Как вы могли? Ведь это одуванчик! (с)
Глава 2. В которой Луч познает свой дар, Ниларей рассказывает легенду, а автор развлекается над стилем повествования.
читать дальше- Я не буду за все это платить! – уже в пятый раз повторял Ниларей херувиму, но получал один и тот же ответ:
- Ты спровоцировал драку.
- Я вообще, если ты не заметил, все время просидел под столом.
- Мне плевать, где ты сидел. Гони деньги!
- Я не буду за все это платить!
Гитара с крысой изумленно внимали перепалке двух мужчин. Хозяин харчевни, будучи ниже менестреля примерно вдвое, залез на лавку и периодически подпрыгивал на ней от гнева. Сам же Ниларей раздраженно постукивал ногой, ожидая окончания торгов. Вполне предсказуемо херувим сначала потребовал в качестве оплаты гитару, но мужчина послал его с таким предложением. Теперь его пытались убедить в том, что заведению нанесен непоправимый ущерб. Что, впрочем, не помешало менестрелю пропустить пылкую речь мимо ушей.
- Слушай, - оборвал он разглагольствующего толстячка, - может я, как всегда, расплачусь, и мы закончим?
- Ну нет! – хозяин злобно блестел глазами и тыкал пухленьким пальчиком в счет. – Я уже задолбался восстанавливать харчевню после каждого твоего появления! Хоть раз заплати нормально по счету!
- Ты же знаешь, у меня нет денег, - использовал последний аргумент Ниларей.
- Зато у тебя есть он! – палец херувима уткнулся в крыса, мгновенно попытавшегося спрятаться за сердито гудящей гитарой. – Оборотни сейчас в цене, так что я вполне могу списать за него пол долга.
- А двести двадцать не хочешь? – буркнул менестрель, мысленно проклиная демона за «подарочек». – Сам же знаешь, что мне голову оторвут, если оставлю его здесь.
- Так оставайся сам, - щеки херувима поползли вверх, закрыв глаза. Это он так улыбался. – На рыжих мужчин тоже есть спрос. А отработаете – пойдете, куда душа пожелает.
- Я похож на идиота?
- Ты похож на человека, по вине которого от моей харчевни остались только стены, и то пробитые в нескольких местах!
- Две легенды! – менестреля злило, что приходится идти на уступки из-за мальчишки, но хозяин слишком заинтересовался крысенышем. – Или мы уходим, а ты остаешься ни с чем.
- Ах, так? – злобно прищурился херувим и щелкнул пальцами, призывая слуг. – Тогда посиди-ка пару недель на воде в подвале, авось поймешь цену деньгам.
Ниларея сбросили в подвал, отправив следом оглушительно пищащего крыса и гитару. Инструмент он кинулся ловить в первую очередь.
- Одумаешься – постучишь, - сопроводил мужчину указанием херувим и захлопнул крышку люка.
- Смеркалось, блин, - прокомментировал ситуацию Ниларей, вглядываясь во тьму. Света, бьющего через узкие щелки люка, не хватало ни на что, только отвлекал взгляд от окружающих предметов. Потому приходилось двигаться наощупь.
Пальцы сначала наткнулись на покрытые мхом и влагой стены узилища, потом нащупали полки со снедью.
- Хе-хе, - удовлетворенно потер руки менестрель, - зато хоть поедим по-человечески.
Он схватил первую попавшуюся кадку и сунул в нее нос, пытаясь по запаху определить содержимое. Капуста. Квашеная. Мужчина сел на земляной пол и уже было запустил руку в ароматную смесь, как на кисти с визгом повисла крысиная тушка, до крови прокусив кожу.
- Ай! Зараза блохастая!!! – крыс был отправлен в нокаут ударом головой об пол, но зубов не разжал. Ниларею пришлось с матами и закусыванием губ раскрывать челюсти и пытаться определить степень повреждения. – Сукааа…
Там, где в кожу впились острые зубки, пульсировала острая боль, отдавая во всю руку. По пальцам побежали теплые струйки крови, напугав менестреля еще больше. Руки, как и гитара, были необходимым для работы инструментом. Без них дар становился бесполезной обузой. А этот гаденыш только что чуть не угробил так тщательно охраняемые конечности. Подвывая от боли и страха, Ниларей ощупал кисть и, убедившись в отсутствии серьезных повреждений, принялся перебинтовывать рану.
- Только попадись мне под руку… Убью скотину такую… - платок, используемый в качестве бинта, упорно соскальзывал с кисти и не желал наматываться. Но снимать куртку и разрывать рубашку в такой темноте было чревато – слишком темно. Он и гитару-то положил рядом с собой так, чтобы ощущать бедром гладкий, приятно вибрирующий бок инструмента. На двадцатый раз мужчина уже хотел было плюнуть и оставить руку заживать, как есть, но теплые пальчики пробежались по ране, оценивая нанесенный ущерб, а за ними просящее и извиняясь принялся слизывать кровь горячий язычок крысеныша. – Ч-чего? Ты что творишь, падла?
- Я… - даже в полной темноте менестрель ощутил, как шарахнулся от поднятой для удара руки мальчишка. И даже в темноте он видел распахнутые в страхе малахитовые глаза. – Я хотел рану залечить, я умею, правда!
- Какого лешего ты укусил меня? – покорность Луча только разжигала гнев, заставляя повышать голос.
- Но там же… Там же яд был…
- Что? – крысеныш попытался спасти его? Данный факт просто не укладывался в голове менестреля, с деревянным стуком ударяясь о стенки черепа. – Почему ты просто не сказал, что капуста отравлена?
- Не успел превратиться в человека, - теплое дыхание вновь коснулось раны, и мягкие губы принялись исследовать ее края. Ниларей сидел, не дыша, боясь спугнуть появившееся от этих робких прикосновений чувство тепла и умиротворения где-то в душе. А спустя несколько минут боль исчезла вместе со всеми приятными ощущениями. – Я больше так не буду.
- Хм… Ладно. А что здесь можно есть?
Где-то впереди раздался тихий шорох, и в руки менестрелю ткнулся скользкий бочонок чего-то мерзкопахнущего. Мужчина откупорил крышку и заинтересованно заглянул внутрь, но тут же сморщил нос:
- Это же майонез!
