали прахом из-за маленького немого мальчишки, неизвестно чем заворожившего господина Пустыни. Будь у нее больше времени, она бы узнала правду, но Эбул все решил заранее:
- В том, что наскучили мне, - и вновь отточенная сталь во взгляде эмира, так хорошо знакомая Обулу и так поразившая своим холодом наложниц.
- Мы исполняли все твои желания, хранили тебе верность и ждали, когда же ты уделишь нам крупицу своего внимания, львиную долю которого отдавал мужчинам, - все больше распаляясь, шипела подобно гюрзе танцовщица, - и мы же тебе наскучили? Если бы ты дал нам хотя бы шанс показать всю свою любовь тебе, то никогда не познал бы скуки!
- Возможно, я был неправ, - спокойно ответил Эбул, - но ты, кажется, забыла свое место. Покуда Пустыня дарует мне свое благоволение, я буду решать, что верно, а что нет.
Развернувшись к разочарованно вздохнувшим женщинам спиной, мужчина на секунду замер, словно раздумывая над чем-то, а после добавил:
- Хотя за рабыню с отрезанным языком дадут слишком мало, сколь бы прекрасна ни был ее танец.
Шокированные новостью наложники восприняли ее более сдержанно. Они также не желали менять сытую жизнь во дворце на услужение кому бы то ни было, но спорить с господином и открыто выказывать ему свое недовольство, подобно женщинам, не осмелились. Впрочем, ревнивых взглядов и раздраженного шипения в свою сторону Ланьлину избежать не удалось.
И так, спустя три дня гарем оказался полностью в распоряжении немого киотца. Хотя мальчишка не злоупотреблял своим положением, целыми днями пропадая в одной из комнат для рукоделия на женской половине и лишь изредка передавая через прислугу просьбы о закупке редких киотских шелков. Что Ланьлин мастерил, оставалось загадкой даже для эмира, который, впрочем, по-прежнему ограничивался одними поцелуями и все реже навещал своего единственного раба.
Жизнь во дворце и городе изменилась. Все чаще можно было услышать в базарном гомоне хулу на молодого правителя, все наглее и развязнее вели себя воры всех мастей, не стыдясь обворовывать даже нищих и больных, все недовольнее гудели по ночам пески Пустыни за стенами домов. Подобно песку в жарком пламени огня, власть Эбула грозила спечься в хрупкое стекло, расколоть которое мог и ребенок.
- На улицах неспокойно, мой господин, - опасливо доложил эмиру визирь с молчаливого одобрения собравшихся советников. - Участились кражи, разбойники не боятся нападать на жертв среди людных улиц, а дервиши все чаще призывают народ свергнуть вашу власть.
- Чем они недовольны? – равнодушно поинтересовался Эбул. Ему действительно было все равно, что происходит за стенами дворца, да и происходящее внутри тоже мало волновало сердце правителя. Ропот, бунты, смерти – все это меркло перед радостью встречи с Ланьлинем. Словно только рядом с рабом мужчина вновь обретал способность ясно мыслить и быть собой. Но, к сожалению, дела не позволяли ему все время находиться рядом с неизменно холодным киотцем, отнимая слишком много времени. Потому все мысли эмира занимал один вопрос – как улизнуть от недовольных его поведением советников в гарем, чтобы позволить себе быть ближе к мальчишке.
- Жизнью, о великий, - визирь достал из рукава халата длинный сверток и, развернув его, принялся неспешно перечислять. – В стране голод, и люди не могут выплачивать прежний налог на земли.
- Снизьте.
- Без вашего внимания Пустыня не хранит больше путников, и четыре больших каравана уже пропали в песках, не дойдя и до соседнего города.
- Пусть усилят охрану и возьмут магов.
- Воины позорно бегут из казарм, бросая оружие и доспех. После случая с джиннами никто не желает служить вам.
- Всех дезертиров найти и казнить…
- О Алрах, Эбул! – не выдержал, наконец, присутствовавший на диване дей. – Неужели тебе все равно, что происходит с твоей страной?!
