Порисушка

В общем, сие было нарисовано в порыве жуткого безделья, посему прошу прощения за качество.
Итак, он получился несколько старше, в связи с чем тоже прошу прощения. Заодно уточняю. Внизу - мех!

---

а некоторые уже написали оридж на конкурс

Некоторые - это я не о себе. У меня пока только страница текста и задумка, которая обсасывается со всех сторон. Почему-то хочется написать что-нибудь страшненькое, но в то же время симпатичное и нежное. Не знаю пока, как это можно соединить в одном тексте, но чем черт не шутит?
И по старой привычке, обдумывая, чиркаю в блокноте. В связи с конкурсом получились вот такие Ланьлин и Странник и "Скрываясь под маской". И мне все чаще кажется, что я - извращенец

ЗЫ: маленькая черная платье фиговина во рту Странника - типа спец-трубка для курения. Просто хотелось пририсовать ему дым, но дымящиеся уши - это как-то не по-императорски)

узреть и ужаснуться

И сразу хочу поприветствовать  Shakar,  ехали мы ехали..., рада видеть нове... ники в своем дневе)

@темы: твАрчество, порисушки, давайте отрежем Сусанину... руки

---

Скрываясь под маской. Акт II

Название: Скрываясь под маской. Акт II
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)

Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками

По заявке

Nekomate

часть 10. Ланьлин

Часть 10. Ланьлин.
Дождь все еще хлестал прозрачными плетьми по стенам дворца, словно в попытке разрушить его до основания своими ударами. А в одной из зал гарема Эбул со смесью недоумения и радости на лице нежно скользил кончиками пальцев по щеке своего раба. И не понимал, что прятать страх вновь стать никем под маской спокойствия без этой самой маски Ланьлину слишком тяжело. Потому не прекращал плавных движений, отзывающихся в теле сладкой истомой. Не больше. Слишком оба устали, чтобы допустить в свой маленький мирок еще одну дозу возбуждения.
Сам же киотец, привыкший ежесекундно просчитывать свои действия на несколько шагов вперед, только обессилено прикрывал глаза, стараясь не заплакать, как мальчишка. Ведь все почти получилось, он почти стал вновь живым. И потерял все это из-за глупого благородного порыва. О чем теперь жалел. Ведь впереди как никогда ясно вырисовывались годы непрестанной работы над собой, бесконечное самосовершенствование. С нуля. И, что хуже всего, в абсолютном одиночестве. А эмир… Что же, не смотря на ласку, от которой Ланьлин просто не мог увернуться, подчиненный связи со своей бывшей маской, в лучшем случае он оставит раба в гареме. Хотя путь на плаху казался более вероятным. По крайней мере, сам киотец так бы и поступил, стремясь как можно быстрее избавиться от возможной угрозы.
От подобных мыслей становилось только хуже. И Ланьлин даже не заметил, когда мужчина заснул, собственнически обняв свою игрушку. Удобный момент, чтобы вернуть все обратно, пока не поздно, пока еще держится на тонкой нити связь маски. Скрепить разорванную сеть, склеить осколки утекающей сквозь пальцы власти, вновь стать живым и свободным.
Но была эта ночь и потемневшие от страсти серые глаза. И доверие, вопреки всему совершенному ранее. Пусть Ланьлин никогда не был кристально честным и благородным, пусть вся его жизнь – хитросплетения обмана и интриг. Он просто не мог подняться и уйти прочь, навсегда лишившись шанса увидеть того эмира, маску которого с таким восторгом примерял на себя. Просто побыть рядом еще мгновение, минуту, час. И плевать, что потом станет слишком поздно для чего бы то ни было.
Любовь?
- Куклы не умеют любить, Эбул, - прошептал киотец, пристально разглядывая умиротворенное лицо эмира. В прохладной тишине гарема собственный голос показался ему чужим и безжизненным. Совсем как у старой сломанной куклы. – А я ведь старше тебя. И видел такое, от чего твое сердце замерло бы в ужасе навечно… Так почему же победа досталась тебе, мальчик?
Он слишком легко убедил себя в ошибке, в том, что вновь свернул не туда. К счастью для Эбула, киотец больше не доверял принятым под влиянием чувств решениям. Цена за них постоянно оказывалась чересчур высокой для одного. Жаль только, что для понимания этого пришлось потратить столько времени и сил. И куда как больше Ланьлин сожалел о том, чего вернуть был не в силах.
Возможно, не следуй он пустым желаниям украсть чью-то жизнь, все обернулось бы иначе. Потраченные напрасно двадцать лет могли бы стать временем становления и самопознания, обретения своей истиной сущности. А вместо этого лишь стерли из памяти важные мелочи и, самое главное, ощущение бытия самим собой.
Сколь легко и просто было быть принцем великой империи, с которой так или иначе приходилось считаться даже жителям Пустыни. Не составляло труда высокомерно смотреть на подданных с высоты престола, пропуская мимо ушей все советы и наставления.
И как сложно оказалось набраться смелости, чтобы вернуть другому то, что принадлежало ему изначально. Невероятно трудно не сорваться с нагретого их телами ковра, унося с собой истончившиеся, но все же действующие маски. Но вместе с тем приятно ощущать биение сердца под легко коснувшимися груди пальцами, вдыхать такой знакомый аромат цитрусовых масел, обволакивающий Эбула подобно второй коже. слышать его размеренное дыхание, разглядывать в пасмурном полумраке гарема точеный профиль эмира… и не знать, как поступит мужчина по пробуждении.
Вся человеческая жизнь – набор случайностей и неожиданностей, происходящих зачастую в самые неподходящие для этого моменты. Будь то первый поцелуй, случившийся сразу же после ссоры с родителями, первая же любовь, осознанная во время финансового неблагополучия, просто приятное знакомство во время торопливого бега к очередному нанимателю. И если говорить строго, то сам факт рождения – не более, чем случайность. К сожалению, или к счастью, лишь драконам доступна возможность управлять своими жизнями, просчитывая каждое движение на много шагов вперед. Возможно, потому они и предпочитают забываться в медитациях, освобождая разум от мыслей и чувств и запираясь навеки в неприступных храмах Поднебесной.
Мудрые, бессмертные существа. Они продали умение потакать своим слабостям на вечную жизнь. и с тех пор вынуждены убегать от реальности в мир духов, где каждый способен забыть о земных тревогах и радостях. Но никто никогда не говорил о том, что драконы считают подобный выбор верным. Что было бы, останься Учитель с той девушкой? Что бы стало с миром, если бы драконы смогли стать просто людьми?
Высшие создания? Самые могущественные существа? Старый дракон не сумел обрести счастье, которое было готово само прыгнуть ему на ладони. И предпочел забвение. Так может, все наставления Учителя и правила поведения драконов – только глупые выдумки, а все их могущество основано на трусости и неумении встречать трудности лицом к лицу?
- Я думал, ты уйдешь после произошедшего, - ворвавшийся в поток размышлений киотца голос Эбула все еще был хриплым, чуть срываясь на высоких тонах, но уже приобрел ту тягуче-ленивую манеру, которая несла собеседника на волнах мыслей правителя, подобно деревянной лодке. Вот только сейчас он разрушил шелковую тишину гарема, словно пущенный неумелой рукой клинок.
К счастью, эмир и сам понял неуместность речей.
Да и что мог ему ответить немой раб? В карих глазах Ланьлина все еще горело пламя жизни, оттеняемое разочарованием и недоумением от прерванного сеанса размышлений, но с каждым вздохом лицо все больше обретало кукольные черты. Игрушка. Сумевшая немного пожить за своего хозяина, но вместе с тем не способная обрести истинную свободу. Ценный подарок, предназначенный для любования и демонстрации почетным гостям. Лишь тем, кто способен по достоинству ценить не только внешнюю красоту наложника, но и его умения.
Потому-то Эбул лишь скользил кончиками пальцев по мягким розовым губам Ланьлина, не испытывая к нему ничего, кроме жалости.
Слишком сильны были собственные воспоминания о первом дне, проведенном без маски. Как жутко и вместе с тем захватывающе было осознавать происходящее вокруг с той кристальной ясностью, что бывает доступна лишь избранным. Осознавать, но и иметь возможности повлиять на события хотя бы кивком головы, взмахом ресниц, криком, стоном… Эбул все еще слегка вздрагивал, вспоминая ощущения второго дня, когда понял свое бессилие. Когда смерть казалась спасением. К сожалению, абсолютно недоступным бесправной игрушке правителя. Даже слезы остались непозволительной роскошью.
Годы назад эмир мечтал о подобных способностях – не плакать, когда горячая влага застилает взгляд, мешая разглядеть обидчика, молчать, когда крик рвется из горла, пробивая бреши в душе. Подчиняться, когда тело требует битвы. Сдерживать себя, оставаться холодным и беспристрастным в любое мгновение бытия.
Тогда Эбул еще не понимал, что воплотить это в реальность значит оказаться живым мертвецом. Пустым местом, никчемной безделицей. Тем, кто не только не способен на чувства ненависти и любви, но и недостоин их.
Слишком страшной оказалась воплощенная мечта.Пройти этот путь еще раз эмир не готов был ни за какие богатства мира. А мальчишка, раб, лжец и обманщик, добровольно шагнул в бездну, отдав победу в руки поверженного противника.
И теперь, глядя в медленно застывающее лицо раба, мужчина с удивлением понял, что больше всего хотел бы увидеть его истинный облик. Не бездушную кукольную маску, не лукавый прищур, свойственный ему как правителю Пустыни, не ужас в угасающем взгляде, но правду. Глубокую морщинку между бровями, говорящую о свойственном человеку беспокойстве характера и нервных расстройствах, поджатые словно в недовольстве губы, выдающие натуру закрытую и конфликтную, резкие движения неуверенного в себе человека. Пусть бы облик Ланьлина оказался неприятным, отталкивающим, но… настоящим. Ради этого Эбул был готов поделиться с ним и властью, и частью своей жизни.
- Я помогу тебе, - шепнул Эбул, стараясь не поколебать больше хрупкую завесу тишины, густо замешанной на шелесте дождя за окном и шорохе шелковых подушек под разгоряченными телами. – Пусть на это понадобятся годы, но я придумаю способ, как вытащить тебя.
Спроси сейчас кто-нибудь о причине подобного решения, эмир не нашелся бы с ответом. Чуть позже он был готов рассказать любопытному о самосовершенствовании, стремлении к идеалу и необходимости помощи другим для этого. Но в данный момент мужчина и сам не понимал своих порывов. Еще одна тайна? Жалость? Не успевшее покинуть душу желание самого Ланьлина? все это стало неважным, когда раб покорно приоткрыл губы, опалив кончики пальцев эмира горячим дыханием. Ровно настолько, чтобы вызвать интерес, но не показаться излишне навязчивым. Идеальный наложник, идеальная игрушка для постели повелителя, слишком совершенный, чтобы быть интересным долгое время. К счастью, Эбул прекрасно знал обо всех недостатках Ланьлина, а потому с удовольствием перехватил инициативу в игре, коснувшись губами мочки ужа киотца.
Какая, в сущности, разница, кто из них кто, если даже дождь и тишина служат им помощниками, не разделяя, а лишь делая ближе друг к другу?

@темы: скрываясь под маской, слеш, фентези

---

Скрываясь под маской. Акт II

Название: Скрываясь под маской. Акт II
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)

Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками

По заявке

Nekomate

часть 7-8

7. Мосты
Под ногами шуршал, словно море, белоснежный песок парковых дорожек, усеянный опавшими вишневыми лепестками. И Ланьлин, теперь уже окончательно оставшийся в одиночестве, старался ступать именно по этим шелковым каплям, безжалостно орошая землю горьким соком. В душе горела пламенем обида на Учителя. За обман, за собственные заблуждения, за то, что тот так легко променял нерадивого ученика на служение в храме. Хотя разум и понимал, что дракону всегда были глубоко безразличны переживания и тревоги людей, все, что он делал для потерявшегося в мире мальчишки, было продиктовано скукой. Ему просто надоело ждать прощения своих собратьев, а потому Учитель развлекал себя играми с человеком.
Блуждая между усеянных крупными цветами деревьев, эмир в глубине души радовался тому, что разучился плакать. Хотя больше всего хотел сейчас вернуться в беседку и за чашкой зеленого чая излить дракону свои горести и обиды. Не для того, чтобы ткнули носом в ошибки, не для очередной нравоучительной беседы, оставляющей больше вопросов, чем ответов. Ланьлину всего лишь был нужен тот, кто сможет выслушать и налить еще чая.
Бело-розовые песчаные дорожки прихотливо изгибались, наверняка образуя сложный узор, а эмир с тоской думал о том, как ошибался все эти годы, принимая желаемое за действительное. Вся его вера, все поступки были продиктованы твердым убеждением в привязанности к нему старого дракона. Двадцать лет Ланьлин безропотно исполнял указания Учителя, постигал тайны искусства масок, наивно полагая, что следует совету друга. И совсем позабыл о том, что дружба для драконов понятие эфемерное, используемое лишь в разговоре с низшими созданиями вроде людей. Возможно, все дело в том, что потерявшему все мальчишке хотелось обрести хоть какое-то близкое существо, которому он мог бы довериться, а спустя годы это желание переросло в уверенность. И возможно, именно столь очевидное заблуждение помогло эмиру не сойти с ума за время путешествий по миру.
Теперь же все, что строилось долгие годы, рухнуло за пару мгновений беседы с Господином Настоятелем. Драконы мудры, но и они могут ошибиться. Драконы рассудительны и хладнокровны, но и они могут поддаться чувствам. То, что делало людей сильнее, убивало созданий мира духов вернее мечей и заговоров. Но самое главное – на самом деле Ланьлин всегда оставался один. Даже внимая речам Учителя, оттачивая свое умение отбирать маску другого человека, изучая повадки и мысли окружающих людей под пристальным надзором старика. И от этой мысли становилось только хуже.
Дойдя до небольшого сада камней, эмир с удивлением понял, что должен был выйти из парка давным-давно, а вместо этого проблуждал между деревьев несколько часов. Сама собой ему в голову пришла ироничная мысль о реакции слуг, не сумевших разбудить своего господина. Наверняка поднимется паника на всю Пустыню…
С ближайшей ветки сорвался и мягко опустился на плечо Ланьлина крохотный лепесток вишни, заставив эмира обратить внимание на царившее вокруг великолепие. Двадцать лет он потратил на переживания и метания, на никому ненужные уроки и медленное самоуничтожение. Но ни разу так и не огляделся вокруг. А вечно цветущий вишневый сад осыпался на землю нежно-розовым цветом, ложась на песок дорожек белыми слезами. Забавно, на родине Ланьлина в дни цветения вишни устраивали праздники, чтобы каждый житель мог отвлечься от забот и полюбоваться на природное великолепие… Зачем же драконы, покидающие свой Храм только в исключительных случаях создали для себя подобное совершенство? Чтобы знать, что за кружевными стенами есть красота?
Увлекшийся лишними мыслями эмир раздраженно тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Все это был Эбул. Это бывший правитель Пустыни увлеченно разглядывал цветущий сад, это Эбул увидел несовершенство драконов, это ныне безмолвный раб гордо вышагивал по извилистым тропинкам парка, задевая белый песок полами своего одеяния. Тогда как Ланьлину досталось только принять изменившееся положение дел и покорно удалиться в мир людей, чтобы либо продолжить начатое, либо попытаться отыскать иной путь.
Как ни странно, мечтательный и безалаберный Эбул оказывался куда как лучшим правителем и человеком, чем Ланьлин. Пусть и проиграл ему свой трон, поддавшись пустому увлечению немым рабом. Избавившись от лишних мыслей, эмир быстро нашел выход из сада, оказавшись перед своим главным испытанием по пути к Храму. Вот только теперь наполненный негой и ароматами трав луг не мог стать препятствием для Ланьлина. И мужчина позволил себе расслабленно броситься навзничь в дурманящую голову своими запахами траву, не заботясь о пути назад. Он и без того безнадежно опоздал.
Все же не зря разнотравный луг драконы оставили напоследок как самое суровое испытание для вымотанных путешествием по подвесному мосту людей. Соблазн на мгновение оставить собственную цель и прилечь отдохнуть был велик, и не один, и не два путника уже попались в столь простую ловушку. Ведь так легко отбросить все и погрузиться в сладостную негу, и так трудно заставить себя подняться после. Потому Ланьлин никогда не позволял себе отдыха, торопился пройти этот участок пути как можно скорее. Возможно, в этом-то и заключалась его ошибка.
Но теперь, когда Учитель пропал в глубине Храма, бояться не вернуться или не дойти было глупо, и эмир позволил себе передышку. И вновь он с удивлением понимал, как восхищается многоцветьем и гармоничностью окружающего мира Эбул. Как будто не он рос среди драгоценных шелков и украшений, как будто не в его дворце расцветали всеми красками искусно вышитые ковры и платки наложниц, как будто не ему верные слуги были готовы преподнести любое сокровище мира. С растерянностью и недоумением Ланьлин понимал, что всего этого бывшему эмиру было мало. И попав в пусть придуманный, но такой живой мир, Эбул неизменно побеждал потратившего двадцать лет на месть киотца.
«Что если его чувства не были бессмысленными? – рассеянно думал Ланьлин, позволяя маске затопить свое существо искренним восхищением лугом. – Что если так и надо: жить собственными устремлениями, отдаваясь им целиком?»
Пусть даже это и было правдой. Но тогда почему же Эбул остался во дворце вместо того, чтобы, следуя своим желаниям, путешествовать по миру, познавая и разгадывая его? Он послушно исполнял навязываемую диваном волю, подписывая приказы и распоряжения. И при всем при этом стремился прочь от Великой Пустыни с ее монотонными красками и извечной жарой.
«Не так, - тут же поправил себя Ланьлин. – Он восхищался пустыней, любовался ею каждую секунду своей жизни, отыскивая среди горячих песков отдых для разума и души. Просто ему было мало только ее. Мало, чтобы охватить взором целый мир, и много, чтобы освободиться от ее власти».
Окончательно запутавшись в собственных выводах, эмир обхватил руками колени, подтягивая их к груди, и принялся бездумно смотреть за горизонт.
Колыхались на ветру травы, золотистыми колосками щекоча небо и подгоняя бегущие в нависающей сверху синеве облака. Где-то рядом серьезно и важно гудел крыльями жук, а с цветов то и дело срывались яркими лепестками бабочки. И эта, царившая повсюду тишина, была куда как более правильной, чем изящное совершенство вишневого сада в Храме. Потому что редко когда вечный праздник может оставаться ценным для заблудившегося в самом себе человека.
Ланьлин всю жизнь сравнивал себя с кем-то: отцом, о котором читал в трактатах, великими императорами, о которых так часто говорили учителя, драконами, которые изредка навещали своих подопечных. И каждый день жизни проходил в попытках стать кем-то из них. Стоя перед зеркалом, юный император часами отрабатывал жесты и выражения лица, представляя, как в скором будущем одним только взглядом поставит на колени стотысячную армию подобно Тинь Ван Линю. Уже после он бежал в дворцовую библиотеку, чтобы набрать там побольше свитков и гримуаров, дабы уподобиться мудрейшей Цинь Ли Тянь. Вот только строгий взгляд мальчишки не шел ни в какое сравнение с пылающим взором опытного убийцы, залившего дороги Киота кровью врагов. Вот только попытки прочесть хоть один из ученых трактатов проваливались на введении, наполненном таким количеством терминов, что юный император в ужасе откладывал свиток подальше.
И теперь, пройдя весь мир, потеряв все и даже больше, прожив пол жизни, Ланьлин по-прежнему продолжал сравнивать себя с другими. Точнее, с другим. Эгоистичный, безответственный, легкомысленный Эбул слишком быстро занял все помыслы Ланьлина. И мужчина сам не заметил, как все его поступки и решения основывались прежде всего на попытках доказать что-то лишенному своих масок эмиру.
Потому что под его руками Ланьлин оживал, даже находясь во власти собственного проклятья. Потому что он все же заботился о своих рабах так же как и о любых драгоценных вещах, вычисляя их стоимость не разумом, но телом. Потому что не смотря ни на что, Эбул всегда оставался прежде всего собой. И это, к огромному сожалению Ланьлина, вызывало уважение.
От того-то боявшийся повторения собственных ошибок бывший император допустил множество куда как более серьезных промашек. Восстановил против себя диван, даже заранее зная, что привыкшие к власти беи извернутся, но придумают способ отомстить эмиру. Приблизил к себе вора, поставив над ним впечатлительного и явно завороженного необычной для этих мест внешностью Насреддина Обула. Побоялся остаться без прикрытия и сберег в гареме своего главного врага – Эбула. Пусть тот и не был способен причинить вред мужчине.
Идти заведомо ложным путем, только бы не стать похожим на того, кто проиграл тебе собственную жизнь. Вот только… Теперь Ланьлин совсем не был уверен в том, что вышел победителем в этой войне. Пожалуй, он больше потерял, чем приобрел, не смотря на то, что все же сумел достичь поставленной цели.
Вся его жизнь была похожа на путешествие по подвесному мосту: часто попадались гнилые доски, скользили пальцы по влажным тросам, а под ногами бушевала смертоносная стихия. И каждый шаг императора, каждый вздох был ради одного – достичь противоположного берега. Но, к сожалению, увлеченный своим путешествием, Ланьлин не задумывался о том, что же ждало его за туманной неизвестностью. Он полагал, что сумеет найти ответ после, что все разрешится само собой, как это часто бывало в детстве. Но у судьбы были иные планы.
Вот и оказался некогда могущественный император сидящим в мире собственных грез на разнотравному лугу и размышляющим о бесполезности собственной жизни. Теперь смерть казалась лучшим выходом из ситуации.
Словно услышав мягкий голос Учителя, Ланьлин вскинул голову и рывком поднялся на ноги, инстинктивно расправляя плечи и стряхивая с халата налипшие за время отдыха веточки-листочки. Он раньше никогда не видел, чтобы мост приближался сам.
Но осыпалась в жадную пасть пропасти комьями земля, исчезали во влажном тумане цветы, испугано разлетелись насекомые, оставив Ланьлина наедине с самым главным испытанием пути.
Он проходил его множество раз, неизменно познавая других, отдавая дань уважения мудрости драконов, ограничивших путь веревочными перилами. Но ни разу император, повинуясь древнему правилу, не обернулся назад. До этого момента.
Там, где оканчивалась тень человека, на границе между сознанием и истиной, старые доски осыпались, золотистым пеплом падая в пропасть. До тех пор, пока не оставалось ничего. Ни поскрипывающих на ветру влажных поручней, ни рассохшегося дерева под ногами, ни памяти, ни мыслей. Что было, то прошло. Согласно заветам драконов прошлое нужно отринуть, вычленив крупицы знаний. Для почти вечных и всемогущих созданий ушедшие в небытие годы были лишь досадной помехой, засоряющей разум и отвлекающей от цели.
Но люди потому и не летают, что продали дар крыльев за возможность чувствовать и поддаваться слабостям. Мечты, умение наслаждаться малым и воплощать иллюзии в реальность заменили человеку небо. Потому ступая на возникшую под его ногой доску, Ланьлин с грустью вспоминал своего Учителя. Того, кто ошибся, не имея на это права.
Потому, шагая под ласковыми дуновениями ветра, император неспешно впитывал в себя каждое воспоминание. Колыбельная перед сном, с перезвоном золотых бубенцов и шорохом расшитого золотыми нитями кимоно. Водопад иссиня-черных волос, так несвойственных жителям Киота, неторопливо собирающийся в замысловатую прическу, обильно украшенную золотыми и рубиновыми заколками. Звон мечей и экономные, короткие замахи воинов, призванных отдать собственную жизнь за великого императора…
Сам Император. Статный светловолосый мужчина, облаченный в вышитое алыми драконами кимоно. Мудрый правитель и жесткий, безжалостный политик, поставивший на карту взрослых игр собственного сына. Человек, который измерял свою жизнь и жизнь окружающих понятиями чести. Вот только… Не дано было шестилетнему мальчишке разглядеть все нити сплетенной Императором паутины. От того и забился подросший наследник в еще слишком хрупких, но уже достаточно вязких путах сети.
В его жизни было много всего: счастье, радость, страдание, горе. И все же судьба распорядилась так, чтобы больше всего Ланьлину досталось равнодушия. Того, что убивает медленно и безболезненно, изнутри. Разъедает душу, ослабляя разум и плоть.
Теперь же, к изумлению Ланьлина, мир вокруг оживал, наполняясь запахами и красками. Не так, как на поляне-ловушке, заманивая и заставляя позабыть обо всем. Напротив. Каждый звук, каждый вдох в этом новом пространстве придавал сил двигаться дальше, бескорыстно даруя себя человеку.
С самого детства человек изменяется, подстраивается под догмы и правила своего окружения, запоминая и признавая имеющиеся правила единственно верными. Так вместе с внешностью изменяется разум, способ мыслить, способ жить. И если на далеком западе люди посвящают свои судьбы блеску отточенной стали и вою холодных вод океана, то жители киота предпочитали познавать себя и окружающий мир. Конечно, были войны, сражения, лилась по земле кровь. Но все же мало кто из киотцев ставил битвы и победы выше самопознания.
«Не умереть, оставаясь живым, а жить, даже умерев», - так учили Ланьлина учителя. Те, кто видел в ребенке не только символ власти Киота, но и просто потерявшегося в блеске императорского дворца мальчишку. К сожалению, их было слишком мало, чтобы воспитать из наследника личность. Большинство наставников предпочло ограничиться прописными истинами, не произведшими должного впечатления на принца. Долг, честь, правила – все это с годами стало настолько привычным и скучным, что появившийся во дворце Странник казался подарком Небес.
Необычный, столь непохожий на окружающих и вместе с тем знакомо мудрый и уверенный в себе, этот человек превратился из оставленного однажды переночевать на пороге кухни бродяги в лучшего друга, брата юному Императору. Ланьлин охотно принимал каждое предложение Странника, доверчиво следовал за молчаливым мужчиной, слушался только его. И сами собой забылись государственные дела, полностью перейдя в руки советников. И стал не важен трон и слова учителей о чести и долге императора. Только бы можно было провести лишний час в компании немого бродяги, любившего смотреть на закат.
Изменились привычки, повадки, манера речи. Казалось, даже мысли юного императора возникали по какому-то иному, нежели прежде, принципу. То, что было естественно до встречи со Странником, вдруг потеряло свой смысл. Теперь уже не наследник рода Сяосяошень прогуливался неторопливо в дворцовом парке. То был другой юноша: порывистый, язвительный, совершенно несдержанный на эмоции. И лишь одному человеку пришлись по нраву произошедшие перемены – Страннику.
Мужчина поддерживал каждое начинание юного принца: помогал с поиском давно запрещенных книг, поощрял шалости и проказы, пристально следил за каждым вздохом своего подопечного, боясь упустить хотя бы одну деталь. И стерег свою будущую маску от всех бед и напастей, какие только могли случиться с парнем. Как немому удалось убедить советников не отправлять помутившегося рассудком, как считали придворные, императора в один из отдаленных храмов для восстановления и лечения, неизвестно. Но только Ланьлин остался рядом со своим другом, и спустя несколько месяцев никто не удивился тому, что император сидел у ног безродного бродяги.
Впрочем, теперь Ланьлин понимал, что все произошедшее после стало закономерным итогом его собственных ошибок. Прежде всего, неумению быть собой, неспособности пройти свой путь до конца в одиночестве. Теперь уже трудно было сказать, что стало причиной этого: возраст или воспитание, основанное на подчинении и беспрекословном повиновении. Но император собственноручно отдал Печать и Свиток в руки самозванца, бежав под прикрытием жалостливого дракона.
Пожалуй, впервые в жизни Ланьлин задумался о правильности своих поступков. Как в прошлом, так и в настоящем. Да, он был несмышленым мальчишкой, когда попал под влияние Странника, но что мешало ему прислушаться к словам тех, кто действительно заботился о Киоте? Что мешало ему вспомнить наставления отца, раз за разом повторявшего, что для Императора всегда на первом месте должны стоять интересы подданных, и уже потом – богов и духов? В конце концов, что мешало ему хоть на миг задуматься об Эбуле и народе Пустыни?
Теперь же, стоя на шатком веревочном мосту тот, кто некогда назывался Императором, кто примерил на себя титул эмира, и недоуменной улыбкой оглядывался вокруг, не понимая, как он не нашел ответа раньше? Ведь простую истину раз за разом повторяли все вокруг, не стесняясь порой в выражениях. Отец, великий император и полководец, расширивший пределы Киота почти в полтора раза, ошибался, отдавая властителям земель лишь одно право – выбрать жизнь, полную служения своей стране, или смерть. Ведь сам он стремился лишь к одному – быть рядом с той, что однажды своим взглядом обрекла холодное сердце на вечное пламя. И каждый поступок, бой, вздох был посвящен великой императрице, подарившей своему господину наследника. И Ланьлин с отчаяньем понимал, что хочет того же…
- Мой господин! – первым, что увидел эмир, распахнув глаза, было обеспокоенное лицо старого советника. – Хвала Алраху, с тобой все в порядке! Ты спал так долго, что я позволил себе вызвать слуг и лекарей и целебными порошками и снадобьями, дабы изгнать из твоего тела хвори и проклятья.
- Спасибо, Гейдар, но мне ничего не нужно кроме покоя, - едва заметно улыбнулся правитель. – Хотя спал я действительно непозволительно долго.
Ошеломленные более чем странным поведение своего господина слуги растерянно наблюдали за удаляющейся в сторону гарема фигурой эмира. И только визирь хмурился, заметив разительные отличия во внешности человека, восседавшего на троне пустыни, до пробуждения и после него.