- Ну… Ты.. Вы… - мальчишка запутался в определениях, но мгновенно нашелся. – Это единственное, в чем нет яда.
- Ну, нет… - бочонок был коварно отставлен под нижнюю ступень лестницы, откуда его не было видно ни из одной точки подвала. – Я такое не ем…
В молчании они просидели около трех часов, судорожно вглядываясь в темноту, ловя чужое дыхание, шелест одежды, тепло тела. Тишина разрасталась снежным комом, сглаживая границы между часами, минутами, мгновениями, превращая время в один тягучий миг неизвестности. Сначала исчезли звуки шагов над головой, потом мышиная возня в углу… и, в конце концов, Ниларей перестал различать даже звук любимой гитары, превратившийся в одну из составляющих царствующего безмолвия. Мужчине казалось, что вокруг нет ничего: ни стен, ни полок со снедью, ни даже мира дороги вокруг. Только остатки растерянного сознания. Вслед за звуками стали пропадать ощущения: через час Ниларей не чувствовал пальцев, потом рук и ног. Сердце сопротивлялось довольно долго в своем непрерывном движении, но и оно покорилось давящей силе небытия. Было странным знать, что ты распадаешься на молекулы, атомы, растворяешься в окружающем пространстве, где есть место только одной госпоже и повелительнице – Тьме. Когда в реальности остались только судорожно вглядывающиеся в темноту глаза, подвал наполнился детским криком.
- Нил!!! – к внезапно оказавшемуся вполне целым и реальным боку прижалось костлявое тельце мальчишки, и руку до синяков сжали тонкие пальчики. – Мне страшно!!
Менестрель, ругаясь сквозь зубы, попытался отцепить крысеныша от себя, хотя рядом с ним было спокойнее, но бросил это неблагодарное занятие, когда Луч сильнее впился в предплечье:
- А мне нет! Отпусти меня, больно же!!!
- Нил! – в нос мужчине ударил запах свежескошенной травы, пыли и недавней грозы – любимые им запахи Дороги, а чужие руки заскребли по куртке. – Пожалуйста, позволь побыть рядом!!!
- Ладно, только отцепись от меня!
Мальчишка удовлетворенно вздохнул и, отпустив куртку менестреля, привалился к мужчине теплым боком. Пепельные волосы непонятным образом щекотали шею Ниларея, от чего по спине пробегали мурашки, а ладонь сама собой накрыла обнаженное плечо.
- Куда ты дел плащ? – менестрелю совсем не улыбалось потерять столь ценную в путешествиях вещь. – Замерзнешь ведь.
- Вот он, - в руку мужчине ткнулась грубая ткань.
- А ну одевай! Мертвый ты мне тем более не нужен, так же как и больной!
- Я не простыну! – возмущенно отозвался Луч, совершая активные махательные движения, от чего застоялый воздух подпола немного разрядился. – Ты такой теплый…
- Я еще и живой… - еле слышно пробубнил Ниларей, пребывая в легком шоке от поведения нового спутника. Мальчишка вел себя не то чтобы совсем уж странно, но некоторые его поступки напрягали и без того загруженного проблемами менестреля. Так, например, мужчине крайне не нравилась собственная реакция на крысеныша: при визуальном контакте он испытывал к Лучу презрение и даже легкое отвращение, когда тот находился в облике крыса. Но стоило им соприкоснуться руками, почувствовать чужое тепло рядом с собой, как мгновенно возникало желание защищать мальчишку от всех невзгод, держать его в своих объятиях всю мыслимую и немыслимую бесконечность.
«Тра-ля-ля-ля… Я сошел с ума… какая досада,» - думал менестрель, непроизвольно поглаживая кончиками пальцев острое плечико крысеныша.
- Кхм… - Ниларей попытался придумать тему для разговора, чтобы отвлечься от теплого тельца под боком. – Так что там говорил демон насчет открывания порталов в другие миры?
- А что он говорил? – крысеныш ловко расстегнул пуговицы куртки и скользнул ладошкой по груди менестреля, вызываю у того желание завыть.
- Что ты можешь открывать порталы в другие миры. Руки!!!
Мальчишка обиженно засопел, но чинно пристроил лапки на запястье Ниларея, чувствуя его легкую раздраженность:
- Я не умею…
- ЧТО?!?!
- Ну правда. Точнее, мне дан такой дар, но я не знаю, как им пользоваться… - мужчина, уже потянувшийся к цыплячьей шейке оборотня с целью придушить гаденыша, выдохнул проклятье в адрес все того же мальчишки и принялся ловить за хвост мелькнувшую в голове идею:
- А откуда ты знаешь, что владеешь этим даром?
- Так я ж случайно открыл портал на Дорогу, - равнодушно пожал плечами Луч. – Зачитался книгой из семейной библиотеки, а потом – БАЦ! – и я тут. В смысле там… хм…
- Ну и зачем ты мне нужен тогда? – гитара выдала согласное ля. – Все равно никакого толку – одни проблемы…
- Я… - в голосе засквозили непролитые слезы и менестрель расстроено подумал, что придется теперь еще и истеричного ребенка каждый раз успокаивать, мало ему вредной гитары. Вообще, он как-то быстро смирился с фактом присутствия в своей жизни маленького и щуплого оборотня с малахитовыми глазами, но демонстрировать это смирение кому-либо не собирался. Потому и отодвинулся подальше от всхлипов, оказавшись в центре подпола. И уже оттуда продолжил воспитательную беседу:
- Чего ты?
- Я научусь… - слова давались Лучу с трудом, и он их больше выплакивал, чем говорил. – Правда, научусь… Только не прогоняй.
- Вот что ты к нам привязался? – мальчишка опять подполз под бочок к менестрелю, а тот не стал прогонять, заодно проигнорировав таки расстегнувшие куртку пальчики.
Сам же Луч все больше льнул к мужчине, в итоге забравшись ему на колени и обнимая руками шею. Тело Ниларея реагировало вполне однозначно, что не радовало самого мужчину:
«Это же ребенок!!! – мысленно пытался он убедить себя. – И ладно бы ребенок, так еще и парень! Я ЛЮБЛЮ ЖЕНЩИН!!! Женщин люблю я! Люблю я женщин! Я женщин люблю!»