- Не помню, чтобы я давал тебе слово, - даже не повернул головы в сторону брата эмир.
- И все же я скажу, да простят меня почтенные аксакалы, - Обул вышел в центр зала, крепко сжимая рукоять своего ятагана. – Ты слишком далеко зашел в своих играх с этим рабом. Твоя власть и наши жизни, жизни многих за этими зависят от твоих слов и поступков. Но ты, вместо того, чтобы принять на себя всю ответственность, постоянно торопишься к Ланьлину, словно он значит гораздо больше целого государства!
- Он и значит, - спокойно подтвердил Эбул, пригубив из чаши вина. – Для меня немой раб значит больше ваших жизней и власти.
- Что ты несешь? – побелев, прошептал дей. Обвиняя брата, он и не думал, что тот так спокойно согласится со всем.
- Будет так, как я сказал. Предателей и недовольных - в Пустыню. Пусть познают, какую милость я оказываю им, защищая от гнева Пустыни. И, Обул… Где твой перстень?
Дей испуганно попытался спрятать за спину руку, на одном из пальцев которой явственно выделялся ободок не тронутой солнцем светлой кожи. Кольцо пропало еще в Мехдишехре, до встречи с джиннами, но тогда мужчина решил, что просто снял его и забыл в своих покоях. Беспокоиться он начал лишь тогда, когда драгоценного перстня не обнаружилось ни во всем дворце бея, ни в вещах Обула.
Десять лет назад, в день совершеннолетия младшего сына, отец подарил им с братом по драгоценному перстню со своей руки: Эбулу с чистейшим бриллиантом, означавшим чистоту помыслов и крепость разума, Обулу – с рубином, символизировавшим горячность и вспыльчивость натуры. Тогда-то они и поклялись не снимать колец ни при каких обстоятельствах. Нарушал ли данное слово правитель, дей не знал, но сам часто стягивал тяжелый обод с пальца, идя в бой или принимая ванны. И теперь расплачивался за свою беспечность, вынужденный лгать:
- Отдал слугам. Металл потемнел.
- Что же… в таком случае тебе не составит труда приказать принести сюда перстень, - зло прищурился Эбул. – В противном случае я буду вынужден казнить тебя за нарушение клятвы.
- Мой господин, - торопливо встал рядом с Обулом один из советников, - думаю, это слишком суровое наказание, учитывая обстоятельства.
- Если он не солгал, - эмир расслабленно откинулся на подушки, не сводя с брата холодного взгляда, - то и бояться вам нечего. Ты ведь не станешь лгать своему господину и брату, Обул?
- Позволь, я сам принесу тебе перстень из своих покоев, - попытался ухватиться за спасительную соломинку дей. Соизволь Эбул позволить ему отлучиться хотя бы на пять минут, мужчина мог бы найти хотя бы похожий на подарок отца перстень.
- И лишишь нас удовольствия лицезреть свой облик? Позвать Али! – рыкнул правитель, прикрыв глаза, словно не желал, чтобы кто-либо видел его эмоции… Или их отсутствие.
- Мой господин, - вошедший спустя пол вдоха слуга торопливо коснулся лбом пола, отдавая дань уважения эмиру.
- Принеси из покоев дея старинный перстень с рубином. И поторопись, у тебя три минуты.
Глядя на поспешно удаляющегося слугу, Обул понимал, что это конец. Что бы ни случилось с эмиром, он изменился. И не в лучшую сторону. За три дня, что Эбул провел дома, он неумолимо казнил и наказывал даже за малейшие проступки, непрестанно угрожал расправой и… и продолжал взирать на подданных равнодушным кукольным взглядом. Таким же, каким в гнетущей тишине одаривал Обула, нервно сглатывавшего от страха. Дей выходил на бой с джиннами, не раз дрался один на один с дэвами и гулями, но никогда не боялся ни одного из так, как сейчас – собственного брата.