Часть 8. Дождь.
Пустыня всегда была заботлива и милостива к своим детям. Потому и орошали ее черные пески, приносящие жизнь и прохладу обильные дожди. Только раз за год, но изнывавшим от зноя и жажды обитателям страны этого хватало с лихвой. Разливались мутными серо-коричневыми потоками реки, вымывая каждый раз все новые русла среди грузно опускающихся под весом воды барханов, оголяли свои тонкие белесые корни деревья, набухали колкими почками верблюжьи колючки и кактусы. Дожди приносили с собой воду, но главное, они возвращали людям надежду. На то, что пройдет еще год, и небо вновь будет плотно обложено сизыми тучами, бережно пронесшими в себе сквозь пространство так необходимую влагу.
И мало кто знал, хотя, скорее всего, просто не желал знать, что после каждого сезона дождей не возвращались домой больше половины торговцев, рискнувших отправиться в путь, что то и дело после люди находили в песках тушки утонувших зверей, что не сумевшая вовремя добраться до логова дикая собака воет ночами на луну, провожая в последний путь погибших щенят. Эти факты укрывались Диваном бережнее военных секретов, оборачивались в слои лжи и недомолвок, погребались под грузом праздников и торопливых полевых работ. Лишь бы народ не паниковал понапрасну, лишь бы не легла на репутацию Дивана печать убийства. Ведь на самом деле… Эмир всегда предвидел дожди за месяц до их появления. Но куда простым подданным до тайн дворцов и прохладного шербета?
Обул никогда не любил дождь. Частично, потому что знал оборотную сторону могучей стихии, частично… Большую часть времени, проведенную в разлуке с братом, между ними стояла водяная стена. И бешено отсекая противнику голову, вспарывая сияющим на солнце или при лунном свете ятаганом вражеский живот, сжигая тела некогда живых людей на кострах, дей неизменно думал серых глазах эмира.
Для него Эбул всегда являлся олицетворением Черной Госпожи, ее верным сыном и ставленником среди людей, идеальным господином Пустыни. Вот только каждая попытка Обула сблизиться с братом, позволить себе чуть дольше задержать его в своих объятиях, неизменно оборачивалась болезненно хлещущим по сердцу ливнем. Тем, что дарует жизнь тысячам, убивая взамен сотни. Равно как и эмир, повинуясь давним традициям, всегда был готов пожертвовать верными слугами ради процветания страны. Пусть бы даже цель того не стоила. И его серые глаза, порой бывшие такими манящими и искристыми, в такие моменты превращались в отточенную сталь, в свинцовое небо стонущей под дождем Пустыни.
Теперь же все стало иначе. Обул по-прежнему с тоской думал о брате, мужчине, который ему никогда не достанется. Потому что таков закон, потому что Эбул уже сделал свой выбор, потому что мысли дея все время возвращались к другому. К тому, кто пришел вместе с первыми каплями дождя, ударившими едва слышной дробью по раскаленным стенам дворца, к тому, кто сумел вырвать Обула из порочного круга любви. Легкое касание длинных чутких пальцев, полуулыбка на губах, искренний смех в глазах – вор сумел украсть не только перстень дея, но и его ненависть, искусно вылепив из нее привязанность и симпатию. Потому, сидя на подушках у исчерченного дождевыми струями окна, Обул внимательно разглядывал спящего за шелковым пологом мужчину.
Гибкий, податливый, превращающий каждое мгновение вместе в непрестанную борьбу, Насреддин сумел заинтересовать дея. К сожалению, не настолько, чтобы воин пошел до конца. Поцелуи – жадные, многообещающие, на грани с болью. Касания – кожа к коже, обжигая, сливаясь, сгорая. Слова – грязные, пошлые, немыслимо возбуждающие… Но не больше. Обул так и не смог позволить вору скользнуть рукой под плотную ткань шаровар, ограничивая его движения только трением тел друг о друга. Возбуждающим, но явно недостаточным для обоих.
К чести Насреддина, он мужественно терпел, не оставляя, впрочем, попыток взять и эту крепость ловкостью и проворством. Даже спящий, мужчина, словно в насмешку над деем, выглядел до сумасшествия соблазнительно. Изящный, подобный кошачьему, изгиб спины, длинные стройные ноги, сейчас опутанные тонким хлопком простыней, ласково сжимающие ткань чуткие пальцы, приоткрытые словно в приглашающем жесте губы…
- Поверь, заниматься любовью куда как лучше, чем мечтать о ней, - вывел из состояния транса Обула насмешливый голос вора. – И я бы с удовольствием доказал тебе это.
- Поверь, любоваться вором в зиндане куда как лучше, чем им же в собственной постели, - фыркнул дей, отворачиваясь к окну.
- Поспорим?
Обул не заметил, как Насреддин оказался рядом, кончиками пальцев заставляя мужчину повернуть голову.
- Ты так привык любить эмира, что не можешь поверить в свои чувства к кому-то другому, - глаза вора, казалось, светились в полумраке странным мерцанием, больше свойственным кошачьим. – Чего тебе стоит хотя бы час пожить для себя?
Кто из них первым потянулся за поцелуем, мужчины так и не поняли, но уже спустя мгновение Обул ловил губами горячее дыхание вора, пронизанное насквозь прохладой дождя. Осторожно скользил пальцами по шее Насреддина, перебирая шелковистые пряди волос, так похожих на черный водопад. Обнимая, целуя, принимая ласки, дей не переставал восторгаться тем, кто по всем правилам должен был стать его врагом. Стоило вору чуть ослабить напор, и в голове Обула появлялись совсем неуместные мысли о том, что лучшим выходом было бы связать и посадить зарвавшегося преступника в зиндан, а с эмиром разобраться самому. Но в следующий миг, словно предчувствуя дурное, вор набрасывался на воина с удвоенной энергией, почти срывая с него тонкие шальвары и с довольным урчанием покусывая припухшие от поцелуев губы.
И снова болезненные касания, руками, губами, телами, друг друга. До синяков, до кровоподтеков, до глубоких царапин, заживить которые будет безумно трудно. Со стороны могло показаться, что они пытались прорваться сквозь тела друг друга, боролись в своей страной манере, пытаясь оторвать от противника как можно больший кусок. Ровно до того момента, пока Насреддин, заставив дея согнуть одну ногу в колене, не подался вперед пахом, позволяя чувствовать и чувствуя взаимное возбуждение. Сейчас Обул казался как никогда податливым, мягким, покорным. Совершенно непохожим на безмозглого стражника, гоняющего воров всех мастей по велению собственного брата. И таким он нравился вору куда как больше.
Потому, натолкнувшись в очередной раз на яростное сопротивление при попытке зайти чуть дальше, недовольно взвыл:
- Прекрати делать вид, будто не хочешь этого!
О том, что дышать под весом взрослого, непрерывно ерзающего, мужчины будет сложно, Обул раньше не задумывался, да и теперь терялся в собственных ощущениях, неосознанно подаваясь навстречу каждому движению вора. И только на грани помешательства сумел собраться с силами и ответить. Пусть не верно, зато честно:
- Хочу, но поклялся, что только он будет первым.
- Глупец, - Насреддин недовольно прикусил чувствительную кожу на шее любовника. – Забудь о своей клятве хотя бы на эту ночь.
- Ты излишне самонадеян, - прохрипел дей, легко подхватывая вора на руки и опуская себе на колени. – Но у нас есть иной выход…
- Ну, уж нет, либо ты мой добровольно, либо я возьму тебя силой.
- Кажется, ты слегка перепутал наши роли, - усмехнулся Обул, рывком сбрасывая Насреддина на пол и тут же нависая сверху.
Только игра, пусть и удивительно увлекательная. Приручить, овладеть, подмять под себя – главная цель их непрерывной борьбы, единственным правилом в которой было получить как можно больше удовольствия. И когда один из почти любовников на мгновение сдавался, второй делал все, чтобы заставить противника потерять голову от ласк и забыть о цели. Потому дей осторожно скользил пальцами по обнаженному телу Насреддина, задевая самые чувствительные точки, выдавшие себя едва заметным покраснением. А стоило вору не удержать стона, принялся повторять путь губами, вдыхая пряный, резковатый аромат его напряженного тела.
В прочем, для Обула не представляло проблем исполнить свое желание прямо сейчас, вырывая победу силой. Но слишком велик оказался соблазн услышать просьбу, мольбу о продолжении. И потому настойчивый поцелуй, и потому уверенное движение ладонью по внутренней стороне бедра, и потому казавшееся таким естественным, но слишком медленным, движение бедрами.
Насреддин откликался. Долгим хриплым стоном на покусывание сосков, невнятным вскриком на теплую влагу языка, облизывающего его живот, шумным дыханием сквозь упрямо сжатые зубы – на горячее дыхание у самого паха.
- К иблису, Обул! Давай же!
- Как ты невежлив с представителем правящей династии, - дольно усмехнулся дей, продолжая неспешные ласки и ловко уходя от попыток вора получить желаемое. – Но я готов простить тебя… в обмен на просьбу.
- Так и подохнешь, как пес шелудивый, девственником!
- Возможно, мне стоит прекратить? – многозначительно провел ладонью Обул по покрытому испариной телу вора от горла до бедер. И уже собрался было отстраниться, когда Насреддин с рыком потянул его на себя:
- Только попробуй, и я сделаю все, чтобы превратить твою жизнь в ад!
- Перед такой просьбой сложно устоять…
Пусть на губах Обула играла довольная улыбка, а руки уверенно оглаживали ягодицы любовника, разминая и позволяя ему расслабиться, но внутри что-то противилось происходящему. Все должно было быть совершенно иначе, без борьбы, без глупых клятв и обещаний, так, чтобы вор мог украсть не только деньги и драгоценности. Хотя бы один раз.
Но роли были распределены, и Насреддин совершенно бесстыдно выгибался навстречу ласкающим его рукам, все шире разводя ноги. Как будто, пытался получить гораздо больше, чем ему действительно было нужно. И Обул не смог удержаться от столь явного приглашения, с силой толкнувшись внутрь.
- Мой дей! – вломился в спальню Обула слуга, тут же испуганно застыв на пороге при виде переплетенных мужских тел. Не ново, но каждый раз неповторимо. Наверное, потому мальчишка-посыльный торопливо отвернулся и протараторил уже завешенной коврами стене. – С вашим братом что-то случилось. Лекари не могут разбудить его!
Насреддин протестующее вцепился пальцами в плечи рванувшегося прочь Обула, но не смог удержать перепугавшегося за жизнь брата воина. И так и оставляя лежать среди беспорядочно разбросанных подушек и ковров, раскинув широко ноги и бесстыдно лаская себя рукой:
- Либо помоги мне, либо катись отсюда к иблису, - рявкнул он на мальчишку, досадуя на так не вовремя заснувшего эмира. Хотя, как оказалось, слуги во дворце умели не только начищать полы до блеска.
Обул же, между тем мчался по коридору в залу собраний, распугивая попадающихся по дороге слуг своим неподобающим видом. Все же не каждый день можно было увидеть дея, пытающегося на бегу обмотать бедра тонким шелковым покрывалом, чтобы хоть как-то скрыть свое возбуждение. Но сейчас Обула меньше всего беспокоило мнение окружающих, куда как важнее было состояние брата. Или того, кто выдавал себя за него.
С первого дня становления их государства в обязанность дея входило ежеминутно следить за безопасностью правителя, расплачиваясь за малейшую царапину на коже венценосного родственника удесятеренной болью. Только душевные страдания эмира оставались при нем, не отражаясь ни на слугах, ни на безупречном лице. Потому-то Обул и торопился к месту происшествия, беспокоясь, пожалуй, впервые в жизни, только о себе. Возможно, все дело было в оставленном на полу его спальни воре, разгоряченном и почти покоренном, но страх последовать за братом не давал мужчине даже шанса осмыслить собственное поведение.
И воин бежал, разбивая грудью завесы дождя, прорывавшиеся в распахнутые настежь окна, оставляя влажные следы на коврах, снося на поворотах дорогие скульптуры и не сумевших увернуться слуг. А кожа на кончиках пальцев все еще горела от прикосновений к влажной от пота коже Насреддина, и зашедшееся при первом же поцелуе в сумасшедшем ритме сердце каждый миг грозило разорваться на клочки, отдавая тупой болью в солнечное сплетение, все больше сбивая и без того неровное дыхание.
Хотелось забыть обо всем, вернуться к иблисовому вору и закончить начатое. Очень редко душа и тело Обула сходились в своих желаниях, но никогда еще ему не приходилось прикладываться столько сил, чтобы перешагнуть через себя. Впрочем, дею помогало в этой борьбе еще одно желание – хорошенько встряхнуть эмира, надумавшего развлекаться в столь неподходящий момент.
Остановись Обул хотя бы на минуту, или будь он чуть менее возбужден, мужчина бы всерьез обеспокоился этой вспышкой гнева на брата, ранее бывшего центром мироздания. Ведь буквально несколько часов назад дей не задумываясь отдал бы свою жизнь по первой же просьбе Эбула. Более того, он отдал бы ее, увидев хоть одну слезинку в глазах брата, лишь бы вернуть на его лицо улыбку. И вдруг отдающая искренней злостью досада на эмира из-за какого-то жалкого вора, возомнившего себя ловким игроком на политической арене. Как будто Насреддин сумел стать для Обула повелителем и единственным господином.
Так, влекомый больше чувством долга и возможной расплатой за то, что не уследил за здоровьем эмира, дей ворвался в залу собраний. Едва не рычащий от злости, мокрый, взъерошенный, полуголый, он походил на шайтана со всеми его приспешниками, враз выбравшимися на землю, дабы покарать правоверных за все их грехи. Ворвался, чтобы натолкнуться на растерянных лекарей во главе с визирем, что-то втолковывающем почтенным старцам. И взбесился еще больше, не найдя даже следов брата:
- Где Эбул?
- Дей! – обрадовано воскликнул Гейдар, но осекся, увидев выражение лица мужчины. – Ты рассержен?
- Я вне себя, старик! Мне сказали, что наш эмир спит беспробудным сном, весь дворец стоит на ушах, а на самом деле все это было лишь неуместной шуткой?
- К сожалению, мы действительно долго не могли разбудить Эбула, потому и послали за тобой в надежде на подсказку. Но господин проснулся сам и… Я хотел бы переговорить с тобой наедине.
- Надеюсь, ты сможешь подождать, пока я переоденусь во что-нибудь более подобающее? – все же смог обуздать свой гнев Обул и заодно справиться с выскальзывающим из пальцев покрывалом, обмотав им бедра на манер рабов из южных стран. Хотя извиниться перед визирем за невежливое обращение даже не подумал, полностью увлеченный проблемой своего внешнего вида. К счастью, Гейдар был вовсе не против подобного нарушения правил и лишь благосклонно кивнул, отправляя мужчину обратно в свои покои.
И Обул торопливо зашагал в направлении собственной спальни, мысленно просчитывая, успеют ли они с Насреддином завершить то, что так удачно начали. Главное, чтобы вор не успел довести дело до конца в одиночку, так и не дождавшись возвращения любовника. Потому-то шаг дея был хоть и осторожным, но широким, стремительным. Настолько, что, распахнув двери в собственную спальню, он смог остановиться только в паре метров от сладко извивающегося в объятиях слуги Насреддина. И не сразу сообразил, что на месте увлеченно облизывающего плоть вора мальчишки должен был быть он.
Все же вор явно воспользовался магией, чтобы привязать к себе дея. Как иначе объяснить то, что вместо жестокого убийства изменника Обул несколько мгновений любовался сильным телом мужчины, почти наслаждаясь каждым его движением? Только спустя пару минут в голове воина прояснилось. Чтобы в следующий момент помутиться от боли, густо замешанной на так и не сошедшем до конца возбуждении.
Мальчишка-слуга так и не понял, что за сила отшвырнула его к стене, чувствительно приложив затылком к каменной кладке. Но, привыкший к творящемуся в последние месяцы во дворце безумству, он предпочел потерять сознание, и потому не видел разыгравшейся между мужчинами сцены.
- Ишак плешивый! – первый удар ногой пришелся по разгоряченному животу недоуменно пытавшемуся сфокусировать взгляд на дее Насреддина, заставив его с всхлипом согнуться пополам. – Дворовая шлюха!
Вору все же удалось увернуться от третьего удара, с хрипом откатившись в сторону.
- Иблис! – четвертый удар пришелся по спине прижимающего к груди сломанную руку мужчины. – Обул! Успокойся же!
Как ни странно, но хриплый оклик подействовал на дея, заставив его опустить занесенную для нового удара руку и отступить на шаг. Мгновение они рассматривали друг друга, тяжело дыша и пытаясь обуздать бушующие в сердцах страсти. И если вора хоть немного отрезвила боль в руке, то Обул просто запутался в столь быстро сменявших друг друга эмоциях и потому даже не пытался разобраться в произошедшем. Слишком много оказалось для него переживаний за короткий промежуток времени.
- Убирайся.
- Обул! Какого иблиса?
- Убирайся!
- О, Шайтан! Дай мне хотя бы объяснить!
Обул медленно сжал пальцы в кулак, пытаясь не сорваться и вновь не броситься на вора. Перед глазами, словно вытканная на веках стояла картина измены. Пусть Насреддин ничего не обещал дею, пусть сам дей ничего не требовал от вора, но отчего-то увидеть лишнее подтверждение мимолетности их связи оказалось слишком больно. И душу грело осознание того, что предатель все же получил по заслугам, не смотря на то, что сломал руку совершенно случайно. Зато именно этот факт позволил Обулу собраться с мыслями и произнести:
- Я выполню приказ эмира и буду следить за тобой. Но как только брат наиграется в интриги тебе не уйти от моего ятагана, вор.
- Идиот, - прошипел сквозь зубы Насреддин, - ты же сам пожалеешь, что прогнал меня.
- Убирайся.
Натягивая на все еще влажные плечи ентари, Обул смотрел вслед неловко перепрыгивающей с крыши на крышу фигуре. Вор то и дело соскальзывал, не привыкнув пользоваться лишь одной рукой, но все же удерживал в последний момент равновесие. Но хуже всего было то, что дей до зубового скрежета понимал верность сказанных Насреддином слов. Он уже жалел.