Он еще долго пытался уговорить сам себя успокоиться и не млеть от горячего дыхания в шею, от ощущения шелковой кожи под пальцами, от искреннего отклика на каждое свое движение. Но, возбуждение с упорством осла нарастало, заставляя теряться в мыслях и ощущениях. Руки отправились в самоволку по выступающим позвонкам, огладили горячими ладонями ребра мальчишки, спустились к выступающим косточкам таза.
- Расскажи мне сказку…
Ниларей невольно вздрогнул от звука тихого мальчишечьего голоса, такого лишнего сейчас. Он ясно представил смотрящие с укором и страхом малахитовые глаза, также ясно ощущал свое требующее внимание возбуждение и чувствовал потребность наконец-то испробовать на вкус подарочек от демона. Но пришла совесть и, как всегда, все испортила. Луч был ссажен с колен на плащ, тщательно завернут в ткань и отодвинут к бочонку с майонезом. То есть, под лестницу. Чтобы не отвлекал. Необходимо было отвлечься, и музыка подходила для этого как ничто иное.
Менестрель коснулся вибрирующего бока гитары, обрисовал подушечками пальцев переход от грифа к корпусу, вдохнул тихое гудение, скользнул по напряженным в предвкушении струнам и только потом подхватил инструмент на руки, обвивая и прижимаясь к нему всем телом. Каждый раз, как первый. Кто-то сравнивал игру на гитаре с сексом, кто-то – с маленькой жизнью. Но для самого Ниларея это был момент единства с самой природой. Ее гармонией, проникновением в силу рождения и смерти… Только в музыке менестрель обретал себя.
Он сложил руки поверх довольной спутницы и поинтересовался у мальчишки:
- О чем бы ты хотел услышать?
- Не знаю… - под лестницей раздался легкий шорох, видимо, мальчишка поудобнее устраивался в плаще. – Может быть, о любви?
- О любви… - мужчина задумался, перебирая имеющиеся в памяти легенды. – Даже и не знаю, что бы выбрать. Ведь каждая история о любви непохожа одна на другую. Любовь бывает разной: счастливой и не очень, взаимной и нет…
- О доброй… - голос крысеныша на миг прервался, будто продираясь сквозь преграду.
- Глупый, любовь не бывает злой или доброй. Она просто есть.
- Даже если без Судьбы? – по губам Ниларея пробежала снисходительная улыбка. Все-таки Луч был трогательно невежественен в вещах, известных любому ребенку.
- Судьба – это глупость. Любовь не должна предопределяться, не должна быть известна заранее. Это дар свыше, чудо, приходящее в человеческую жизнь лишь изредка. А чудо должно быть само по себе, свободным и прекрасным.
- Не понимаю! – крысеныш подобрался поближе к мужчине. – А если ты ошибешься и отдашь свою душу не тому?
- Подумай на секунду, - сердце кольнуло от воспоминаний тысячелетней давности, - что бы ты чувствовал, если кто-нибудь подарил бы тебе свою душу, свое сердце просто так. Не из-за Судьбы, не по чьей-то указке, а просто потому, что ему хорошо с тобой именно в этот момент? Любовь не гарантирует счастье и вечной жизни вместе, но она дарует бесконечную ценность кратким мгновениям, проведенным с любимым.
- Но ведь не все люди хорошие, и без Судьбы тебя могут использовать, играя на чувствах! – мальчишка почти кричал, размазывая по лицу слезы.
- Действительно, риск очень велик, но… От этого ценность истинного чувства возрастает в миллиарды раз.
- И все равно не могу понять… - Луч пристроился позади менестреля и теперь опирался о него спиной. – Не могу, и все тут!
- Ладно, - сжалился Ниларей, - слушай.
Пальцы пробежались по струнам, роняя первую ноту в океан тишины, наполняя воздух первым робким звуком. Как первая капля дождя взбивает легкую пыль в небольшое облако, как падает на землю первый осенний лист, как пробивается в темнеющей небесной синеве первая звездочка. И менестрель тихо, словно крадучись, запел, постепенно повышая голос и прикрыв глаза. С каждым его словом вырастали в сознании слушателя шпили католических соборов, образы прекрасных девушек и отважных рыцарей. Мальчишка видел, как бегают с беззаботным смехом по грязной улочке толпы чумазых ребятишек, как готовит тесто на пирог дородная женщина в одном из домов старого города, как распухают на спине вора следы от плети. Целый мир со своими законами, богами и правилами, со своими жизнями и судьбами. Откуда-то изнутри Луча вырвалась тонкая нить энергии и принялась выплетать тонкие кружева новой дороги. Дороги для двоих.
Подул тихий ветерок, наполненный запахами улиц, криками горожан. Пальцы мальчишки коснулись грубого булыжника под ногами, а невдалеке ронял на парочку брызги полуразвалившийся фонтан. Крысеныш, не разрывая иллюзии, приоткрыл глаза и довольно улыбнулся. А Ниларей все плел свою странную сказку для столь же странного ребенка:
Когда сияют звезды неба, влекомые судьбой и зовом, когда рождаются в тиши зовущие себя богами, тогда ступает человек ногами на песок прибрежья и отпускает свое сердце во власть пылающих камней. Коснись своей рукою камня, который дышит влагой ночи, светящей с облаков луны. Коснись его хоть на секунду, закрой глаза, почувствуй сердцем, как в нем живут созданья века, хранимые для нас с тобой. Здесь песня рек, что протекали поверх камней ему подобных, и звуки солнца, что сияло, в прозрачной вышине средь туч. Здесь детский смех и слезы боли, касанья рук влюбленных нежных, едва заметное молчанье и шепот ветра над водой. Он тих, недвижим, но он дышит, живет средь нас и ждет кого-то… Кого он ждет? Ответ не знаю, но может ты ответить сможешь, лишь прикоснувшись к камня сердцу, услышав песню в тишине…
Среди блаженства мира стали рожденным был король бессмертья, чье имя означало доблесть и возносилось к облакам. Тогда же, лишь на год попозже, открыла миру сердце света прекраснейшая из прекрасных, чье имя означало честь. Судьбу детей узнали боги, родителям напев познанья, они сокрылись средь галактик, чтобы предаться волшебству.