- Ваш перстень, - разорвал тишину голос вошедшего в зал с подносом слуги. Длинные черные волосы, собранные в тугую косу, смуглая кожа, выдававшая потомка южных воителей, грубые черты лица, похожие на трещины в пересохшей от зноя земле. Парень не был похож не только на раба, но и на местного жителя… Слишком приметными были смеющиеся ярко-зеленые глаза, резко контрастирующие с темной кожей. Где-то дей уже видел этого наглеца…
- Что же, - отвлек его от попыток вспомнить голос эмира, - надень перстень и не смей снимать его без моего разрешения.
- Прошу, господин, - слуга протянул Обулу тяжелый обод, не опуская взгляда и глядя мужчине прямо в глаза.
- Ты!.. – неожиданно вспомнил дей.
Раздраженный суетой в зале, эмир молча вышел прочь, торопясь в гарем так, словно боялся пропустить что-то важное. Потому он и не знал, что его брат, скрутив перед ошарашенными советниками Мехдишехрского вора, лично сопровождал парня в зиндан. Потому он не видел, как вор с улыбкой ластился к своему пленителю, удерживая пальцами давно развязанные на запястьях веревки.
Вместо этого Эбул изумленно рассматривал лежавшую среди шелковых подушек маску из ткани и металла. Пустые глазницы казались удивительно живыми, а нарисованные краской губы словно вот-вот должны были изогнуться в ироничной усмешке. Не удержавшись, мужчина приложил маску к лицу…
- Вот ты и попался, - удовлетворенно заметил появившийся словно из ниоткуда мужчина.
Часть 10. Ланьлин
Растеряно обернувшийся на голос эмир медленно осел на подушки, ошеломленно разглядывая лицо своего собеседника. Точнее, разглядывая… себя. Золотистые волосы были коротко обрезаны ножом, в презрительно прищуренных глазах застыла сталь, а тонкие губы кривились в усмешке. Словно кривое зеркало, отражающее все пороки и недостатки человека.
- Ланьлин?.. – голос, жалким хрипом вырвавшийся из горла, прозвучал еле слышно, подобно шелесту песка под ногами.
- Догадался, - киотец без опаски подошел к своему господину, впервые не опуская глаз. Но не это пугало мужчину, а то, что с каждым мгновением черты лица мальчишки словно перетекали, непрестанно изменяясь и создавая новую форму. Чуть более грубые, крупные, лишенные детской мягкости, чем ближе подходил к эмиру Ланьлин, тем больше он походил на правителя. И теперь это не было миражом. – А тебя ведь предупреждали, Эбул, что ты играешь с огнем. Но что речи глупых подданных для великого господина и повелителя всей Пустыни? Даже собственный брат не сумел заставить тебя задуматься над своими поступками.
Мужчина хотел было возмущенно вскрикнуть, пресекая речь раба, но внезапно ощутил, что горло сдавило стальным кольцом, позволяя лишь с трудом проталкивать воздух. Попытка ударить зарвавшегося мальчишку также не увенчалась успехом – словно налитые свинцом руки не двинулись ни на миллиметр, не желая слушаться своего хозяина.
- Что, не можешь говорить? – склонил голову на бок Ланьлин, касаясь кончиками пальцев плеча Эбула. – И двинуться, наверное, тоже не можешь. А знаешь, что самое великолепное в нашей игре? Ты не можешь ослушаться моего приказа. Раздевайся.
Первые несколько секунд мужчина сопротивлялся, удерживая руки вытянутыми вдоль тела, не позволяя пальцам согнуться в кулак. Первые несколько секунд киотец недовольно хмурился, наблюдая за борьбой эмира, но с первым же движением Эбула его лицо омрачила улыбка. Парчовый халат, расшитый вручную пятью женами отца, украшенный жемчугом и серебряными нитями, тяжело опустился к ногам явно довольного представлением Ланьлина. Нижняя рубашка полетела следом, позволив мальчишке открыто любоваться полуобнаженным мужчиной. Штаны, чувяки, пояс – эмиру понадобилось всего пара минут, чтобы выполнить приказ. Пусть даже против своей воли. А мальчишка подхватил сброшенную одежду с пола, торопливо стягивая свой костюм.