часть 9. Маски

Часть 9. Маски
Порой один и тот же путь человек может преодолеть за пару минут и за несколько дней. И зачастую, все дело даже не в его нежелании приближаться к цели. Напротив, иногда само бытие сопротивляется этому. Чтобы не случилось непоправимого, чтобы не разрушилась хрупкая паутина судеб, чтобы каждый получил отмеренное ему. Либо просто для того, чтобы человек лишний раз обдумал собственное решение и еще больше укрепился в нем.
Наверное, в этот раз высшие силы решили все же обратить свое внимание на никчемных людей и преподать одному из них урок. Потому-то недолгий обыкновенно проход по прямому, как стрела, коридору к зданию гарема вдруг превратился в изматывающую дорогу. Подобную опасному шествию по мосту над пропастью. Также хлестали по лицу струи дождя и ветра, врывающиеся в окна, так же скользили ноги на пропитавшихся влагой некогда великолепных коврах, также билось сердце, заглушая все ускоряющимся темпом мысли и чувства. Вот только причиной всего этого теперь был не страх погибнуть. Как ни странно, больше всего эмира выбивало из колеи ожидание встречи.
Толкнуть тяжелые резные створки, впуская влажный воздух в наполненное ароматными маслами и шелками пространство гарема. Окунуться с головой в душистую тяжесть прогретого при помощи солнца и скрытых печей марева. Найти взглядом того, кто сумел победить, не выходя на поле боя. Как виноградная лоза сковывает своими стеблями камни, скрепляя их между собой прочнее любого раствора, как блестящая в каплях росы паутина опутывает отчаянно бьющееся тельце попавшего в ловушку насекомого, так Эбул сумел пробраться в разум бывшего императора Киота. Пробраться, чтобы взмахом ресниц разрушить все то, что так долго строил Ланьлин.
Тщательно выверенная, просчитанная до каждой секунды своего существования маска опадала серебристыми песчинками под ноги тяжело шагавшему по коридору мужчине. все мечты, надежды, планы пеплом кружили вокруг его головы, порождая во взоре мутные пятна и мешая определиться с направлением. Время опутывало руки и ноги свинцовым покрывалом, не дающим двигаться, дышать, жить. Как будто за секунды Ланьлин сумел постареть на несколько десятков лет. И сдавался этому иллюзорному возрасту, не желая бороться за самого себя.
Но был Эбул, в чьих руках вечный раб впервые был самим собой. Был Храм и Учитель, обретшие друг друга спустя годы. Была обратная дорога в мир людей и животных, легко и непринужденно показавшая всю бессмысленность затеи киотца. Можно примерить чужую маску, можно облачиться в чужую жизнь, но судьба все равно свернет к единственно верному для одного человека пути… Пусть даже для этого ей придется вывернуть своего подопечного наизнанку и провести всеми тропами ада.
Вот только первым, что встретилось эмиру, ворвавшемуся в гарем, было воздушное шелковое покрывало, так не вовремя сорвавшееся с перекладины и укутавшее мужчину, словно сеть. Пальцы бесполезно скользили по мягкой ткани, пытаясь сорвать этот отдававшийся в полутонах шелестом дождя кокон. И совсем неуместными показались надетые в порыве тщеславия драгоценности, будто по собственной воле принявшиеся цепляться то за одежду, то за покрывало, причиняя множество неудобств. Хуже всего было то, что Ланьлин потерялся в пространстве, не смотря на то, что мог разглядеть окружающее пространство сквозь тонкий шелк. Слишком заняты были его мысли попытками освободиться.
Наверное, потому он пытался противостоять робким рывкам ткани в сторону. Почти неосознанно ухватился за ускользавший шелк, упрямо потянув его на себя. Но в следующий момент все же выпустил из пальцев мягкую сеть, позволяя неизвестному освободить себя. и совсем не ожидал, что, вдохнув влажного воздуха, пронизанного теперь полумраком и прохладным ветром, наткнется на пустой взгляд серых глаз. словно это их сталь разрезала покрывало, освободив эмира.
- Эбул…
Он должен был вспомнить о своем рабе раньше и приказать ему помочь. Но так привык полагаться только на самого себя за годы странствий, что сейчас лишь растеряно взирал на побежденного уже повелителя Пустыни. И с удивлением осознавал одну простую истину.
Даже ненавидя, даже наслаждаясь поражением Эбула, даже играясь с его заточенной в безвольное тело раба душой, Ланьлин видел в нем прежде всего того мужчину, которого встретил несколько месяцев назад. Уверенного, сильного, мудрого, пусть и не годного к политическим играм. Человека, выиграть у которого можно было лишь обманом, потому как в честной битве вместить в себя всю его душу невозможно.
Первый поцелуй оказался неожиданностью для эмира. Только лишь прикосновение губ, не задрапированное тяжелым дыханием и ласкающими движениями языка и пальцев. Короткий миг, в который обыкновенно решается все. И Эбул решил. Чуть приоткрыл губы, горячо выдыхая в рот Ланьлиню, и покорно положил руки ему на плечи, отдавая инициативу. Мягкий, послушный, признавший собственное поражение и теперь наслаждавшийся его последствиями. Великолепный раб.
К сожалению, именно сейчас Ланьлин более всего хотел бы видеть рядом с собой высокомерного эмира, спокойно поднимавшего руку на тех, кто зависел от него. Потому что только побеждая раз за разом истинного правителя Пустыни, киотец чувствовал себя живым. И мужчина выказал неудовольствие поведением раба, чувствительно прикусив его нижнюю губу и удерживая рукой на месте. Вкус крови никогда не казался Ланьлиню хоть сколько-нибудь привлекательным, и в своих прошлых связях он всячески старался избегать его.
Но сдобренная пряным запахом пота горячая кожа шеи, дергающийся во время каждого невольного сглатывания кадык, легкая дрожь всего тела – с затаенным удовольствием эмир терся носом о самые чувствительные местечки на теле своего раба, изучая и запечатлевая в памяти каждый миг собственного превосходства. Благо, за стенами дворца не палило больше солнце, раскаляя каменную кладку, казалось, даже в самой глубине комнат, и на Эбуле не было одежды, кроме неловко намотанного на узкие бедра покрывала. Тонкая ткань ничего не скрывала, напротив, подчеркивая каждый изгиб красивого тела, и создавала удивительно гармоничный контраст с обнаженной кожей, больше подходящей фарфоровой кукле. Совсем не вовремя пришла в голову Ланьлиню мысль, насколько великолепно смотрелся бы Эбул на тяжелом темно-красном ковре среди бархатных подушек и вышитых золотыми нитями штор. Без украшений, без одежды – лишь отточенная сталь во взгляде и почти неестественная белизна кожи.
Такого Эбула хотелось покорять, подавлять своей силой, властью, вырывая терпеливыми ласками полный отчаяния стон. Но сейчас перед эмиром стоял совсем другой человек, никогда не бывший господином Пустыни. И Ланьлин все крепче сжимал в объятиях его расслабленное тело, словно пытаясь болью вызвать в нем сопротивление. Вот только игрушки не умеют противоречить своим хозяевам, безропотно принимая и любовь и ненависть.
Ланьлин и сам прекрасно помнил это ощущение. Когда нет возможности сопротивляться, оттолкнуть, ударить, когда не получается даже закричать, а сердце продолжает биться в размеренном темпе, мерно и непрестанно перегоняя по телу кровь. Тогда разум становится оружием, убивающим своего владельца вернее мечей, уничтожающим самого себя. И к сожалению, остановить этот процесс ударами и пытками невозможно.
С трудом мужчина заставил себя остановиться и отстраниться от замершего в его руках Эбула. И в который раз восхитился мудростью природы, создавшей удивительное существо, столь неотразимое в своей пустоте. Серые глаза. Просто серые. Не похожие ни на пасмурное небо за окном, ни на сверкающую сталь ятагана, ни на гранит высоких скал. Чистый, не замутненный чувствами и мыслями цвет. Тонкие губы. Розовые, чуть влажные от недавнего поцелуя, согреваемые размеренным дыханием. Кожа. Белоснежная, матовая, ни румянца, ни изъяна, лишь подчеркивающая общую пустоту картины. И русые волосы кажутся на этом фоне почти черными.
- Маска, - шепот сорвался с губ эмира, заставив раба вздрогнуть от неуместного сейчас звука. – Я знаю, что скрывается под ней… Но не могу не наслаждаться твоим безумием.
Тонкий ентари не спасал от шедшей от окна прохлады, но и не мешал Ланьлину ощутить тепло, исходящее от тела Эбула. Аромат дождя смешивался с запахом масел, пальцы то касались шелковистой кожи, то опускались на скрывающий бедра шелк, казавшийся сейчас отвратительно грубым.
- Ты ведь сам как эта пустыня, - в который раз наткнувшись на ткань, раздраженно одернул руку Ланьлин. – Только пески и небо, убивающая все живое жара… и ненависть. Вы же ненавидите здесь друг друга. За то, что другому достался поток прохладного воздуха. За то, что кто-то может услаждать свой взгляд свежестью зелени. За то, что некоторым позволено умереть до срока. Так же и ты… Не видишь собственной силы, не пользуешься предоставленными тебе возможностями, вместо этого убивая самого себя глупыми мечтами и надеждами. Тайны? Загадки? Да ты просто боишься ответственности и всячески пытаешься спрятаться за своими якобы интересами. Мальчишка. Трус…
Эбул не шевельнулся, когда эмир вдруг резко замахнулся для удара. Не двинулся, и когда мужчина поспешно отошел на пару шагов, не отрывая пристального взгляда со своего раба.
- И хуже всего то… Что я такой же, как и ты.
Теперь поцелуй был мягче, нежнее. Ланьлин едва ощутимо касался ладонями плеч Эбула, согревая бледную кожу своим теплом, но не оставляя на ней следов. Скользил губами по губам, лишь слегка задевая их, но не настаивая на большем. Неосознанно пытался прижаться к рабу теснее, но постоянно одергивал себя. Потому очень скоро поцелуй стал пыткой. Хотелось ощутить плавное перетекание мышц в руках, сбившееся дыхание на губах, нетерпеливые касания на коже. Но вместо этого раб продолжал безучастно стоять, чуть прикрыв глаза и не делая даже пыток ответить. До тех пор, пока Ланьлин не решился осторожно обхватить руками тонкую шею Эбула, поглаживая большими пальцами его скулы и подбородок. Жар на ладонях, касающихся шеи, прохлада на кончиках пальцев, скользящих по коже лица – раб все же осмелился поднять взгляд на своего господина.
- Ты же не прогонишь раба, однажды переигравшего тебя? – эмир слишком поздно заметил, насколько сильно дрожал его голос, и поспешил исправить собственную неловкость еще одним поцелуем. Под самый подбородок, между челюстью и горлом, ловя губами удивленный вздох и гладкость кожи.
В следующий момент Эбул сам выгнулся навстречу ласке, невесомо касаясь плеч своего господина. подрагивание пальцев, едва ощутимое сквозь ткань ентари, ускорившее свой бег сердце, неуверенный шаг навстречу, чтобы стать еще чуть ближе. И эмир, наконец-то получивший награду за свои труды, неспешно опустился перед рабом на колени, жарко дыша на дорожку волос, уходящих от пупка к паху. Просто потому что так было правильней. И Эбул смог спокойно скользить руками по плечам мужчины, путаясь пальцами в прядях светлых волос.
Они все еще играли свои роли, осторожно ступая по тонкому подвесному мосту, отчаянно раскачивающемуся под шквальными порывами ветра, но уже реже касались скользких от влаги веревочных перил. И пусть за спинами осыпались бесполезной трухой гнилые доски, на середине мужчины должны были встретиться и либо рухнуть в бездну вместе, либо обрести уголок только для двоих.
Так раздражавшее Ланьлина шелковое покрывало было наконец-то сброшено на пол, и эмир продолжил ласки, по-прежнему едва касаясь тела раба. Подталкиваемый ненавязчивыми движениями рук Эбула, он мягко, невесомо целовал впалый живот, с неудовольствием отметив, что не следил за питанием своей маски, с улыбкой обвел языком чуть выступающие ребра, прикусив напоследок чувствительную кожу на боку. И с удовольствием отмечал, как смелее становятся движения Эбула, как все чаще и громче он дышит, неизменно срываясь на стоны.
- Ты поверишь мне, маска?
Маски не умеют говорить, но их поцелуи, сначала скованные и неловкие, а после слишком умелые для простой игрушки, зачастую говорят куда как больше. Равно как и стремление встать на колени рядом со своим господином. И как бы ни стремился раньше Ланьлин отобрать для себя жизнь у другого, Сейчас важным оказалось совершенно иное. Дышать, касаться, чувствовать. Пусть пока еще только телом, не позволяя душе откликаться на ласки Эбула, но уже искренне, не создавая из каждого движения искусной ловушки.
Привыкшему примерять чужие обличия Ланьлину было куда как проще сбросить совершенно ненужные сейчас маски, тогда как Эбулу понадобилось время – и еще один, уже требовательный и жесткий, поцелуй, - чтобы осознать их бесполезность. А в следующий момент он сам перехватил инициативу, опрокидывая киотца на пол и нависая над ним. Для того, чтобы повторить проделанный Ланьлинем путь от припухших от поцелуев губ к животу. Не пересекая пока черты, но уже подготавливая почву для продолжения.
Ланьлин послушно развел ноги, сжимая колеями талию Эбула, но был остановлен ироничной улыбкой раба. Недоумевая, что же он сделал не так, мужчина принялся торопливо прокручивать в голове все свои действия, пытаясь отыскать ошибку, но так и не находил ее. Зато разгадавший причину недоумения любовника раб многозначительно посмотрел на бьющий в центре залы фонтан, щедро расцвеченный лепестками роз. И вновь повернулся к замершему киотцу, пристально глядя ему в глаза.
Понимание пришло быстро:
- Я глупец, - улыбнулся Линьлин, легко перекатываясь вместе с напрягшимся от неожиданности рабом по полу и оказываясь сверху. – Тогда, у бассейна, тебе действительно понравилось...
Эбул слегка улыбнулся, выгибаясь под телом мужчины в стремлении почувствовать его каждой клеточкой, и, резко подавшись вперед, куснул медлившего с действиями любовника за шею. Так, чтобы не осталось следа, но ощущение зубов на коже продержалось как можно дольше. Все-таки Ланьлин изначально был его рабом и уже потом хозяином.
Уже после оба безумно жалели о том, что не смогли запечатлеть каждый миг этого дня, изорванного в клочья человеческой памятью и затмившим разум безумием.
Поцелуй. Пробирающий до самого сердца холод каменного пола. Отвлекающая внимание боль в затылке, при попытке опереться на него и выгнуться всем телом. Складка ковра под бедром, натирающая нежную кожу.
Хлопок взбитой порывом ветра занавеси, ощутимо хлестнувшей по спине влажным краем. Капли дождя, холодными струями забивающегося под ворот ентари. Сбитый неловким движением кувшин с ароматным маслом. Густой, удушающий запах цитрусов и мяты, почти видимо обволакивающий переплетенные фигуры.
Касания тонких пальчиков, ловко расплетающих узлы на одежде. Холодные настолько, что кажутся ударами молнии. И поднимающийся от живота к груди жар, заставляющий прижиматься теснее к прохладе ласкающих рук. И мягкие губы, послушно принимающие поцелуй.
Бешеный стук пульса под тонким слоем кожи. Словно кровь вот-вот прорвет насквозь плоть, чтобы выплеснуться наружу. Укус. Чтобы почувствовать сильнее, чтобы отомстить за напоминание о своем рабстве.
Тихий стон, вплетенный в мерный шелест дождя за окном. Затвердевшие то ли от холода, то ли от возбуждения соски с их солоновато-сладким привкусом и вздрагивающий от каждого прикосновения губ мягкий живот. Теплая ямка пупка, дорожка волосков к паху, прикосновение к которой ощутимо отдается в теле раба словно скручивающей позвоночник в тугую спираль волной.
Бездумно распахнувшиеся навстречу зияющей над головами бездне взгляд серых глаз. столь же пустой и одновременно бесконечно наполненный. Каждым мгновением прошедшей жизни, каждым вздохом и жестом. Оставляющий в душе только беспорядочный хоровод чувств, которому суждено завершить круговорот и вновь обратиться в бездну. И так до бесконечности, пока настойчивые руки оглаживают разгоряченную кожу, все уверенней касаясь самых чувствительных мест.
Плотно обхватившие пальцы мышцы. Не дающие двинуться ни вперед, ни назад. И жалобный вскрик. Впившиеся в жесте протеста в плечи ногти, до крови раздирающие не защищенную более тканью ентари плоть.
Медленно, словно нехотя, впитывающаяся в ворс ковра слезинка.
Удивленный выдох, чуть пальцы коснулись небольшого, едва ли заметного уплотнения под мышцами. И расслабленно опущенные на пол руки… Чтобы в следующий миг вцепиться с силой в ковер, одновременно подаваясь бедрами навстречу сладкой пытке.
Биение сердца, сводящее с ума. Шум в ушах, темные круги перед глазами. И безумное, неконтролируемое уже желание касаться раскинувшегося тела. Руками, губами, языком – чем угодно, лишь бы это не прекращалось. Лишь бы можно было ступить еще дальше, к самому краю пропасти.
И вновь наказание за поспешность. Тихий шепот, бессмысленные фразы, ощущение горящих огнем царапин на теле и сводящего с ума восторга. От того, что раб наконец-то полностью подчинен господину, от того, что он способен отвечать на поцелуи, не отталкивая, принимая и боль, и наслаждение.
Осторожные, как в самом начале, касания, аккуратные движения. Лишь бы не навредить, оправдать оказанное доверие. И восторг, когда тонкие пальчики, извиняющимся жестом пробежавшись по окровавленной спине, подталкивают к более активным действиям.
Круговерть образов, коловорот чувств и эмоций, падение с разрушенного подвесного моста на жадно поблескивающими каплями слюды острия каменных пик.
Жемчужные капли на алебастровой коже, отчаянный крик, болезненно резанувший по ушам.
Свет и тьма.
Умереть, чтобы воскреснуть.
И просто пустота.