Для Катарины рисовали златые горы, бриллианты и толпы жаждущих мужчин. Ее судьбой лишь повеленьем руки создательницы мира было созданье храма мира и книг, что знания несут. Тогда как Аллес, урожденный с мечом в руках и на щите, был должен стать царем подлунным, собою солнце заслонив. Ему бы покорялись реки, и облака, несясь к закату, отвешивали бы ему поклон.
Но тут вмешался Случай робкий, что шастает среди подворий, касаясь тонкою рукою слепых в бездумии людей. Он свел двух молодых небрежно, обдав детей огнями страсти, смеясь, порвав сплетенья божье, разрушив судьбы городов. Рождение любви неловкой, пронизанной потерей жизни, наполненной потерей счастья, познали дети в один миг.
Руками нежно прикасаясь к лицу любимого созданья, они молили о пощаде своих родителей простых. Слезами горю не поможешь, мольбами дела не изменишь, и сердце человека – камень, когда богатство им сулят. Разлука стала наказаньем, что разрывало душу, сердце, что обжигало детей мысли и убивало каждый час.
«Когда с тобой я, умираю. Мечусь под небом, словно птичка, пронзенная рукой стрелка. И нет секунд, минут, мгновений, нет вечности в безумной боли, и нету жизни, но когда… Когда не чувствую дыханья, касанья рук любовно-нежных, твоих не вижу глаз, любимый… Молю о смерти я тогда!» - вот так шептала Катарина в тиши полночной башни ветра и обнимала молчаливо стан покорителя сердец.
«Я не прошу благословенья, даруемого нам святыми, прощенья попросить боюсь я за свою дерзость, свой каприз. Но если был бы шанс со мною сбежать туда, где солнце светит, и где сияют среди неба две белых радуги морских… Скажи, согласна ль ты была б оставить свой дом и кров в обмен на бытность, отдать проклятью душу, сердце в обмен на счастья пять минут?»
И Катарина согласилась, как мотылек летит на пламя, как обжигает крылья ветер, касаясь озера весной. Они просили вдохновенье послать им демона из ночи, пытались средь тиши безмолвной себе проклятие наслать. Тогда, услышав их, явилась из света круга, мрака ночи, дочь тьмы и солнца в серой шали. Из темноты шагнула Тень.
Она идет вслед за тобою, чуть осторожно обгоняя на поворотах и оврагах, стенах и в свете фонаря. Она, как верная собака, всегда у ног твоих играет и прячет черный хвост под ноги, лишь стоит Солнцу засветить. Она как ты, но только проще, она не знает нежность ласки, не знает смеха и ухмылок, не знает боли и мечты… Тень одинока и печальна, она идет, роняя слезы среди дождя на лужи летом и в снег холодною зимой. Она хранит твои печали, чтоб жизнь казалась тебе легче, чтоб ты не видел среди неба ни туч, ни боли от судьбы…
И Тень исполнить предложила желания двоих невинных в обмен на слезы чистой боли, на души девственных сердец.
Кристаллы чистые, как небо, что падают из глаз потоком, что растекаются морями от горя или смеха душ. Они сверкают нашим горем, они поют от смеха песни, они коптят печалью небо и разбиваются навек. В них скрыта сила мирозданья и мощь любви, горящей жарко в душе беспечного ребенка, что ищет счастья на земле. В слезе одной кусочки лета, зимы осколки, осень плачет, весна роняет капли снега и солнцем освещает путь… Слеза, как свет души, сокрытой в тени ресниц и тела тучах, как море, что бушует ночью, бросая корабли на дно. Она полна и жаждой жизни, и смерти зовом непрестанным, и глубиной любви и боли, и счастьем и душой твоей…
Лишь прозвучало их согласье, как разлилась по небу тучей, как разрослась в земле водою мелодия железных струн. Как много в мире неживого: деревья, камни, слезы, тучи, еще есть радуга и солнце, и пенье птиц весною ранней. А может, это просто сказки, что все мертво и только живы те, кто поют свои сонеты под музыку от струн и рам? Так может солнце спеть куплеты или романс исполнить тихо, чуть окунаясь краем в землю, раскрасив вечер в красный цвет? Услышать музыку так просто, лишь отворив души затворы, лишь только нужно чуть поверить и распахнуть глаза навстречу тем нотам, что лежат вокруг…
И менестрель младой с гитарой, что распевала гимны звездам, их восхваляла голосами пяти бушующих морей, вошел, слегка качнув главою, запел про дивные созданья, про сказки, боль и нежить с счастьем, запел про двойственность двоих. Тогда пропали звуки, мысли, остались чувства только злые, что раздирают плоть когтями, что жадно пьют живую кровь. А менестрель все пел про лето, про небо в звездном сарафане, и каждым словом убивал он призвавших демона людей.
Так вмиг исполнилось желанье, так воплотилась в нереальность игра судьбы с насмешкой века, игра со Случаем Судьбы. И Катарина с Аллеасом остались без души навечно бродить по каменным пустыням, лишившись смерти и любви.
А что же души двух влюбленных? Они теперь хранятся в камне, что у дороги ожидает гитары песни и шагов. Шагов младого менестреля, что враз поможет развернуться сиянию сердец невинных, и чувства людям возвратить.
Музыка оборвалась, выдергивая слушателя в реальность, и Ниларей открыл глаза, пытаясь усмирить свои чувства.
- Ну как те… - Он замолк на полуслове, забыв про дыхание. Не было тьмы подвала, не было холода. Перед тремя спутниками предстал во всей красе средневековый город с золотыми шпилями соборов, аккуратными маленькими домиками под черепичными крышами и толпами праздно гуляющих людей. - …бе. Луууч!!!
Менестрель обернулся к крысенышу, чтобы выспросить у того, где они оказались, но увидел только честно поблескивающие при солнечном свете глазки-пуговки и длинный лысый хвост.