- Кто бы мог подумать, Эбул, что однажды ты окажешься в роли презренного раба? Кто бы мог подумать, что однажды на трон Пустыни воссядет немой киотец? Не веришь? Посмотрись в зеркало, великий правитель!
Повинуясь насмешливому тону мальчишки, впрочем, теперь уже больше похожего на мужчину, эмир подошел к зеркальной стене, ежедневно начищаемой до блеска слугами. Из чуть искаженного отражения на него равнодушно и холодно взирал… Ланьлин.
- Нравится? – успевший переодеться мальчишка неторопливо приблизился к замершему в изумлении Эбулу и легко коснулся стены. – Знал бы ты, сколько трудов я вложил в эту маску, чтобы она могла удерживать мой облик постоянно. Идеальная тюрьма, гораздо крепче стен и решеток, надежнее стражей и оружия. Ты сам станешь своим же узилищем.
Словно в странном танце пальцы Ланьлина обрисовывали отражение эмира в зеркальной стене. Скользили по плечам, рукам, груди, спускались к животу, чтобы повторить весь путь с начала. И глубокий властный голос не затихал ни на мгновение, раскрывая мужчине истину, которой он так жаждал.
- Ты знаешь, мой раб, что значит для человека взгляд, движения, привычки? – говорил киотец, свысока глядя на Эбула. – На подданных ты смотришь с презрением, на брата – с сожалением, а кое-кого даже ненавидишь. Но каждый раз меняешь маску, пусть сам не замечаешь этого. Могучий и справедливый эмир, которому недопустимо демонстрировать неправедные эмоции, совершенный и луноподобный… Никто и не видел, как менялись твои жесты в присутствии Обула, становясь плавне, мягче, как нервно разрезали воздух твои кисти во время каждого движения, когда ты беседовал со слугами, как легки и невесомы были твои касания при общении со мной или… Амином.
Красивый мальчик… был. Только, к сожалению, слишком любопытный и вспыльчивый. Он попытался причинить мне вред и той ночью я был вынужден защищаться. Осуждаешь? – все с той же насмешливой и высокомерной улыбкой Ланьлин обернулся к эмиру. Но мужчину не интересовали его ужимки – он почувствовал близость разгадки своего раба. – Впрочем, мне это не важно.
Итак, твои жесты менялись, подчиняясь чувствам и эмоциям, менялись и маски. Откуда же жителям пустыни знать, сколь много дают человеку все эти гримасы и ужимки? Разве могли вы задуматься о том, что именно эти личины составляют вашу жизнь и судьбу? Нет, вы предпочитаете полагаться на силу Пустыни и предсказания астрологов, не догадываясь, что, сменив одну маску, можете получить гораздо больше, чем оставаясь самими собой. Мы же, дети Храма Неба, до мельчайших деталей изучили эту тонкую науку перевоплощения.
Улыбкой, взглядом, движениями, мы многие годы учились создавать интересующие нас копии. Мы научились становиться другими людьми, сохраняя самих себя под живой маской. Но шли годы, и наши знания ширились… Вскоре Дети Неба научились новому фокусу – забирать у человека его маски.
Скажи, кем бы ты был, если бы не мог ненавидеть, любить, злиться?.. – Ланьлин шептал, почти касаясь губами губ эмира, но по-прежнему смотрел ему прямо в глаза. – Ах да, ты же не можешь говорить! Еще одна составляющая твоих образов – голос. Без эмоций, без голоса, без возможности изменять свои жесты ты стал простой куклой, которую просто сломать и выбросить прочь. Отныне твои желания, мысли, чувства – все подчиняется мне.