запись создана: 31.08.2010 в 19:52

@темы: скрываясь под маской, ориджинал, слеш, фентези

---

Станционный смотритель

Автор: Tyrrenian
Бета:  MelamoryBlack
Название: "Станционный смотритель"
Жанр: фантастика
Рейтинг: NC-17
Размер: миди
Саммари: «Если бы во Вселенной существовала цивилизация, отличная от человеческой… мы бы просто не заметили друг друга» (с)
Предупреждения: насилие

Арт от любимой беты

Разорвавший ночную тишину гулким рокотом турбин корабль больше походил на вымахавший до фантастических размеров грецкий орех, по недоразумению снабженный десятком шасси-стабилизаторов. Особое сходство с упомянутым плодом ему добавляла сморщившаяся от жгучего жара при прохождении через атмосферу обшивка. Местами защитное покрытие разошлось, обнажая плохо сваренные швы и потемневшие жилы коммуникаций, что заставляло механиков лишь недовольно хмуриться. В том, что произвести хотя бы срочный ремонт на поверхности Хаумеа не удастся, сомневаться не приходилось. А значит, команде предстоял еще один изматывающий взлет и три недели отчаянных молитв и проклятий, прежде чем они доберутся до ближайшей станции. Здесь же экипажу дозволялось разве что восполнить запасы воды и воздуха.
Линкс Сангиттари угрюмо поправил за спиной увесистый рюкзак и проверил запасной фильтр в нагрудном кармане форменной куртки. Достать его в критической ситуации, конечно, будет невозможно, но инструкция есть инструкция, и от этого никуда не деться. Последний вздох – и внешний шлюз неспешно раскрывается, обдавая единственного пассажира запахом горелого пластика и волной теплого желтоватого пара.
Хаумеа. Карликовая планета, которую ученые долгое время относили к астероидам из-за ее размеров. Двадцать процентов поверхности представляют из себя практически непроходимые горные массивы, окруженные красно-желтым океаном отравленной воды. Ядовитые испарения наполняли воздух, придавая окружающему пространству непривычные золотистые тона, и конденсировались чуть ниже пиков гор в грязно-рыжие густые облака.
Хуже всего было то, что именно на Хаумеа располагалась одна из научно-исследовательских обсерваторий, поставивших своей целью разгадать загадки вселенной и осчастливить все человечество. По мнению Линкса пусть бы разгадывали дальше, не трогая нормальных людей. В основном, его недовольство объяснялось перспективой провести полгода в компании сумасшедших ученых, перечитывая учебники и изредка выходя из корпуса на прогулки по безжизненной территории лагеря. Потому что больше ему здесь делать было нечего. Не выполнять же задание Академии, в самом деле?
Курсант четвертого курса Высшей Летной Академии Галактического Союза Линкс Сангиттари был одним из последних в списке успеваемости по своему курсу, а потому при распределении на практику выбора не имел. И дело было не в том, что парень стремился испробовать свое умение водить корабли на практике – к технике курсантов и без того подпустят в лучшем случае через три года, - но на других планетах хоть было, чем занять свободное время, а здесь…
Наконец-то распахнувшийся во всю ширь шлюз устало выдавил из воздушных камер облачка серого газа и застыл, словно готовясь мгновенно схлопнуться на шее слишком медлительного пассажира. Который, впрочем, уже сбегал вниз по трапу, стараясь не поскользнуться на сочащемся из стыков масле. В целях экономии времени пилот выкинул аварийный спуск, не снабженный по бокам хотя бы намеком на перила и за время хранения успевший проржаветь практически насквозь. Обычная халатность. Замотанные инспекторы космопорта редко утруждали себя проверкой даже основной техники, мимоходом заглядывая в кабину пилотов и удостоверяясь, что лампочка топлива одобрительно мигает зеленым светом, а баки воздуха полны. Остальное, по мнению чиновников, вполне можно было исправить своими силами.
В том, что отсиживающие задницы на Земле бюрократы ошибаются, по статистике, в семидесяти процентах случаев, Линкс убедился, резко затормозив над обрывом метров пять в высоту. Трап оказался значительно короче стальных опор. Видимо, «ноги» кораблю поменяли не так давно, и возможности проверить безопасность аварийного выхода не было. Конечно, парень вполне мог бы и спрыгнуть вниз без риска окончить путешествие и свою жизнь на острых камнях Хаумеа, благо на практике не раз баловался прыжками с высоты при пониженной силе тяжести, но из вредности решил дождаться уже спешащего на всех парах гусеничного катера.
В том, что лестница не дотянет до конца трапа, Линкс не сомневался ни секунды. Потому, постояв словно бы в задумчивости на краю стального спуска, мягко спланировал на россыпь обугленных камней внизу. Тоже, кстати, противоречащую технике безопасности.
Сидевший за рулем катера мужчина только равнодушно нажал на кнопку, убирая лестницу обратно, и дождался, пока парень отряхнет брюки и заберется в кабину. Попыток поприветствовать нового сотрудника или обратить внимание на протянутую Линксом руку он не сделал. Равно как и озаботиться удобством пассажира на время поездки до светло-серого купола обсерватории, видневшегося на одной из вершин. Не нашедшего ремней безопасности парня мотало из стороны в сторону, подбрасывало до самого потолка кабины, вызывая острые приступы морской болезни. Учитывая начавшуюся адаптацию организма к новым условиям, к концу поездки парень мог думать только об унитазе и спокойном перемещении в пространстве. Потому, вдохнув чистый воздух внутри корпуса обсерватории, воспылал глубочайшим уважением к начальнику, первым делом отправившему его в выделенную комнату с санузлом.
Следующие три дня Линкс мог только молча принимать из рук местного врача, являвшегося по совместительству неизвестно как затесавшимся в компанию астрономов профессором биологии, стакан с лекарством и, нежно обнимая унитаз, с ужасом представлять, что повторение этого ждет еще и по возвращении на Землю. Неизбежное зло перелетов. Если внутри кораблей люди кое-как научились создавать искусственную гравитацию, аналогичную земной, дабы избежать периодов беспомощности экипажа, то по прибытии на другие планеты каждый вынужденно проходил период адаптации. И спасти от этого не могло ни одно лекарство.
Но, как бы то ни было, все имеет свойство заканчиваться. Потому спустя три дня изрядно похудевший Линкс все же смог выйти из своей комнаты и, опасливо придерживаясь за стену, направиться в сторону кухни. Есть он пока все же не собирался, не смотря на предписание врача, предпочтя восстановить форму после, но познакомиться с будущими коллегами было необходимо.
В данный момент на кухне находилось всего пять человек, составлявших, как позже узнал Линкс, весь штат обсерватории. По крайней мере, у курсанта появилась возможность разглядеть своих временных коллег чуть более подробно, не отвлекаясь на бунт организма и желтоватый налет местной пыли на поверхности защитных очков. Первым навстречу поднялся сам начальник – невысокий мужчина лет пятидесяти с внушительным брюшком и лицом доброго дядюшки из деревни. Профессор Джеймс Каннабилли внушал глубокую симпатию с первой же секунды знакомства, но, по слухам, был человеком жестким и порой излишне принципиальным. За что и снискал «любовь» вышестоящего начальства. Впрочем, Сангиттари не особенно беспокоили личностные качества временного начальника – он не собирался задерживаться на Хаумеа дольше, чем того требовали сроки практики.
Следующим подал руку уже знакомый врач, имени которого Линкс так и не расслышал, потому что был несколько занят, стоя на коленях перед унитазом, а спрашивать после трех дней активного общения постеснялся. Зато не преминул высокомерно подметить более чем привлекательную внешность мужчины: голубые глаза, тонкие черты лица, стройная фигура. В интернате, где Сагиттари провел семь лет своей жизни, старшие парни в первую же ночь пускали таких вот милашек по кругу. И хорошо, если только один раз, впрочем, стараясь не причинять большого вреда. Потому что на следующий день новоприбывшего симпатягу вызывали в кабинет директора, откуда они выходили тихими, покорными, но недоступными, как звезды. Так что старшие с неохотой переключались на мальчиков попроще.
Самому Линксу повезло в этом плане, потому как на мальчишку, напоминающего и внешностью и повадками лопоухую крысу, предпочитали не обращать внимания. Так что Сагиттарии просыпался в чужой сперме лишь один раз, да и то пьяному насильнику хватило пары движений. Но хвалиться этим было чревато, как в Интернате – проведут профилактическую обработку, не взирая на внешность всем составом – так и в Академии, где учились в основном дети из благополучных семей, не знавшие порядков интерната.
От воспоминаний парня отвлекли подошедшие вместе близнецы Брайтс, попавшие на Хуамея, как и он, по распределению на практику. У астрономов, в отличие от пилотов, к которым принадлежал Линкс, такое назначение было поводом для гордости, о чем братья не преминули сообщить. Сангиттари ревниво оценил телосложение парней и остался доволен: благодаря многочасовым тренировкам, его тело было куда как лучше подготовлено к перелетам и пребыванию на других планетах. Брайтс же могли похвастаться разве что высоким ростом, из-за чрезмерной худобы казавшимся поистине фантастическим.
Последним ему кивнул, не удосужившись даже отвлечься от созерцания содержимого кухонного шкафа, тот самый привезший его на катере мужчина. Йон Паченски, преподаватель Манчестерского Университета, он находился на Хаумеа исключительно в качестве техника, исправляющего все неполадки аппаратуры.
Выходило, что непосредственно наукой, на которую Земля выделяла довольно крупные суммы, здесь не занимался никто. И, что было хуже всего, все они казались Сангиттари невообразимо скучными. Настолько, что, потолкавшись в кухне около часа, Линкс решил наконец-то прочитать папку со своим заданием в надежде найти там хоть что-нибудь, стоящее внимания.
Назвать Линкса усердным учеником не рискнул бы даже самый завзятый оптимист, но и полным кретином он не был. Пятая снизу строчка в табеле успеваемости была основана на количестве прогулов и более чем неподобающем поведении, тогда как на экзаменах он ниже четверки не получал еще ни разу. Правда, объяснить преподавателям, что ему вполне достаточно библиотеки и выхода в мировую сеть для подготовки по любому предмету, Линкс так и не сумел. За что и расплачивался не самыми лучшими назначениями, вроде этого.
И вот теперь он был обречен полгода торчать на захудалой планете на краю Солнечной системы в компании сумасшедших астрономов и делать вид, что работает над заданием. Которое, кстати, оказалось на удивление объемным. С тяжелым вздохом сожаления парень углубился в чтение материалов.
Хаумеа. Состав воздуха. Почвы. Воды. Ландшафт… Карту поверхности Линкс бережно распечатал и спрятал в нагрудный карман. Подумав, сделал себе еще и карту прилегающей к обсерватории территории в надежде изучить ее чуть позже. Далее была куча никому не нужной информации о ведущихся разработках, сделанных открытиях и оборудовании, стоявшем на вершине одного из горных пиков.
Пролистав часть страниц, Линкс пробежался взглядом по данным о сменах и порядке работы в обсерватории. Ученые прибывали сюда на год, добровольно лишая себя связи с Землей и цивилизацией, как таковой. Из-за до сих пор не вскрытых причин, Хаумеа обладала мощным энергетическим полем, заглушавшим все радиоволны уже на расстоянии километра, что создавало дополнительные трудности. Чтобы проверить оборудование и снять данные, ученые были вынуждены совершать дальние переходы числом не менее двух человек, снабженные индивидуальным радаром и аптечкой. Случись что по пути к телескопу, обсерватория узнает об этом слишком поздно. Сангиттари ухмыльнулся: в то время как Земля судорожно искала новые источники энергии, столь необходимой для обеспечения жизни на планете и находящейся в данный момент в состоянии близком к полному отсутствию, Хаумеа страдала от ее избытка. Ирония судьбы.
Вдоволь поразмышляв о принципе «что имеем, не храним», Линкс вернулся к папке и добрался до своего задания. Осветившая его лицо улыбка была больше похожа на торжествующий оскал крысы. Такого сюрприза от директора один из худших студентов Академии не ожидал.
Расположенная на небольшом плато обсерватория, естественно, не могла вести наблюдения из своего центра, здесь данные только обрабатывались и обсчитывались. Телескопы же стояли на вершинах нескольких гор, находясь выше слоя облаков. К сожалению, самый большой из телескопов находился слишком далеко, чтобы ученые могли снимать с него показания, не выходя из обсерватории. А потому раз в месяц пара ученых отправлялись на самый высокий пик Хаумеа, чтобы собрать данные, ввести необходимые программы и проверить работоспособность телескопа. Помимо радостей взятия неприступной вершины в условиях пониженной силы тяжести, их ожидали четыре дня пребывания в фильтрах воздуха, чтобы не надышаться ядовитыми испарениями даже во время сна, ограниченные запасы питьевой воды и иные опасности планеты, обозначенные в тексте как «прочие». Что они из себя представляют, Линкс надеялся никогда не узнать, а потому продолжил ознакомление с заданием.
Чуть меньше трех лет назад из похода к главному телескопу не вернулась пара ученых. Ничего удивительного в этом не было, не смотря на трагичность происшествия: горы часто становились последним пристанищем людей. Начальника удивило лишь то, что одежда и аппаратура вместе со снятыми данными были найдены спустя месяц. И если технику как-то удалось восстановить, то изорванная и окровавленная одежда поразили группу до глубины души. При таких ранах, если судить по дырам, человек должен был погибнуть мгновенно. Даже если бы один из двойки убил другого и раздел для неизвестных пока целей, то, как ему удалось остаться в живых при столь серьезных повреждениях?
Возможно, это происшествие и забылось бы, как странный, но не особо интересный случай, если бы спустя год в горах не пропала еще одна двойка ученых. При тех же обстоятельствах: изорванная окровавленная одежда и ни малейшего намека на тела погибших. Начальник вновь отправил в инспекцию доклад со ссылкой на предыдущий случай и попросил разобраться в странных смертях. Кто-то из дознавателей даже посетил Хаумеа, но никаких ниточек к разгадке так и не нашел, заключив, что это были несчастные случаи. На вопрос о местонахождении тел ученых инспектор только отмахнулся и выдал версию о том, что плоть разложилась под влиянием ядовитых паров планеты. Версия не выдерживала никакой критики, но в Инспекции ее приняли и спокойно закрыли дело.
В этом году начальник вновь послал запрос в Инспекцию, сообщив, что выяснил новые обстоятельства гибели людей. Но папке не суждено было затеряться в архивах здания, так как директор Академии заинтересовался случаем и решил послать на Хаумеа одного из своих студентов. Хотелось верить, что лучшего, но у Линкса на этот счет были сомнения.
Отбросив ненужный уже планшет в сторону, парень блаженно прищурил глаза, представляя свое блистательное будущее после раскрытия этого дела. Не то чтобы он жаждал славы детектива, но медаль за спасения сотен жизней молодых и не очень ученых уже практически грела его ладонь и определенно не была бы лишней. Хотя бы в качестве компенсации за внешность. Не смотря на тренировки и трехдневное голодание, щеки Линкса так и не потеряли своей детской округлости, придавая лицу чуть обиженное выражение. Близко посаженные карие глаза, длинный острый нос, маленький подбородок – полученное еще в интернате прозвище «крыса» спокойно проследовало за своим носителем и в Академию. По мнению Линкса, пилот космического корабля должен выглядеть совсем иначе: мужественно, сурово, так, чтобы враги в страхе разбегались при одном только взгляде в стальные глаза противника. Тут парень с завистью вспомнил Йона. Вот уж кто идеально походил на бравого капитана крейсера: тяжелая челюсть, орлиный нос, высокие скулы. Все в облике этого человека навевало ассоциации с космической пустотой и холодом, способным погубить все живое за доли секунды. Линкс мрачно оглядел свое отражение в экране коннектора и миллионный раз проклял родителей за оставленную в наследство лопоухость вкупе с совсем не героическим лицом. С таким видом оставалось только совершить что-нибудь достойное упоминания во всех новостях галактики.
Предаваться мрачным раздумьям дальше парню помешал ввалившийся в комнату Брайтс. Кажется, старший, хотя Сангиттари перепутал их еще во время знакомства. Без своего почти что близнеца парень выглядел меньше и растерял изрядную долю своей энергичности, что, впрочем, не помешало ему с широкой улыбкой усесться на кровать Линкса и выжидательно уставиться на него голубыми обмылками глаз.
- Что? – недоуменно посмотрел на посетителя парень.
- Мы с братом думали пойти поиграть возле малого телескопа, - Брайтс явно нервничал, что выражалось в непрестанных попытках потеребить край одеяла, замок на собственном костюме, в излишне резких, отрывистых движениях. – Мы были бы рады, если бы ты присоединился…
- Нет, - пожалуй, слишком быстро ответил Линкс и брезгливо поморщился, прекрасно представляя, что за игры ведут близнецы в наименее посещаемом месте обсерватории. Вероятно, братья пробыли на Хаумеа достаточно долго, чтобы не зацикливаться лишний раз о моральных аспектах своего поведения. Но вот Сангиттари был готов держаться до последнего, и уж точно не стал бы бросаться на первого попавшегося новичка. – Предложите доктору. Он, кажется, будет не против.