- Вот ты… - только и смог выдать мужчина, сплевывая в пыль.
читать дальше- Я не буду за все это платить! – уже в пятый раз повторял Ниларей херувиму, но получал один и тот же ответ:
- Ты спровоцировал драку.
- Я вообще, если ты не заметил, все время просидел под столом.
- Мне плевать, где ты сидел. Гони деньги!
- Я не буду за все это платить!
Гитара с крысой изумленно внимали перепалке двух мужчин. Хозяин харчевни, будучи ниже менестреля примерно вдвое, залез на лавку и периодически подпрыгивал на ней от гнева. Сам же Ниларей раздраженно постукивал ногой, ожидая окончания торгов. Вполне предсказуемо херувим сначала потребовал в качестве оплаты гитару, но мужчина послал его с таким предложением. Теперь его пытались убедить в том, что заведению нанесен непоправимый ущерб. Что, впрочем, не помешало менестрелю пропустить пылкую речь мимо ушей.
- Слушай, - оборвал он разглагольствующего толстячка, - может я, как всегда, расплачусь, и мы закончим?
- Ну нет! – хозяин злобно блестел глазами и тыкал пухленьким пальчиком в счет. – Я уже задолбался восстанавливать харчевню после каждого твоего появления! Хоть раз заплати нормально по счету!
- Ты же знаешь, у меня нет денег, - использовал последний аргумент Ниларей.
- Зато у тебя есть он! – палец херувима уткнулся в крыса, мгновенно попытавшегося спрятаться за сердито гудящей гитарой. – Оборотни сейчас в цене, так что я вполне могу списать за него пол долга.
- А двести двадцать не хочешь? – буркнул менестрель, мысленно проклиная демона за «подарочек». – Сам же знаешь, что мне голову оторвут, если оставлю его здесь.
- Так оставайся сам, - щеки херувима поползли вверх, закрыв глаза. Это он так улыбался. – На рыжих мужчин тоже есть спрос. А отработаете – пойдете, куда душа пожелает.
- Я похож на идиота?
- Ты похож на человека, по вине которого от моей харчевни остались только стены, и то пробитые в нескольких местах!
- Две легенды! – менестреля злило, что приходится идти на уступки из-за мальчишки, но хозяин слишком заинтересовался крысенышем. – Или мы уходим, а ты остаешься ни с чем.
- Ах, так? – злобно прищурился херувим и щелкнул пальцами, призывая слуг. – Тогда посиди-ка пару недель на воде в подвале, авось поймешь цену деньгам.
Ниларея сбросили в подвал, отправив следом оглушительно пищащего крыса и гитару. Инструмент он кинулся ловить в первую очередь.
- Одумаешься – постучишь, - сопроводил мужчину указанием херувим и захлопнул крышку люка.
- Смеркалось, блин, - прокомментировал ситуацию Ниларей, вглядываясь во тьму. Света, бьющего через узкие щелки люка, не хватало ни на что, только отвлекал взгляд от окружающих предметов. Потому приходилось двигаться наощупь.
Пальцы сначала наткнулись на покрытые мхом и влагой стены узилища, потом нащупали полки со снедью.
- Хе-хе, - удовлетворенно потер руки менестрель, - зато хоть поедим по-человечески.
Он схватил первую попавшуюся кадку и сунул в нее нос, пытаясь по запаху определить содержимое. Капуста. Квашеная. Мужчина сел на земляной пол и уже было запустил руку в ароматную смесь, как на кисти с визгом повисла крысиная тушка, до крови прокусив кожу.
- Ай! Зараза блохастая!!! – крыс был отправлен в нокаут ударом головой об пол, но зубов не разжал. Ниларею пришлось с матами и закусыванием губ раскрывать челюсти и пытаться определить степень повреждения. – Сукааа…
Там, где в кожу впились острые зубки, пульсировала острая боль, отдавая во всю руку. По пальцам побежали теплые струйки крови, напугав менестреля еще больше. Руки, как и гитара, были необходимым для работы инструментом. Без них дар становился бесполезной обузой. А этот гаденыш только что чуть не угробил так тщательно охраняемые конечности. Подвывая от боли и страха, Ниларей ощупал кисть и, убедившись в отсутствии серьезных повреждений, принялся перебинтовывать рану.
- Только попадись мне под руку… Убью скотину такую… - платок, используемый в качестве бинта, упорно соскальзывал с кисти и не желал наматываться. Но снимать куртку и разрывать рубашку в такой темноте было чревато – слишком темно. Он и гитару-то положил рядом с собой так, чтобы ощущать бедром гладкий, приятно вибрирующий бок инструмента. На двадцатый раз мужчина уже хотел было плюнуть и оставить руку заживать, как есть, но теплые пальчики пробежались по ране, оценивая нанесенный ущерб, а за ними просящее и извиняясь принялся слизывать кровь горячий язычок крысеныша. – Ч-чего? Ты что творишь, падла?
- Я… - даже в полной темноте менестрель ощутил, как шарахнулся от поднятой для удара руки мальчишка. И даже в темноте он видел распахнутые в страхе малахитовые глаза. – Я хотел рану залечить, я умею, правда!
- Какого лешего ты укусил меня? – покорность Луча только разжигала гнев, заставляя повышать голос.
- Но там же… Там же яд был…
- Что? – крысеныш попытался спасти его? Данный факт просто не укладывался в голове менестреля, с деревянным стуком ударяясь о стенки черепа. – Почему ты просто не сказал, что капуста отравлена?
- Не успел превратиться в человека, - теплое дыхание вновь коснулось раны, и мягкие губы принялись исследовать ее края. Ниларей сидел, не дыша, боясь спугнуть появившееся от этих робких прикосновений чувство тепла и умиротворения где-то в душе. А спустя несколько минут боль исчезла вместе со всеми приятными ощущениями. – Я больше так не буду.
- Хм… Ладно. А что здесь можно есть?
Где-то впереди раздался тихий шорох, и в руки менестрелю ткнулся скользкий бочонок чего-то мерзкопахнущего. Мужчина откупорил крышку и заинтересованно заглянул внутрь, но тут же сморщил нос:
- Это же майонез!