Помни, Эбул, чем больше ты ненавидишь меня, тем сильнее становится моя маска.
Отстранившись от своей игрушки, киотец неспешно подошел к столику, чтобы налить себе вина в чашу. Рабу он предлагать драгоценный напиток не стал, предпочитая разглядывать того, кто раньше назывался его хозяином.
Два месяца. Два месяца понадобилось Ланьлину, чтобы изучить своего господина, как себя самого. Он наблюдал, менялся, смотрел на мужчину глазами дорогих ему людей и запоминал, жадно поглощая каждое изменение в лице и жестах Эбула. А потом Амин в гневе попытался убить соперника. Возможно, все обошлось бы без кровопролития, но киотца слишком раздражала уверенность наложника в собственной власти и неотразимости. Именно тогда он жестко, разом, сдернул с Амина все маски, демонстрируя ему истинный облик его души.
Говоря Эбулу о том, что без чувств и голоса человек превращается в куклу, Ланьлин солгал. Чтобы подчинить кого-либо полностью, требовалось извлечь из тела душу, но тогда иллюзия, окружившая сейчас мальчишку плотным коконом, рассыпалась бы прахом. Потому бывший эмир еще мог мыслить и слабо сопротивляться, поддерживая своей ненавистью облик киотца. И видеть собственную душу ему не стоило.
Тогда как Амин кричал, разглядывая собственную гнилую насквозь суть в глазах Ланьлина. Мало кто способен вынести встречу с самим собой, мало кто подозревает, сколько в человеке грязи и мерзости. От того шокированный зрелищем разум мутнеет, пытаясь защититься от шквала ужаса, обрушивающегося на тело. Правда, киотец не думал, что сумасшествие Амина будет настолько серьезным и неизлечимым.
Но ему не позволили обеспокоиться состоянием беловолосого наложника серьезно. Появившийся в гареме Рукхар оказался угрозой куда как более реальной, чем наложник. Способность читать чужие мысли была уникальной, и император Поднебесной был готов пойти на многое ради возможности заполучить себе такого слугу. Но для Ланьлина уровень силы палача мог обернуться провалом.
К счастью, Рукхару просто не хватило умения пробиться сквозь искуственно наводимые рабом образы и «пустые» мысли, намертво затянувшего старика в свой водоворот. Хотя сделай он еще одну попытку по настоянию Эбула, и конец этой истории мг бы быть совсем иным.
После этого киотец стал действовать осторожнее осторожней и вместе с тем быстрее. Накинул на себя тонкую вуаль иллюзии, копируя Обула, чтобы стать еще ближе к своей истинной жертве. Чтобы вызвать доверие эмира. Окончательно привязать к себе мужчину Ланьлину удалось после «казни» дея в водовороте Пустыни. Тогда пришлось серьезно рискнуть, предлагая себя в качестве жертвы, а потом торопливо набрасывать облик Эбула, борясь с желанием завыть от раздиравшей все тело боли.
Та маска была не так идеальна, как сейчас: приглядевшись, их с эмиром все же можно было различить, но стихии хватило и этого сходства. Растерянная, она все же отпустила копию своего наместника среди людей, не понимая, куда делась жертва.
Киотец самодовольно усмехнулся, изучая взглядом обнаженное тело своего раба. Красивое, без лишнего жира, в чем-то даже изящное. Глядя сейчас на бывшего эмира сложно предположить, что именно этот человек большую часть своего времени возлежал на шелковых подушках, лишь изредка покидая дворец по важным государственным делам. Вспомнив путешествие в Мехдишехр, Ланьлин только поморщился. Тогда он едва не проиграл в своей битве с судьбой. Несколько ночей неторопливого, осторожного проникновения под слои масок Эбула, расплата днем, когда онемевшие от долгого стояния конечности немели и болели так, словно по ним били палками – все это могло оказаться напрасным, расскажи джинны чуть больше. Но обошлось. Духи пустыни успели пресытиться жизнями янычар, а потому только заключили нерушимый договор с эмиром, не соизволив предупредить об этом самого правителя. И пусть теперь Ланьлину предстояло найти способ расторгнуть это соглашение, награда стоила того.