- Зато Паченски будет зверствовать, если узнает, - хмыкнул Брайтс. – Что же, надумаешь, приходи. Мы всегда рады будем принять тебя.
- Договорились, - вежливо кивнул Линкс, с трудом подавив желание отодвинуться от парня как можно дальше. Не то чтобы ему претили взаимоотношения между мужчинами, да и во время, например, дальних перелетов довольно сложно обойтись без регулярной разрядки, но игр между родственниками никогда не имевший семьи парень не одобрял. Он бы предпочел рискнуть и замахнуться на любовника Йона, нежели позволить себе что-либо большее с братом.
Зато после ухода Брайтса у Линкса появилась возможность напроситься на небольшой разговор к начальнику обсерватории, явно не занятому в этот момент ничем, кроме активного отдыха. Вот только включив коммуникатор, Сангиттари ненадолго застыл, ошеломленно глядя на экран, - действительно, очень «глубокая глотка», - и тут же отключился. Увиденное, конечно, не было парню в новинку, но он не ожидал, что жители обсерватории забудут об элементарных правилах приличий. Казалось, что все присутствующие сошли с ума на почве сексуальной неудовлетворенности.
Откинувшись на спинку кресла, парень задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику, невидящим взглядом скользя по аскетичной обстановке комнаты. Стол с коммуникатором, шкаф, у противоположной стены кровать, да пара книжных полок напротив входной двери. Вся мебель из прорезиненного дерева, не пропускающего электричество. Включая то самое кресло, в котором сидел Линкс. Но сейчас его мысли были совсем об ином.
Поведение обитателей обсерватории выходило за рамки нормальности. И если братьев Сангиттари еще мог понять, будучи практически их ровесником, то тройка доктор-Йон-начальник демонстрировали не лучший пример подрастающему поколению. Тем более, что были старше, а значит, были обязаны сдерживать себя.
Еще немного поломав голову над поведением людей в замкнутом пространстве, Линкс вернулся к заданию. Все же посетить начальника было необходимо. Главное, выбрать для этого более-менее подходящее время.
Удобный случай представился на следующий день, когда Каннабилли с беспокойством разглядывал показания термометра на наружной стене здания. Минус двадцать шесть градусов Цельсия. Лето. Жара.
Услышав вопрос Линкса, начальник ненадолго задумался, а после отправил его к доктору, сообщив, что тот в курсе его идей. И, что примечательно, не прогадал. Заодно и узнал его имя, написанное на двери мед.части. При виде Эрнеста Сонтли парень едва сдержал гримасу отвращения, вспомнив увиденное через экран коммуникатора, но руки для приветствия так и не протянул, ограничившись излишне официальным вопросом. Впрочем, доктор и не заметил пренебрежительного отношения к себе и послушно поставил на воспроизведение какую-то запись, пообещав давать пояснения по ходу. Ожидавший обычной записи о быте и нравах ученых астрономов, Линкс все же решил уделить внимание экрану и замер.
Хаумеа больше не задыхалась в желтой ядовитой пыли. В воздухе плыло и клубилось бело-голубое марево, подобно морским волнам разбиваясь о скалы на миллионы частиц. В нем скользили, лишь изредка касаясь поверхностей, удивительные существа. Похожие на раскрашенных маленьким ребенком змей, они то сплетались в тугой комок по две-три особи, то вдруг стремились скрыться среди расщелин и клубов пара. Словно танцевали неведомый танец, изрыгая из широких пастей клубы розоватого пара, тут же смешивающегося с голубым туманом. Оператор был явно заворожен плавными движениями животных, позабыв о столь необходимых комментариях. Хотя, был вынужден признать Линкс, зрелище действительно стоило внимания.
Буквально через несколько минут камера переключилась на новые объекты: существа все той же странной голубовато-розовой расцветки, но оснащенные набором мощных клыков в широких пастях и массивными лапами, которыми небрежно раскидывали попадавшихся по дороге представителей иного вида, неторопливо шли по тонкому скальному перешейку, соединявшему концы пропасти. Очевидно, хищники, слишком сытые для охоты, судя по раздувшемуся брюху одного из них. Со стороны могло показаться, что новоприбывшие включатся в общий танец или погонятся за кем-нибудь ради игры, но вместо этого…
Столкнув своего сытого собрата в гущу тут же облепивших хищника «змей», существо словно подбадривало подельников, рыком вынуждая их быстрее рвать на клочки бьющееся в агонии тело. Визги и рев прорывались даже сквозь довольно эмоциональные высказывания оператора.
«А кровь у них серебряная…» - неожиданно отметил про себя Линкс и кинул вопросительный взгляд на восхищенно внимавшего картине убиения доктора.
- Это ровсеи, вершина пищевой цепочки на этой планете, - пояснил Сонтли. – Самец сбросил самку падальщикам, так как ее потомство было не жизнеспособно.
- Я не видел ни одного зверя, когда ехал сюда от посадочной площадки, - нахмурился Линкс, перематывая запись и уже внимательнее разглядывая сцену убиения.
- Все не так просто, - доктор покачал головой и предложил парню присесть. – Много лет назад один человек сказал, что если бы и существовала во Вселенной иная цивилизация, то мы бы просто не заметили друг друга. Примерно это и происходит на Хаумеа. Ровсеи и пиршихи, а также три других вида местных существ живут в иной плоскости пространства. Возможно, четвертое измерение или еще что-нибудь в этом роде. Главное, что они никак не пересекаются с людьми в своем нормальном состоянии. Скорее всего, существование иной жизни так и осталось бы для человечества тайной, если бы не брачный период ровсеев. Собственно, то, ради чего я и согласился на работу на этой планете. Розовый пар, который испускает самец, - Сонтли перемотал запись на нужное место, - является чем-то вроде катализатора химических процессов в атмосфере планеты. Именно благодаря ему у нас появилась возможность наблюдать за местной фауной в течение двух земных месяцев.
- Но я все равно не понимаю, как это связано с исчезновениями людей.
- Это только наши предположения, - поспешил уточнить Эрнест. – Дело в том, что некоторые из пропавших контактировали с животными, если это можно так назвать. Сейчас покажу.
Мужчина торопливо проматывал запись вперед, выискивая нужный момент, тогда как Линкс весьма скептически отнесся к этой идее, но все же послушно уставился на экран.
- Вот оно.
Каменный мост. Видимо, один из многочисленных переходов через ущелья к слишком далеким телескопам. Все тот же туман окутывал стоявшего на мосту человека в защитном костюме, а в воздухе скользили, исполняя свой странный танец, голубовато-розовые змеи. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть лицо мужчины, но его голос звучал неожиданно четко. «Эти твари похожи на детские игрушки!» С подобным утверждением Сангиттари был полностью согласен: животные Хаумеа напоминали порождения больной фантазии художников, нежели реальных существ. Но в следующий момент все мысли словно волной вынесло из головы, оставив лишь безграничное удивление.
Пока человек на мосту дурачился, выкрикивая разного рода пошлости в адрес обитателей планеты, одна из змей выросла у него за спиной, подобно акуле, неслышно подплывающей к своей жертве. И, едва таймер камеры отсчитал секунду, нырнула сквозь человеческое тело, заставляя мужчину с хрипом выгнуться от боли. На этом съемка закончилась, так как оператор отбросил камеру, видимо, бросившись на помощь товарищу.
- Что это было? – нервно облизнул губы Линкс.
- Контакт, - равнодушно пожал плечами Сонтли. – Пиршихи, очевидно, состоят из какого вида материи, способного проникать через структурированные системы вроде человеческого тела или стен зданий, но так или иначе ощущения от этого не слишком приятные.
- Ты говорил, что некоторые из пропавших прошли через это?
- Да, - Эрнест ненадолго задумался, словно подбирая слова. – В каждой паре пропавших был один, через чье тело прошел пирших. Мне кажется, что это как-то взаимосвязано.
- Возможно, - согласился Линкс, на самом деле думая, что все это яйца выеденного не стоит. Но одна деталь в записи все же оставила вопросы. – Как этому человеку удалось так громко крикнуть, что голос был слышен почти без помех?
- Мобильные передатчики, - пожал плечами доктор. – Ты слышал речь из динамика наушника.
- Но… - растеряно заморгал Линкс. – Передатчики не работают на таком большом расстоянии. Через помехи не пробивается ни один сигнал!
- Поле сильно ослабевает на время брачного периода, - отмахнулся от парня Эрнест. – Так что в течение двух месяцев связь работает прекрасно.
Линкс был в растерянности. Возникало ощущение, что обитатели обсерватории нарочно укрывают очевидную истину, чтобы не… что? Казалось бы, чего проще – сложить два и два и получить прямую причинно-следственную связь? Но они отправили один-единственный запрос на базу и этим ограничились. Причем, начальник не удосужился даже упомянуть об ослаблении поля на короткий период времени. Как будто это не было действительно важным. Со свойственной ему подозрительностью Линкс стал присматриваться к ученым, отмечая излишнюю резкость и несоответствие в поведении и словах.
Правда, через три недели непрестанного наблюдения каждый из обитателей обсерватории стал раздражать парня, отвлекая от цели приезда на Хаумеа.
Сонтли был слишком мягок и бесконфликтен. Соглашался на любое предложение товарищей и беспрекословно выполнял поручения, даже не относящиеся к его непосредственным обязанностям. Вероятно, поэтому начальник с Паченски постоянно дергали его, пытаясь уединиться в одном из великого множества укромных уголков обсерватории. Даже тихий голос и извечная мягкая улыбка на губах Эрнеста выводили Линкса из себя.
Каннабилли тоже не вызывал симпатии. При крайне высоких требованиях подчиненным, он сам далеко не всегда соответствовал им. И не гнушался нарушать общие запреты для живущих на других планетах. Так Сангиттари не раз заставал начальника с бокалом вина в руке или дымящейся сигарой. А постоянные приставания к Сонтли на глазах у всех не вызывали в парне ничего, кроме глубокого презрения.
Братья Брайтс же явно решили сделать Линкса частью своих игр и непрестанно крутились вокруг него, отвлекая от размышлений и мешая работать. Собственно, неуемная активность близнецов была единственным, что злило его, но помноженная на двое… Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Линкс стал их избегать всеми возможными способами. Хотя, пришлось признаться ему чуть позже, побеги мало помогали: близнецы с завидным упорством проникали в его жизнь. Смехом, криками, топотом, они незримо наполняли каждую минуту парня собой, заставляя молча скрипеть зубами и мечтать о берушах.
Единственным, кого парень поначалу был готов терпеть, был Паченски. Но мужчина сам старался ограничить их общение ничего не значащими фразами вроде пожелания доброго утра или просьбы передать соль. Даже во время общих обедов предпочитал поворачиваться ко всем спиной и шумно пить свой кофе, шелестя страницами очередной инструкции. Что, в итоге, также начало раздражать Сангиттари.
Конечно, основной причиной его неприязни были не личностные качества каждого члена команды, а, прежде всего, неимоверная скука, царившая в обсерватории. Из-за природных условий Хаумеа выходить на прогулки удавалось нечасто, а само здание парень знал, как свои пять пальцев, спустя всего две недели пребывания на практике. Опять же, никаких книг, помимо журналов со статистикой да старых справочников, не было. Потому Линкс искал себе развлечение, подсознательно пытаясь разнообразить свою жизнь эмоциями, пусть и негативными.
Впрочем, подобные чувства посещали каждого обитателя обсерватории. Потому ничего удивительного в участившихся спустя месяц пребывания Линкса на Хаумеа скандалах не было. Ссоры вспыхивали словно по волшебству, зарождаясь на мелочах, а порой и вовсе из-за дурного настроения одного из членов команды. И все чаще Каннабилли приходилось разнимать драки, грозя применить штрафные санкции или рассадить нарушителей по одиночкам. Обычно этого хватало. Но в один далеко не прекрасный для Линкса день все изменилось.
Линкс проснулся от мощного удара, сотрясшего дверь в его комнату, едва не вырвав из гнезда замок. Впрочем, гораздо более удивительным было то, что парень не проснулся еще раньше – от шума и грохота в коридоре, перекрывающегося частыми выкриками. По сути высказываний в чей-то адрес становилось ясно, что кто-то вновь не поделил между собой какую-нибудь ерунду вроде зубной пасты. Выйдя из комнаты Линкс с удивлением увидел крепко сцепившихся между собой Сонтли и Паченски. И если бы не разукрасившие их лица и тела синяки, можно было бы подумать, что мужчины просто не успели дойти до кровати.
Но вместо сцены страсти, Сангиттари предстала картина яростного боя. Линкс с изумлением отметил хорошо поставленные удары доктора и его жесткие блоки. Оказывается, он был неплох во многих областях…
- Паченски! Сонтли! Какого *** вы здесь устроили? – рявкнул на мужчин Каннабилли, пытаясь оттащить злобно рычащего Йона от доктора. Впрочем, дело было не столько в слабости начальника обсерватории, сколько в стремлении Эрнеста приблизиться к противнику на расстояние удара. – Сангиттари! Не стой столбом! Помоги мне!
Откровенно говоря, Линкс не пылал желанием разнять дерущихся: какое-никакое, а развлечение в этом царстве уныния и однообразия. Но все же неохотно прихватил доктора за предплечья, не давая ему шанса вырваться.
А подоспевшие уже к развязке браться Брайтс только и смогли что насладиться видом разъяренного начальника обсерватории, от которого перепало всем: и расцвеченных синяками и ссадинами мужчинам за драку, и Линксу за медлительность, и близнецам – за компанию. Вот только никто из присутствовавших не сомневался, что для Йона он придумает особое наказание.
Которое появилось само собой.
Помимо отравленного воздуха, воды и почвы, а также странных животных, Хаумеа обладала еще одним недостатком – низкими температурами на поверхности. И если летом температура колебалась от минус двадцати до минус тридцати градусов Цельсия, то зимой выходить из здания без специального костюма было опасно. К сожалению, природа порой тоже любит подшутить над людьми, а потому спустивший пар на подчиненных Каннабилли имел неудовольствие наблюдать, как столбик термометра неуклонно ползет вниз, стремясь к отметке минус пятьдесят.
- Паченски, завтра отправишься на пик Гейтса, проверишь главный телескоп и заодно снимешь данные, - хмуро оповестил он мужчину за ужином.
Традиционно погруженный в изучение очередной инструкции Йон отреагировал не сразу. Сначала замерла ложка в кружке с кофе. Затем медленно и осторожно на столешницу опустились листы бумаги. И только после этого мужчина позволил себе мрачно осведомиться:
- Один?
- Можешь взять одного из близнецов.
- Я бы предпочел другую кандидатуру, - Паченски наконец-то развернулся лицом к начальнику.
- Да? Неужели Сангиттари? – ехидно осведомился Каннабилли.
Наблюдая за этими двумя, Линкс сделал вывод, что мужчины явно не ладят друг с другом, и дело не только в скуке. Казалось, они никак не могли поделить между собой несчастного доктора, дергая и его, и окружающих, изматывая постоянными выяснениями отношений и подколками. Причем, ни один из спорщиков не гнушался привлекать к игре посторонних, как это только что сделал начальник. Впрочем, Йон словно и не заметил издевки:
- Да, его, - мужчина с улыбкой откинулся на спинку стула и пояснил в ответ на изумленные взгляды присутствующих. – Если будут неполадки с техникой, то мне понадобится человек, хоть немного в этом понимающий, а не только передвижная подставка под инструменты. Опять же, новичку будет интересно посмотреть на наше главное достоинство.
Линкс действительно был удивлен. Но куда как большее впечатление речь Паченски произвела на Сонтли, порывисто вскочившего со своего места и почти выбежавшего прочь. Было похоже, что отношениям между ними, на радость Каннабилли. Пришел конец. Впрочем, сам Паченски не выглядел хоть сколько-нибудь расстроенным этим фактом. Напротив, уже на следующий день он энергично принялся за сборы и инструктаж Линкса, гоняя его по всей станции за нужным оборудованием. Благодаря уменьшенной силе тяжести они могли нести груз в несколько раз больший, чем за Земле, но это и порождало определенные трудности, а потому еще два дня было потрачено на тренировки.
В итоге вышли они только через три дня, провожаемые отчего-то донельзя счастливыми близнецами. Где были в это время доктор с Каннабилли, никто не интересовался. Что напрягало Линкса сильнее почти недели путешествия по чужеродным скалам в компании не самого общительного и приветливого человека. Но деваться было некуда, потому как на его попытки отвертеться от похода начальник напомнил о цели прибытия парня на Хаумеа и покровительственно сообщил, что это – хороший шанс рассмотреть места гибели людей подробнее. О том, что они также могут не вернуться, говорить никто не собирался. Правда, Линкс успел краем глаза увидеть на столе начальника уведомления о гибели двух членов команды. И это ему не понравилось даже сильнее неожиданного азартного блеска в глазах Паченски.