- Ну… Ты.. Вы… - мальчишка запутался в определениях, но мгновенно нашелся. – Это единственное, в чем нет яда.
- Ну, нет… - бочонок был коварно отставлен под нижнюю ступень лестницы, откуда его не было видно ни из одной точки подвала. – Я такое не ем…
В молчании они просидели около трех часов, судорожно вглядываясь в темноту, ловя чужое дыхание, шелест одежды, тепло тела. Тишина разрасталась снежным комом, сглаживая границы между часами, минутами, мгновениями, превращая время в один тягучий миг неизвестности. Сначала исчезли звуки шагов над головой, потом мышиная возня в углу… и, в конце концов, Ниларей перестал различать даже звук любимой гитары, превратившийся в одну из составляющих царствующего безмолвия. Мужчине казалось, что вокруг нет ничего: ни стен, ни полок со снедью, ни даже мира дороги вокруг. Только остатки растерянного сознания. Вслед за звуками стали пропадать ощущения: через час Ниларей не чувствовал пальцев, потом рук и ног. Сердце сопротивлялось довольно долго в своем непрерывном движении, но и оно покорилось давящей силе небытия. Было странным знать, что ты распадаешься на молекулы, атомы, растворяешься в окружающем пространстве, где есть место только одной госпоже и повелительнице – Тьме. Когда в реальности остались только судорожно вглядывающиеся в темноту глаза, подвал наполнился детским криком.
- Нил!!! – к внезапно оказавшемуся вполне целым и реальным боку прижалось костлявое тельце мальчишки, и руку до синяков сжали тонкие пальчики. – Мне страшно!!
Менестрель, ругаясь сквозь зубы, попытался отцепить крысеныша от себя, хотя рядом с ним было спокойнее, но бросил это неблагодарное занятие, когда Луч сильнее впился в предплечье:
- А мне нет! Отпусти меня, больно же!!!
- Нил! – в нос мужчине ударил запах свежескошенной травы, пыли и недавней грозы – любимые им запахи Дороги, а чужие руки заскребли по куртке. – Пожалуйста, позволь побыть рядом!!!
- Ладно, только отцепись от меня!
Мальчишка удовлетворенно вздохнул и, отпустив куртку менестреля, привалился к мужчине теплым боком. Пепельные волосы непонятным образом щекотали шею Ниларея, от чего по спине пробегали мурашки, а ладонь сама собой накрыла обнаженное плечо.
- Куда ты дел плащ? – менестрелю совсем не улыбалось потерять столь ценную в путешествиях вещь. – Замерзнешь ведь.
- Вот он, - в руку мужчине ткнулась грубая ткань.
- А ну одевай! Мертвый ты мне тем более не нужен, так же как и больной!
- Я не простыну! – возмущенно отозвался Луч, совершая активные махательные движения, от чего застоялый воздух подпола немного разрядился. – Ты такой теплый…
- Я еще и живой… - еле слышно пробубнил Ниларей, пребывая в легком шоке от поведения нового спутника. Мальчишка вел себя не то чтобы совсем уж странно, но некоторые его поступки напрягали и без того загруженного проблемами менестреля. Так, например, мужчине крайне не нравилась собственная реакция на крысеныша: при визуальном контакте он испытывал к Лучу презрение и даже легкое отвращение, когда тот находился в облике крыса. Но стоило им соприкоснуться руками, почувствовать чужое тепло рядом с собой, как мгновенно возникало желание защищать мальчишку от всех невзгод, держать его в своих объятиях всю мыслимую и немыслимую бесконечность.
«Тра-ля-ля-ля… Я сошел с ума… какая досада,» - думал менестрель, непроизвольно поглаживая кончиками пальцев острое плечико крысеныша.
- Кхм… - Ниларей попытался придумать тему для разговора, чтобы отвлечься от теплого тельца под боком. – Так что там говорил демон насчет открывания порталов в другие миры?
- А что он говорил? – крысеныш ловко расстегнул пуговицы куртки и скользнул ладошкой по груди менестреля, вызываю у того желание завыть.
- Что ты можешь открывать порталы в другие миры. Руки!!!
Мальчишка обиженно засопел, но чинно пристроил лапки на запястье Ниларея, чувствуя его легкую раздраженность:
- Я не умею…
- ЧТО?!?!
- Ну правда. Точнее, мне дан такой дар, но я не знаю, как им пользоваться… - мужчина, уже потянувшийся к цыплячьей шейке оборотня с целью придушить гаденыша, выдохнул проклятье в адрес все того же мальчишки и принялся ловить за хвост мелькнувшую в голове идею:
- А откуда ты знаешь, что владеешь этим даром?
- Так я ж случайно открыл портал на Дорогу, - равнодушно пожал плечами Луч. – Зачитался книгой из семейной библиотеки, а потом – БАЦ! – и я тут. В смысле там… хм…
- Ну и зачем ты мне нужен тогда? – гитара выдала согласное ля. – Все равно никакого толку – одни проблемы…
- Я… - в голосе засквозили непролитые слезы и менестрель расстроено подумал, что придется теперь еще и истеричного ребенка каждый раз успокаивать, мало ему вредной гитары. Вообще, он как-то быстро смирился с фактом присутствия в своей жизни маленького и щуплого оборотня с малахитовыми глазами, но демонстрировать это смирение кому-либо не собирался. Потому и отодвинулся подальше от всхлипов, оказавшись в центре подпола. И уже оттуда продолжил воспитательную беседу:
- Чего ты?
- Я научусь… - слова давались Лучу с трудом, и он их больше выплакивал, чем говорил. – Правда, научусь… Только не прогоняй.
- Вот что ты к нам привязался? – мальчишка опять подполз под бочок к менестрелю, а тот не стал прогонять, заодно проигнорировав таки расстегнувшие куртку пальчики.
Сам же Луч все больше льнул к мужчине, в итоге забравшись ему на колени и обнимая руками шею. Тело Ниларея реагировало вполне однозначно, что не радовало самого мужчину:
«Это же ребенок!!! – мысленно пытался он убедить себя. – И ладно бы ребенок, так еще и парень! Я ЛЮБЛЮ ЖЕНЩИН!!! Женщин люблю я! Люблю я женщин! Я женщин люблю!»