- Подойди ко мне, - подозвал новый эмир своего раба, наслаждаясь каждым его движением. – Если бы ты знал, сколько сил мне понадобилось, чтобы связать нас с тобой вместе, ты бы проникся ко мне уважением. Можешь ненавидеть меня, Эбул, но тебе не вырваться из этих оков. Помнишь, я говорил, что это – самая надежная тюрьма из всех существующих? Все потому, что ты продолжаешь быть собой, подпитывая своими жизненными силами маски. Как видишь, мне выгодно оставить тебя в живых и держать при себе как можно дольше. Но не думай, что так продлится вечность – я найду способ окончательно обрести твой облик, и тогда…
Выпитое вино развязало киотцу язык. Впрочем, он сумел удержаться и не рассказать Эбулу свои планы на грядущее. Хватило и того, что мужчина успел узнать.
- Мой господин! – не на шутку встревоженный слуга ворвался в зал гарема, испуганно глядя по сторонам, но, заметив обнаженного раба перед эмиром, стушевался и притих.
- Что случилось? – нахмурился правитель, поднимаясь с подушек одним слитным движением.
- Вор, которого поймал ваш брат… он сбежал и сейчас ходит по дворцу.
- Вор? – уважение Ланьлина к боевым качествам Обула росло с каждым днем. Да и ум дея оказался острым и гибким, позволяя увидеть связи там, где их на первый взгляд и быть не могло. Именно его отныне предстояло опасаться киотцу, именно для него Ланьлин придумал свой план, надеясь отвлечь от собственной персоны. Слишком неприятными были воспоминания о поцелуе двух братьев под дверьми дворца. Слишком не по-братски любил Эбула Обул.
- Тот, что принес кольцо, - пояснил несколько растерянный поведением господина раб.
- Ах, кольцо… Подожди меня снаружи немного, я сейчас выйду.
Дождавшись, пока слуга скроется за тяжелыми створками дверей, киотец торопливо вернулся к застывшему немым изваянием посреди зала Эбулу и стянул у него с пальцев все кольца. Правда, один из перстней неприятно жег кожу, явно предназначенный для охраны своего господина от различного рода посягательств. Но и древняя магия может ошибиться, увидев перед собой точную копию подопечного. Потому Ланьлин был вынужден терпеть.
- Ляг, поспи до моего возвращения, - небрежно бросил рабу приказ эмир и вышел из здания гарема, намереваясь разобраться в странной истории с вором.
А оставшийся в одиночестве Эбул послушно лег на подушки и закрыл глаза, сквозь ажурное полотно дремоты подумав, что он слишком много совершил ошибок, чтобы обвинять сейчас Ланьлина в чем бы то ни было.
@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези
-
-
19.05.2010 в 14:39-
-
19.05.2010 в 14:41-
-
19.05.2010 в 14:53-
-
19.05.2010 в 14:56-
-
19.05.2010 в 15:18-
-
19.05.2010 в 15:25-
-
19.05.2010 в 15:27-
-
19.05.2010 в 15:29-
-
19.05.2010 в 15:31-
-
19.05.2010 в 15:35-
-
19.05.2010 в 15:37-
-
19.05.2010 в 15:41-
-
20.05.2010 в 07:37-
-
20.05.2010 в 07:44-
-
20.05.2010 в 07:56-
-
20.05.2010 в 07:58-
-
20.05.2010 в 08:09-
-
20.05.2010 в 12:40-
-
20.05.2010 в 12:45-
-
20.05.2010 в 12:49-
-
20.05.2010 в 12:49-
-
20.05.2010 в 12:50-
-
22.05.2010 в 21:26-
-
22.05.2010 в 21:27-
-
23.05.2010 в 01:40-
-
23.05.2010 в 09:47