Горы оказались излишне жестоки к пришельцам с другой планеты. Прорывавшиеся сквозь затянувшие небо облака солнечные лучи отражались от словно лакированных скал и слепили вымотанных тяжелым путешествием людей. Тяжесть рюкзаков за спинами едва ли компенсировалась уменьшенным притяжением, а скудные запасы воды позволяли лишь не умереть от обезвоживания в сухом горячем воздухе Хаумеа. Привыкший за годы обучения к длительным физическим нагрузкам Линкс постоянно отрывался от своего молчаливого попутчика и вынужденно торчал часами на пронизанных ветрами и солнечными лучами горных площадках, поджидая куда как менее расторопного Паченски.
Впрочем, Йон не выказывал напарнику никакой благодарности или иной оценки его действий. Напротив, мужчина словно нарочно замедлял шаг, стараясь остаться в одиночестве, а во время коротких привалов уже привычно поворачивался к Сангиттари спиной. Казалось, что он изменился в одно мгновение, как только они вышли за ворота обсерватории. Из веселого азартно готовящегося к походу человека, Паченски вновь стал угрюмым и нелюдимым. Исчез блеск из глаз, румянец, кожа посинела, будто от мороза, а щеки ввалились, несмотря на то, что Линкс благородно отдавал спутнику треть своего пайка.
И тем не менее… первой же ночью, проснувшись от неожиданно горячего прикосновения чужой ладони к обнаженной коже, Линкс с удивлением увидел прижимавшегося к нему Йона. Мужчина словно спал: глаза оставались прикрытыми, дыхание было размеренным и спокойным. Но вот то, что творило его тело, объяснению не поддавалось. Горячие, сухие пальцы шарили под рубашкой парня, до крови царапая ногтями чувствительную кожу и задевая изредка тут же затвердевшие соски. Бедром Линкс с удивлением ощутил внушительную эрекцию Паченски и в тот же миг попытался отодвинуться как можно дальше, но лишь неуклюже забился в поле спального мешка. Тщательно очищенный фильтрами воздух Хаумеа словно забил доверху легкие, прочно закупорив горло и лишая жертву возможности крикнуть, а руки оказались туго стянутыми за спиной кожаным ремнем.
Жалобно всхлипнув, Линкс выгнулся, пытаясь нанести максимально болезненный в таких условиях удар, и тут же обмяк в руках Паченски. Как будто волна, жарко облизывающая прибрежный песок, накатили воспоминания. О том единственном и до позорных визгов болезненном разе, когда каждое движение за спиной сопровождалось вспышками боли и тяжело выдавленного воздуха. Тогда он пролежал два дня, стараясь не шевелиться без особой на то необходимости, но боль, словно в насмешку, просыпалась даже от поверхностного дыхания, не позволяя ни на секунду расслабиться и уснуть. Наверное, потому все последующие годы Линкс старался быть осторожным с младшими классами Интерната. Наверное, потому сейчас безвольно обмяк в объятиях почти незнакомого ему мужчины, старательно зажмурившись и ожидая так хорошо запомнившейся ему боли.
Но вместо этого Паченски конвульсивно вздрогнул, на мгновение сильнее прижимая к себе парня, и испуганно распахнул глаза, с непонятной обидой и растерянностью глядя в лицо обреченно зажмурившейся жертвы:
- Сангиттари, какого…
Ему понадобилось около пяти секунд, чтобы осознать свое положение в пространстве. Чтобы понять, что он сам пробрался в спальник Линкса. Вот только ни причин, ни своих действий не помнил. Конечно, физически развитый курсант Академии мог бы перетащить худощавого спутника с места на место, если бы не излишне чуткий сон Паченски.
- Что произошло?
Парень удивленно посмотрел на продолжавшего обнимать его мужчину, мучительно анализируя его поведение. Если произошедшее было обычным лунатизмом, то оставлять Йона в одиночестве во время путешествия было опасно. Если же это было какой-то непонятной пока Линксу игрой, то мужчину стоило поставить на место. В любом случае, необходимо было прояснить ситуацию как можно скорее.
- Я бы тоже хотел это знать, - усмехнулся парень, отстраняясь от Паченски. Правда, пытаясь выпутаться из спальника, он неловко приложился коленом ко все еще весьма ощутимой эрекции мужчины, от чего тот торопливо выбрался наружу и скрылся в тени. К счастью, в одиночестве выпутаться из связывающих руки пут оказалось удивительно легко. Видимо, мужчина держал конец ремня в руке, не позволяя узлу ослабнуть.
- Итак, что это было? – хмуро поинтересовался Линкс у вернувшегося Йона.
- Кажется, мы уже выяснили, что оба не знаем, - вяло огрызнулся Паченски, оправляя фильтр. От попавшего случайно в легкие воздуха, он зашелся кашлем, но, видимо, доза яда была слишком мала, чтобы оказать более серьезное воздействие на организм.
- Ты меня лапал!
- Поверь, я этого не хотел, - усмехнулся мужчина. – Чем бы это ни было, подобное больше не повторится.
- Как часто ты ходишь во сне? – Линкс не собирался просто так забывать случившееся. После увиденного по коммуникатору каждый, хотя бы прикасавшийся к доктору, казался ему грязным, и парень не желал, чтобы эта грязь оказалась на нем.
- Я не хожу во сне! – рыкнул Йон уже из своего спальника. – Иначе меня не отправили бы на Хаумеа.
- Тогда какого ты полез ко мне? Сонтли тебе мало? Или Каннабилли так его заездил, что тебе не достается?
- Ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь, сопляк, - Паченски в одно движение оказался рядом с парнем, жестко схватив его за горло. – Тебя моя жизнь касается в последнюю очередь.
- Видимо, как раз моя очередь и настала, - зло усмехнулся Линкс, не делая даже попыток вырваться из захвата. Не потому что не был уверен в своей победе, просто взгляд Йона казался чересчур безумным. – Отпусти.
Игра в гляделки продолжалась еще минут пять, прежде чем мужчина все же отстранился и, развернувшись, молча ушел к своему спальнику. Вот только Линкс не спал до рассвета, поминутно поглядывая на своего спутника и пытаясь изучить карту их дальнейшего пути при свете карманного фонарика. Оказалось, что часть пути им придется пробираться по бездорожью, обходя образовавшийся после недавнего обвала провал. По схеме выходило, что совсем недавно на его месте был тот самый мост, который Сонтли демонстрировал на записи. Правда, ни один человек в обсерватории не упомянул об обвале до последнего момента. Как будто боялись отказа. Слишком подозрительным казалось поведение ученых, тем более в свете пропажи людей.
И все же перед самым рассветом Линкс задремал, расслабленно откинувшись на холодящие тело сквозь защитный костюм скалы.
Следующее утро вымотало обоих. Невыспавшийся Сангиттари упрямо шел вперед, уже не дожидаясь своего спутника, Паченски же упрямо выбивался из сил, стараясь поспеть за парнем, и гордо отказывался от предложенной пищи. Любой. Впрочем, воду мужчина пил жадно и с видимым удовольствием. Настолько заметным, что отобравший у него флягу Линкс с ужасом понял, что обратный путь им придется проделать без капли влаги. Что, естественно, не улучшило их взаимоотношений.
А после обеда Паченски исчез. И вернувшегося после утреннего туалета парня ожидал неприятный сюрприз в виде раскуроченного и разбросанного по небольшому пятачку, на котором они остановились на привал, оборудования. Хуже всего было то, что Йон вместе с техникой умудрился разломать и флягу, окончательно лишив их обоих живительной влаги.
Самым разумным в сложившейся ситуации было бы вернуться в обсерваторию и сообщить о пропаже члена команды. Но влекомый чем-то вроде интуиции Линкс только потратил почти сутки на поиски источника более-менее чистой воды. Конечно, потом будет необходимо провести чистку организма и вывести яд, но сейчас близость разгадки творящегося на Хаумеа заслонила вероятную опасность путешествия. Кроме того, у Сангиттари появилась отличная возможность попрактиковаться в слежке и погоне не с одногруппниками, которых он знал, как свои пять пальцев, а посторонним человеком. Со своей логикой, привычками и проблемами. Способным принимать неожиданные решения, способным поступать более чем непредсказуемо. Сложные задачи всегда привлекали Линкса сильнее прочих.
Потому ничего удивительного в том, что парень довольно быстро отыскал следы Паченски, не было. Оставался крохотный шанс, что стальная крышка от стандартного пайка была выброшена кем-то из предыдущих посетителей гор Хаумеа, но Линкс решил понадеяться на лучшее и продолжил упрямо двигаться в направлении главного телескопа, край которого уже виднелся с вершины одной из пройденных гор. Сутки пути, возможно, больше, если случится что-то непредвиденное. Вот только теперь возвращаться в обсерваторию не было смысла: в экстренном случае главный телескоп был бы ближе, да и по инструкции полагалось хранить там стандартный набор медикаментов.
Пресловутое шестое чувство, которым так славятся пилоты космолетов, в восторге кричало о том, что все происходящее неразрывно связано с исчезновением людей. Впрочем, это было ясно и без интуиции.
Вот только ничто не предвещало возвращения Паченски спустя более чем сутки отсутствия.
Линкс, ругаясь сквозь зубы, пытался пробраться через очередной завал. Проблема была в том, что из-за малой силы тяжести камни соприкасались друг с другом всего в паре точек, в совокупности образовывая крайне неустойчивую конструкцию. Стоило неосторожно наступить на один из них, как тяжелая каменная масса с ужасающей медлительностью устремлялась вниз, увлекая за собой следом незадачливого путешественника. И только огромное пылевое облако держалось еще несколько часов, обозначая недавний путь обвала.
Пару раз Линксу удавалось избегать опасных мест, теряя время и силы. Но однажды его везение закончилось. Антрацитово-черные булыжники матово поблескивали под палящим солнцем Хаумеа, сливаясь в сплошную темно-серую полосу уже на расстоянии пары метров. И казавшийся таким надежным и устойчивым небольшой уступ, гулко вздрогнув под ногами парня, покатился вниз.
Линкс попытался извернуться, чтобы ухватиться за скалу и хотя бы повиснуть над бездной, но под руку постоянно попадались лишь осколки камней да запыленный воздух. И если бы не жестко выдернувшая его из смертельного облака рука, все могло бы закончиться куда как трагичнее. Вот только спасителем оказался никто иной как Паченски. Без защитного фильтра, худой, изможденный настолько, словно до этого месяц трудился на каменоломнях, не имея доступа к воде и пище. Защитный костюм, призванный оберегать человека от ядовитых испарений планеты, был порван в нескольких местах, открывая взгляду кровоточащие раны. В таком положении у мужчины было лишь одно будущее, весьма незавидное. Даже если Линкс и сумел бы дотащить его до обсерватории, то попавший в кровь яд не смогли бы извлечь никакие препараты, обрекая человека на многие годы медленного гниения заживо.
Но, казалось, Паченски совершенно не волновало собственное будущее. Злобно рыкнув, он дернул испуганного парня на себя, тесно прижимаясь к нему бедрами, и тут же потянулся к скрывающей лицо маске.
- Йон, я помогу тебе, - попытался вывернуться из болезненного захвата Линкс и взвыл от прошившей все тело боли в руке. Мужчина фиксировал свою жертву вполне профессионально, не давая ей и шанса двинуться. – Отпусти меня!
Только оказавшись в непосредственной близи к Паченски, парень смог разглядеть покрывавшие его кожу разводы, словно кто-то не до конца оттер краску. При более пристальном взгляде становилось очевидно, что пятна сливаются в удивительно симметричный узор. Симметричный и подозрительно знакомый Сангиттари. Вот только вспомнить, где же он видел его раньше, парень так и не смог.
Вместо этого ему пришлось прикладывать все силы, чтобы вывернуться из рук Паченски, принявшегося яростно стягивать с него одежду. И никакие слова, увещевания и угрозы не смогли пробиться к разуму обезумевшего мужчины. Возможно, это было действием яда Хаумеа, возможно, подобное случалось и раньше, просто не афишировалось по каким-то причинам. Важным оставалось лишь то, что получи Линкс хоть одну рану, соприкасающуюся с местным воздухом, его будущее было обречено. От того парень отчаянно пытался вырваться, позабыв о клубящейся каменной пылью пропасти у него за спиной.
Вот только вместе с потерей разума Паченски, казалось, приобрел недюжинную силу, без труда удерживая на месте физически развитого парня, превосходящего его по весу, одной рукой. А второй все так же порывисто пытался сдернуть с него одежду, оставляя на коже саднящие царапины. К счастью, пока не до крови. Единственное, на что пока еще хватало Линкса – удерживать на лице фильтр в пустой надежде спастись. А сумасшедший мужчина уже с жадностью впился зубами в обнаженную шею, вырвав у парня болезненный вскрик.
Когда он оказался стоящим лицом к скале, Линкс так и не понял. Только грязно выругался в адрес сопящего за спиной мужчины и попытался лягнуть его. Пусть даже это и не помогло, но он пытался освободиться. И не прекращал вырываться, даже когда Паченски рывком стянул с его плеч форменную куртку, прочно сковав ею руки, и принялся торопливо расстегивать ширинку на брюках.
Парень отчаянно взвыл и неожиданно для обоих рванулся с такой силой, что Паченски отнесло на пару метров назад. К сожалению, воспользоваться внезапным преимуществом Линкс банально не успел – задержался, выпутываясь из рукавов, и потерял драгоценные мгновения. Потому только злобно рыкнул, когда Паченски повалил его на землю, безжалостно разбивая кулаками лицо в кровь.
Как только алая капля влажно растеклась по антрацитовому камню, Линкс перестал сопротивляться. В условиях Хаумеа было достаточно и секунды, чтобы лишиться шанса выжить. Потому и были разработаны легкие воздушные фильтры, полностью закрывающие лицо и не позволяющие ядовитым испарениям касаться чувствительных слизистых. Потому и создавались защитные костюмы, также отфильтровывающие отраву. Потому на эту планету всегда отправлялись лишь те, кто был устойчив не столько к перегрузкам, сколько к содержащимся в местной атмосфере веществам. Вот только никакие ухищрения человека не могли спасти от гнева Хаумеа, при встрече один на один.
И когда из рассеченной брови потекла алая струйка, орошая камни под Линксом, он мог только равнодушно разглядывать узоры, которые рисовала в пыли его кровь.
Паченски же вновь стягивал с парня куртку, в этот раз сильнее скрутив ткань на локтях, чтобы жертва точно не смогла вырваться, и с довольным рыком впился неожиданно острыми зубами в обнаженное плечо, добавляя еще одну рану к уже имевшимся. Единственное, на что хватило сил Линкса – зашипеть сквозь зубы, откидывая назад голову. Чем и воспользовался насильник, пройдясь зубами по открывшейся шее.
- Скотина, - выдохнул парень, крепко зажмуриваясь, чтобы хотя бы не видеть того, что собирался сотворить с ним Йон. Вот только лишенное зрения тело предательски ярко воспринимало каждое прикосновение мужчины, невольно подаваясь навстречу ласкам и стремясь уйти от неприятных ощущений.
А вокруг клубилась розоватая, с оранжевыми отстветами каменная пыль.
Когда Паченски грубо вошел в него, Линкс взвыл совсем по-животному, растеряно распахивая глаза и пытаясь обернуться к насильнику. Но почти сразу сдался, вновь обмякая на антрацитово-черных камнях. Теперь ничего не имело значения. Он был мертв в тот самый момент, когда решил отыскать Паченски, не смотря на опасность. И теперь, с трудом сдерживая слезы и хрипы, рвущиеся из груди от каждого толчка, парень мог лишь отсчитывать движения Йона и ждать скорейшей его разрядки.
Очень скоро в пыли под ними появились капли от новых струек крови: часть ее обжигала внутреннюю сторону бедер, часть капала из разбитой и вдобавок прокушенной губы. Казалось, что между ног вставили и медленно проворачивают стальной кол, разрывающий в клочья нежные внутренности. Перед глазами среди то и дело накрывающей тьмы вспыхивали алыми хризантемами отголоски боли.
А Паченски словно и не собирался останавливаться.
Раз.
Линкс выгнулся, стремясь уйти от разрывающей его тело боли.
Два.
Казалось, внутренности движутся вслед за покидавшим задний проход членом, прочно приклеившись к нему.
Три.
К горлу подкатила тошнота, присовокупленная недостатком воздуха в легких. Нужно было вдохнуть, позволить себе хоть немного расслабиться, но не хватало сил бороться с самим собой.
Четыре…
Пять…
Восемнадцать…
Вопреки воспоминаниям, логике, ожиданиям, ни один толчок не был похож на предыдущий, безжалостно переворачивая мир вверх ногами и смешивая тусклые непривычные краски Хаумеа в мертвенно-бледную пустоту. А пытка все длилась и длилась, растягиваясь во времени до бесконечности, заполняя собой все окружающее пространство, заставляя малодушно мечтать о скорой смерти.
Линкс не считал, что хоть чем-то заслужил подобное, и в любом другом случае боролся бы до конца. Но сейчас, понимая бессмысленность спасения, только тихонько выл, стараясь не замечать собственных постыдных слез. Все повторялось так же, как и десять лет назад. Вот только теперь парень не собирался делать пустых попыток убежать на свободу. Потому что всего через пару дней его ждало полное освобождение от всего, что было любимо и ненавистно. Спустя какое-то время, он сбился со счета и просто бездумно разглядывал камни, сумев притерпеться к боли, в ожидании, когда все закончится.
Наконец-то мужчина с судорожным хрипом толкнулся максимально глубоко, оставляя глубокие кровавые борозды на бедрах Линкса, и навалился грудью на его исцарапанную спину. По крайней мере, теперь не было выворачивающих тело на изнанку вспышек боли. Только жжение напоминало о произошедшем. Да еще разум, подсказывающий, что это только начало. Буквально пара часов под действием яда, и насилие покажется невинной шуткой.
И все же человек не перестает надеяться, даже оказавшись лицом к лицу со смертью. Пусть глупо, бессмысленно, пусть лекарства из хранящейся аптечки не способны даже облегчить его боль, но стремление спастись любой ценой заложено в каждом живом существе. Потому Линкс и принялся просчитывать время, которое понадобится ему, чтобы добраться до главного телескопа. Конечно, в таком состоянии двигаться с прежней скоростью он уже не сможет, да и с каждым часом управлять своим телом будет становиться все труднее… И все же парень не мог не попытаться.
Когда Паченски отстранился и вновь скрылся среди камней, он не заметил. Да и подняться смог только через пару часов, ощущая легкое покалывание на обнаженной коже. Конечно, гораздо лучше было бы отдохнуть еще немного, но страх и сгущавшийся вокруг желтоватый туман заставили парня забыть о своих чувствах и просто двинуться вперед. А где-то рядом, выдавая себя тихим шорохом мелких камешков под ногами, срывающимися с губ хрипами, излишне пристальным взглядом, неотступно следовал Йон. И возможность повторения произошедшего между ними пугала сильнее всего остального.
Подняться по насыпи, рухнуть без сил на землю, жадно хватая ртом грязный воздух ненавистной планеты, вновь вставать и идти. Линкс уже не думал, не чувствовал. Возможно, произойди все это в любом другом месте, где все окружающее пространство не стремилось убить его в ближайшее время, парень бился бы в истерике, пытаясь выместить всю злость на подвернувшихся под руку предметах. Сейчас же у него едва хватало сил, чтобы просто идти к своей, пусть и призрачной, цели.
К счастью, башню главного телескопа он увидел уже на исходе дня. Но не посмел остановиться, боясь, что поутру уже будет не в состоянии двигаться, а потому делал шаг за шагом, срывая ногти о камни, за которые пытался цепляться, чтобы не упасть, и постоянно вздрагивал, почувствовав приближение Паченски. Один раз ему даже показалось, что он видел человеческую фигуру. Тогда Йон стоял на коленях, содрогаясь всем телом от каких-то жутких спазмов, а потому Линкс решительно обошел опасный участок. Пусть даже мужчина не смог бы причинить ему вреда, медленно разлагаясь среди ядовитых испарений. И все же рисковать не хотелось.
Часто люди бывают излишне жестоки друг с другом, основываясь, прежде всего, на собственных воспоминаниях, мыслях, чувствах. Часто человеческое пренебрежение и бездушие становятся следствием нашего отношения к ситуации, к окружающему пространству. Тогда как в любом другом случае мы протянули бы руку ближнему, не задумываясь. Но сейчас… можно придумать много причин: болит голова, слишком мало времени, взрощенная сварливой бабушкой-соседкой нелюбовь к старшему поколению. И так далее, до бесконечности. Линкс же был бы способен забыть о насилии и вытащить мужчину на своих плечах к телескопу, если бы… Если бы страх за собственную жизнь не отнимал все силы. Потому парень даже не подумал о помощи Паченски, восприняв его как очередное препятствие, которое проще обойти стороной.
Вот только, то ли в качестве мести, то ли насмехаясь над жалкими попытками человека выжить, расстояния Хаумеа оказались обманчивыми. То, что на карте выглядело вполне проходимым, пусть и с трудом, участком, в реальности представляло собой жуткое нагромождение камней, пробраться через которое не представлялось возможным. То, что казалось близким, внезапно отдалялось на несколько часов выматывающего пути. И с каждой минутой проникающий сквозь раны воздух планеты иссушал тело, вынуждая все чаще делать остановки, чтобы отдышаться.
Но, по крайней мере, Паченски больше не выдавал своего присутствия. Конечно, Линксу хотелось бы верить, что мужчина навсегда остался в затянутом туманом ущелье, но что-то подсказывало ему, что Йон не оставит своего невольного любовника просто так.
До телескопа парень все же не дошел.
Ему оставалось пройти совсем немного: подняться на пологий холм, что в условиях малой силы тяжести не представляло труда, и пройти около ста метров до небольшой будочки, в которой и размещалась аппаратура. Но он потратил слишком времени и сил на путешествие, и организм сдался. Сначала, словно в картине художника-абстракциониста, расплылся и покачнулся окружающий мир, а затем сознание заволокло вязкой темной дымкой, свинцовыми гирями повиснувшей на руках и ногах. В последней попытке ухватиться и выстоять Линкс вяло махнул рукой впереди себя, на мгновение ощутив, как пальцев коснулось нечто прохладное. Как будто он опустил руку в вынутый из холодильника сироп. А затем все исчезло.
Он очнулся, как ни странно, в тепле, захлебнувшись от неожиданности удивительной свежим воздухом. Чистым, пропитанным ароматами зелени и дождя. Как будто вдруг оказался на одном из дорогих курортов Земли, два часа пребывания на которых стоили больше любого космического корабля. И пока в помещении не появился кто-то посторонний, парень принялся жадно вдыхать живительные ароматы, стремясь заглотить как можно больше. Пусть даже это и было более чем глупым поступком.
Потому он не сразу обратил внимание на окружающее его пространство. Лишь когда от переизбытка кислорода закружилась голова, Линкс немного успокоился и приподнялся на локтях, осматриваясь. Обычная каюта, какие было модным строить на кораблях столетней давности: повторяющие форму внешней обшивки стены, плавно переходящие в потолок и пол, крохотное окошко иллюминатора, рассмотреть в котором что-либо не представлялось возможным, кровать и стеллаж с прикрепленными к нему тонкой бечевкой книгами. Корешки, к сожалению, не были подписаны, а потому литературные предпочтения хозяина каюты остались для парня загадкой. Равно как и его личность.
Немного подумав, Линкс все же решился осторожно спустить ноги с лежанки и неторопливо двинулся к двери, выделявшейся на фоне стены только абсолютно неуместной в такой обстановке стальной ручкой. Словно она была приделана много позже.
За пределами каюты оказался коридор. Не слишком длинный, но выполненный все в той же старомодной манере и абсолютно пустой. Попадавшиеся на пути двери Линкс честно дергал, обнаруживая за ними либо очередную каюту, либо очередной склад. Наверняка все хранившееся в этом странном здании имело какую-то ценность для человечества, но парень был настолько вымотан приключениями последних дней, что банально не мог думать ни о чем, кроме как выяснить свое местоположение, подать сигнал в обсерваторию и уснуть еще на несколько часов. А лучше дней. Вот только ни людей, ни каких-либо указателей он не видел, а потому в итоге вернулся по кругу в каюту, которую решил временно называть своей, и погрузился в сон.
Следующее пробуждение далось ему, как ни странно, тяжелее предыдущего. Пропитавшееся ядом насквозь тело ломало сильнее, чем во время перегрузок, а голова, казалось, отчаянно трещала по швам, грозя в любой момент разлететься на мельчайшие кусочки. И воздух обдирал нежную плоть в пересохшем горле. Не смотря на это, Линкс все же обратил внимание на то, что упустил в прошлый раз. Пыль.
Серо-голубой налет покрывал настолько плотным слоем все поверхности его каюты, что следы недавней прогулки были видны до обидного четко. Именно это и напрягло парня, заставив позабыть о головной боли и собственных мучениях. На полу были только его следы. Две аккуратные дорожки, ведущие в противоположных направлениях. За отпечатками одного из ботинок тянулись продолговатые полосы, словно оставленные небольшой змеей. Сантиметров восемь, прикинул Линкс, разглядывая волочащийся по земле обрывок брючины. Либо он пробыл без сознания слишком долго, либо… Иного варианта парень придумать не смог. Слишком иррациональным казалось происходящее.
Мертвая, отравленная собственными ядами, планета, на которой, как оказалось, существует жизнь. Странные обитатели обсерватории, крепко увязшие в собственных взаимоотношениях и сексуальных связях. Более чем непонятный путь к телескопу, окончившийся изнасилованием и пропажей попутчика.
Тяжело вздохнув, Линкс сдавил пальцами виски, стараясь унять бьющие по черепушке молоточки. Разгадка была непозволительно близко. Настолько, что тянувшийся за концом нити парень ее банально не видел. От чего-то ему казалось, что эта история тесно связана с предыдущими исчезновениями ученых. Осталось только сделать последний шаг и увидеть картину целиком, но в кромешной тьме сделать это было невозможно.
Безрезультатно просидев над головоломкой около получаса, Линкс решил было попробовать выйти из здания, котором оказался, и уже после разбираться с произошедшим, но его планы были бесцеремонно нарушены. Скользнувшее сквозь стену существо не было похоже ни на одно из виденных парнем ранее: вытянутая морда, длинное змеиное тело с мелкими, недоразвитыми конечностями и при всем при этом абсолютно разумные взгляд карих глаз. Слишком человеческий для инопланетного создания, слишком знакомый для чужеродного организма.