Он еще долго пытался уговорить сам себя успокоиться и не млеть от горячего дыхания в шею, от ощущения шелковой кожи под пальцами, от искреннего отклика на каждое свое движение. Но, возбуждение с упорством осла нарастало, заставляя теряться в мыслях и ощущениях. Руки отправились в самоволку по выступающим позвонкам, огладили горячими ладонями ребра мальчишки, спустились к выступающим косточкам таза.
- Расскажи мне сказку…
Ниларей невольно вздрогнул от звука тихого мальчишечьего голоса, такого лишнего сейчас. Он ясно представил смотрящие с укором и страхом малахитовые глаза, также ясно ощущал свое требующее внимание возбуждение и чувствовал потребность наконец-то испробовать на вкус подарочек от демона. Но пришла совесть и, как всегда, все испортила. Луч был ссажен с колен на плащ, тщательно завернут в ткань и отодвинут к бочонку с майонезом. То есть, под лестницу. Чтобы не отвлекал. Необходимо было отвлечься, и музыка подходила для этого как ничто иное.
Менестрель коснулся вибрирующего бока гитары, обрисовал подушечками пальцев переход от грифа к корпусу, вдохнул тихое гудение, скользнул по напряженным в предвкушении струнам и только потом подхватил инструмент на руки, обвивая и прижимаясь к нему всем телом. Каждый раз, как первый. Кто-то сравнивал игру на гитаре с сексом, кто-то – с маленькой жизнью. Но для самого Ниларея это был момент единства с самой природой. Ее гармонией, проникновением в силу рождения и смерти… Только в музыке менестрель обретал себя.
Он сложил руки поверх довольной спутницы и поинтересовался у мальчишки:
- О чем бы ты хотел услышать?
- Не знаю… - под лестницей раздался легкий шорох, видимо, мальчишка поудобнее устраивался в плаще. – Может быть, о любви?
- О любви… - мужчина задумался, перебирая имеющиеся в памяти легенды. – Даже и не знаю, что бы выбрать. Ведь каждая история о любви непохожа одна на другую. Любовь бывает разной: счастливой и не очень, взаимной и нет…
- О доброй… - голос крысеныша на миг прервался, будто продираясь сквозь преграду.
- Глупый, любовь не бывает злой или доброй. Она просто есть.
- Даже если без Судьбы? – по губам Ниларея пробежала снисходительная улыбка. Все-таки Луч был трогательно невежественен в вещах, известных любому ребенку.
- Судьба – это глупость. Любовь не должна предопределяться, не должна быть известна заранее. Это дар свыше, чудо, приходящее в человеческую жизнь лишь изредка. А чудо должно быть само по себе, свободным и прекрасным.
- Не понимаю! – крысеныш подобрался поближе к мужчине. – А если ты ошибешься и отдашь свою душу не тому?
- Подумай на секунду, - сердце кольнуло от воспоминаний тысячелетней давности, - что бы ты чувствовал, если кто-нибудь подарил бы тебе свою душу, свое сердце просто так. Не из-за Судьбы, не по чьей-то указке, а просто потому, что ему хорошо с тобой именно в этот момент? Любовь не гарантирует счастье и вечной жизни вместе, но она дарует бесконечную ценность кратким мгновениям, проведенным с любимым.
- Но ведь не все люди хорошие, и без Судьбы тебя могут использовать, играя на чувствах! – мальчишка почти кричал, размазывая по лицу слезы.
- Действительно, риск очень велик, но… От этого ценность истинного чувства возрастает в миллиарды раз.
- И все равно не могу понять… - Луч пристроился позади менестреля и теперь опирался о него спиной. – Не могу, и все тут!
- Ладно, - сжалился Ниларей, - слушай.
Пальцы пробежались по струнам, роняя первую ноту в океан тишины, наполняя воздух первым робким звуком. Как первая капля дождя взбивает легкую пыль в небольшое облако, как падает на землю первый осенний лист, как пробивается в темнеющей небесной синеве первая звездочка. И менестрель тихо, словно крадучись, запел, постепенно повышая голос и прикрыв глаза. С каждым его словом вырастали в сознании слушателя шпили католических соборов, образы прекрасных девушек и отважных рыцарей. Мальчишка видел, как бегают с беззаботным смехом по грязной улочке толпы чумазых ребятишек, как готовит тесто на пирог дородная женщина в одном из домов старого города, как распухают на спине вора следы от плети. Целый мир со своими законами, богами и правилами, со своими жизнями и судьбами. Откуда-то изнутри Луча вырвалась тонкая нить энергии и принялась выплетать тонкие кружева новой дороги. Дороги для двоих.
Подул тихий ветерок, наполненный запахами улиц, криками горожан. Пальцы мальчишки коснулись грубого булыжника под ногами, а невдалеке ронял на парочку брызги полуразвалившийся фонтан. Крысеныш, не разрывая иллюзии, приоткрыл глаза и довольно улыбнулся. А Ниларей все плел свою странную сказку для столь же странного ребенка:
Когда сияют звезды неба, влекомые судьбой и зовом, когда рождаются в тиши зовущие себя богами, тогда ступает человек ногами на песок прибрежья и отпускает свое сердце во власть пылающих камней. Коснись своей рукою камня, который дышит влагой ночи, светящей с облаков луны. Коснись его хоть на секунду, закрой глаза, почувствуй сердцем, как в нем живут созданья века, хранимые для нас с тобой. Здесь песня рек, что протекали поверх камней ему подобных, и звуки солнца, что сияло, в прозрачной вышине средь туч. Здесь детский смех и слезы боли, касанья рук влюбленных нежных, едва заметное молчанье и шепот ветра над водой. Он тих, недвижим, но он дышит, живет средь нас и ждет кого-то… Кого он ждет? Ответ не знаю, но может ты ответить сможешь, лишь прикоснувшись к камня сердцу, услышав песню в тишине…
Среди блаженства мира стали рожденным был король бессмертья, чье имя означало доблесть и возносилось к облакам. Тогда же, лишь на год попозже, открыла миру сердце света прекраснейшая из прекрасных, чье имя означало честь. Судьбу детей узнали боги, родителям напев познанья, они сокрылись средь галактик, чтобы предаться волшебству.
Для Катарины рисовали златые горы, бриллианты и толпы жаждущих мужчин. Ее судьбой лишь повеленьем руки создательницы мира было созданье храма мира и книг, что знания несут. Тогда как Аллес, урожденный с мечом в руках и на щите, был должен стать царем подлунным, собою солнце заслонив. Ему бы покорялись реки, и облака, несясь к закату, отвешивали бы ему поклон.
Но тут вмешался Случай робкий, что шастает среди подворий, касаясь тонкою рукою слепых в бездумии людей. Он свел двух молодых небрежно, обдав детей огнями страсти, смеясь, порвав сплетенья божье, разрушив судьбы городов. Рождение любви неловкой, пронизанной потерей жизни, наполненной потерей счастья, познали дети в один миг.
Руками нежно прикасаясь к лицу любимого созданья, они молили о пощаде своих родителей простых. Слезами горю не поможешь, мольбами дела не изменишь, и сердце человека – камень, когда богатство им сулят. Разлука стала наказаньем, что разрывало душу, сердце, что обжигало детей мысли и убивало каждый час.
«Когда с тобой я, умираю. Мечусь под небом, словно птичка, пронзенная рукой стрелка. И нет секунд, минут, мгновений, нет вечности в безумной боли, и нету жизни, но когда… Когда не чувствую дыханья, касанья рук любовно-нежных, твоих не вижу глаз, любимый… Молю о смерти я тогда!» - вот так шептала Катарина в тиши полночной башни ветра и обнимала молчаливо стан покорителя сердец.
«Я не прошу благословенья, даруемого нам святыми, прощенья попросить боюсь я за свою дерзость, свой каприз. Но если был бы шанс со мною сбежать туда, где солнце светит, и где сияют среди неба две белых радуги морских… Скажи, согласна ль ты была б оставить свой дом и кров в обмен на бытность, отдать проклятью душу, сердце в обмен на счастья пять минут?»
И Катарина согласилась, как мотылек летит на пламя, как обжигает крылья ветер, касаясь озера весной. Они просили вдохновенье послать им демона из ночи, пытались средь тиши безмолвной себе проклятие наслать. Тогда, услышав их, явилась из света круга, мрака ночи, дочь тьмы и солнца в серой шали. Из темноты шагнула Тень.
Она идет вслед за тобою, чуть осторожно обгоняя на поворотах и оврагах, стенах и в свете фонаря. Она, как верная собака, всегда у ног твоих играет и прячет черный хвост под ноги, лишь стоит Солнцу засветить. Она как ты, но только проще, она не знает нежность ласки, не знает смеха и ухмылок, не знает боли и мечты… Тень одинока и печальна, она идет, роняя слезы среди дождя на лужи летом и в снег холодною зимой. Она хранит твои печали, чтоб жизнь казалась тебе легче, чтоб ты не видел среди неба ни туч, ни боли от судьбы…
И Тень исполнить предложила желания двоих невинных в обмен на слезы чистой боли, на души девственных сердец.
Кристаллы чистые, как небо, что падают из глаз потоком, что растекаются морями от горя или смеха душ. Они сверкают нашим горем, они поют от смеха песни, они коптят печалью небо и разбиваются навек. В них скрыта сила мирозданья и мощь любви, горящей жарко в душе беспечного ребенка, что ищет счастья на земле. В слезе одной кусочки лета, зимы осколки, осень плачет, весна роняет капли снега и солнцем освещает путь… Слеза, как свет души, сокрытой в тени ресниц и тела тучах, как море, что бушует ночью, бросая корабли на дно. Она полна и жаждой жизни, и смерти зовом непрестанным, и глубиной любви и боли, и счастьем и душой твоей…
Лишь прозвучало их согласье, как разлилась по небу тучей, как разрослась в земле водою мелодия железных струн. Как много в мире неживого: деревья, камни, слезы, тучи, еще есть радуга и солнце, и пенье птиц весною ранней. А может, это просто сказки, что все мертво и только живы те, кто поют свои сонеты под музыку от струн и рам? Так может солнце спеть куплеты или романс исполнить тихо, чуть окунаясь краем в землю, раскрасив вечер в красный цвет? Услышать музыку так просто, лишь отворив души затворы, лишь только нужно чуть поверить и распахнуть глаза навстречу тем нотам, что лежат вокруг…
И менестрель младой с гитарой, что распевала гимны звездам, их восхваляла голосами пяти бушующих морей, вошел, слегка качнув главою, запел про дивные созданья, про сказки, боль и нежить с счастьем, запел про двойственность двоих. Тогда пропали звуки, мысли, остались чувства только злые, что раздирают плоть когтями, что жадно пьют живую кровь. А менестрель все пел про лето, про небо в звездном сарафане, и каждым словом убивал он призвавших демона людей.
Так вмиг исполнилось желанье, так воплотилась в нереальность игра судьбы с насмешкой века, игра со Случаем Судьбы. И Катарина с Аллеасом остались без души навечно бродить по каменным пустыням, лишившись смерти и любви.
А что же души двух влюбленных? Они теперь хранятся в камне, что у дороги ожидает гитары песни и шагов. Шагов младого менестреля, что враз поможет развернуться сиянию сердец невинных, и чувства людям возвратить.
Музыка оборвалась, выдергивая слушателя в реальность, и Ниларей открыл глаза, пытаясь усмирить свои чувства.
- Ну как те… - Он замолк на полуслове, забыв про дыхание. Не было тьмы подвала, не было холода. Перед тремя спутниками предстал во всей красе средневековый город с золотыми шпилями соборов, аккуратными маленькими домиками под черепичными крышами и толпами праздно гуляющих людей. - …бе. Луууч!!!
Менестрель обернулся к крысенышу, чтобы выспросить у того, где они оказались, но увидел только честно поблескивающие при солнечном свете глазки-пуговки и длинный лысый хвост.
- Вот ты… - только и смог выдать мужчина, сплевывая в пыль.
-
-
28.03.2011 в 16:11