@темы: ориджинал, конкурс банка идей, станционный смотритель, слеш

---

Синдром токийской пробки

Автор: Tyrrenian
Бета: нет
Рейтинг: пока нет
Размер: миди
Дислеймер: все мое и только мое
На заказ

luRva

Познать, тень и не отступать...


Оборотная сторона истории

автобус 28-79

Токио. Стальной гигант, построенный на изнывающем от нехватки свободы куске суши. Город, непрерывно раскидывающий свои железобетонные щупальца в сторону материка. Дом для многих, горящий и пылающий жаром устало дышащих вулканов. Удивительное, порой несуразное, порой невообразимо рациональное смешение традиций востока и веяний запада. Круговерть перемен, неторопливый бег неизменно утекающего сквозь пальцы времени.
Сейчас, разглядывая стальные остовы небоскребов или играющих с собакой-роботом детей, сложно представить, что когда-то это место выглядело совсем иначе, а столица представляла собой небольшой город с дворцом императора в центре, возвышающимся над низкими домиками простых людей. Сегодня былое великолепие правящей династии поддерживает лишь лелеемая предками память о давно минувших временах да пышные сады, за ветвями которых так легко спрятаться от гнета времени.
И все же… Токио жив. Пожалуй, больше, чем какой либо другой город. За нарочитой неспешностью жителей сложно разглядеть сумасшедший ритм этого мира технологий и сакуры, угнаться за которым под силу очень немногим. И только грохот несущегося по напоенным электричеством рельсам поезда метро выдает торопливый бег минут и мгновений.
Чтобы добраться от дома до школы, Акио приходилось не меньше полутора часов трястись в автобусах, постоянно пересаживаясь и переживая о нехватке времени. Как вооруженная ядовитым жалом оса Токио бился в паутине дорог и развязок, задыхаясь от обилия пробок что на земле, что под ней. И на станции Хибуйя Акио проводит около двадцати минут своей жизни каждое утро.
Именно там, борясь со сном, ученик старшей школы Хосеки, привычно пересчитывает пассажиров в стоящем напротив автобусе. 28-79. Стандартный номер, успевший набить оскомину за два месяца почти ежедневных встреч. Всегда один и тот же водитель, одни и те же пассажиры, большинство из которых Акио, казалось, мог узнать даже в темноте. И всегда напротив него оказывалось окно, за стеклом которого виднелось сиденье со сломанной спинкой. Почему транспортная компания позволяла себе такую неаккуратность, парень искренне не понимал, но каждый день со скрытым удовольствием отмечал едва заклеенную прозрачной изолентой трещину в сером пластике. Так же, как отмечал несовершенство всего окружающего мира, в тайне наслаждаясь своей непричастностью к этим ошибкам человека.
Всегда собранный, аккуратный, спокойный, идеальный сын и ученик. Он просыпался в полшестого утра, чтобы успеть неторопливо собрать себе обенто в школу и бережно прогладить каждую складочку на своей форме. После чего завтракал, выпивая не менее двух стаканов молока, так необходимого для роста костей, и размеренным шагом двигался в сторону автобусной остановки. К сожалению, автобусов, шедших от Эдогавы до Сибуи напрямую, не было, и Акио приходилось делать две пересадки, чтобы добраться до школы вовремя, а не нестись, сломя голову пять кварталов. Итак, на дорогу у него уходило полтора часа, две трети из которых парень скучал в пробках. Вокруг него постоянно слушали музыку, читали мангу, смотрели видео ролики, непрерывно жили и стремились получить от жизни как можно больше. Тогда как сам Акио предпочитал пустым развлечениям куда как более полезные занятия вроде тренировки памяти или повторения устных заданий. Хотя, говоря откровенно, обычно бездумно смотрел в окно, брезгливо морщась от окружавшего его несовершенства.
Его имя значит «красивый». Возможно, мать желала ему счастья, но в результате получила то, что получила. Как будто в насмешку над надеждами человека, природа одарила парня красотой. Настолько идеальной, что зачастую она принималась за уродство. Белоснежная, не поддающаяся загару, матовая кожа, похожая на тончайший китайский фарфор. Округлое лицо, небольшой алый рот и при всем при этом просто фантастически огромные темно-карие глаза, обрамленные густыми ресницами. Тонкие брови вразлет и шапка иссиня-черных волос, ниспадавших на плечи тяжелой волной, лишь подчеркивали неестественность внешности парня. Казалось, наряди его в яркое кимоно, и можно ставить на подставку в качестве одной из кукол во время Праздника Девочек.
Идеальный снаружи, Акио искренне презирал любые возможные комплименты от окружающих, всеми силами стремясь добиться красоты внутренней. Вот только сложно это сделать, строя свою жизнь по строгому расписанию, в котором даже пробкам и авариям отведено свое место.
В тот день, когда начинается наша история, Акио как раз мысленно прикидывал свои планы на всю следующую неделю: школа, магазины, помощь родителям, домашние задания… И даже не сразу обратил внимание на подкативший к другой стороне улицы автобус. Номер 28-79. сломанное сиденье в этот раз было занято. Отвлекшись от тягостных раздумий, парень с удивлением принялся рассматривать человека, посмевшего нарушить давно установленный порядок.
Мужчина в сером костюме равнодушно скользил взглядом по спешащим мимо бортов его автобуса людей, изредка задерживаясь на стройных фигурах девушек или излишне причудливых нарядах парней. Только раз его брови насмешливо приподнялись, когда незнакомец за двумя окнами увидел влюбленную парочку. Возможно, парней можно было бы принять за близких друзей, если бы один из них не попытался взять другого за руку, тут же со смущением рванувшись в сторону. Но, в общем-то, ничего удивительного или заслуживающего внимания. Токио в последние десятилетия научился быть терпимым, с восточной педантичностью позволяя существовать на своих улицах многим ранее недопустимым вещам. Чего уж говорить, если девушки не стеснялись целовать своих возлюбленных прямо в парках?
Так что в любой другой ситуации Акио бы просто пожал плечами. Если бы не личность мужчины во встречном автобусе. Ведь раньше парень считал, что европейцы должны быть более толерантны к представителям нетрадиционной ориентации или хотя бы не выказывать свое отношение столь явно. А потому он принялся пристально разглядывать незнакомца, с удивлением замечая, насколько красивы его пшенично-золотые волосы и тронутая загаром кожа.
Пожалуй, что мужчину можно было бы назвать красивым… если бы его внешность хоть немного соответствовала канонам красоты. Пухлые губы, больше полагающиеся женщине, чуть раскосые голубые глаза с короткими тенями от слишком бледных ресниц, крупный нос. Настолько большой, что, казалось, он в следующий миг пробьет стекло, как в одной сказке. Правда, тут же со смешком подумал Акио, в сказке все же был холст. Да и вообще черты его лица были слишком крупными, тяжелыми, словно кто-то нагромоздил бездумно груду камней, позабыв об изяществе.
Хотя, в этой беспорядочной дикости и было нечто безумно притягательное.
Сам того не замечая, Акио принялся непозволительно пристально разглядывать незнакомца, в растерянности сжав пальцами полу форменного пиджака. Пусть его поведение претило всем правилам приличия, но оторваться от созерцания этой чужеродной красоты у парня банально не хватило сил.
Мужчина же, тем временем, с плохо скрываемым интересом вертел головой по сторонам, изредка вскидывая брови, когда видел нечто непривычное. Потому ничего удивительного в том, что он наткнулся взглядом на замершего у окна Акио, не было. И тут же лицо незнакомца приняло гротескно удивленное выражение, как будто мужчина увидел нечто странное и невероятное. Вроде спустившегося с небес бога.
Совсем растерявшийся от столь пристального внимания Акио попытался отвести взгляд и сделать вид, что на самом деле смотрел совсем в другую сторону, но лишь отчаянно покраснел и неуклюже махнул рукой в ответ на приветливую улыбку незнакомца. К счастью, именно в этот момент автобусы наконец-то тронулись, отделяя двоих случайных встречных увеличивающимся с каждым вздохом расстоянием.
Остаток пути Акио потратил на бессмысленные фантазии о том, как бы он отреагировал на этого мужчину, будучи кем-нибудь другим. Например, Такаси Соримати, кумиром целых поколений представительниц прекрасного пола школы Хосеки. Этот человек удивительным образом притягивал к себе людей, мгновенно становился центром любой компании и ни разу на памяти Акио не выглядел хотя бы растерянным. Сказать, что Акио восхищался своим одноклассником, значило ничего не сказать. Парень боготворил его, следил за каждым шагом, впитывая и пытаясь копировать мимику и движения высокого темноволосого юноши с лицом истинного самурая. Как, впрочем, и большинство учащихся Хосеки.
Имя Такаси Соримати гремело на всю школу и ее округу подобно Большому колоколу в Киото. Еще бы, ведь его отец владел фирмой, предоставляющей за отдельную плату ритуальные услуги, а значит, был обеспечен клиентами в любое время. Что-что, а умирать люди не перестанут никогда. И все же, не смотря на мрачную репутацию профессии отца, Такаси слыл жизнерадостным и беззаботным. Порой даже слишком…
Слухи о нескольких абортах среди школьниц, по вполне понятной причине оплаченных отцом Такаси, ходили в Хосеки не первый год.
И все же… Для тихого и забитого Акио, постоянно пытающегося слиться с обстановкой и не привлекать к себе излишнего внимания, этот человек оставался недостижимым идеалом. Если бы Акио не был парнем, он бы решил, что влюблен в Соримати. Если бы, конечно, он был девушкой.
А так юноше оставалось только наблюдать за идолом со стороны и украдкой мечтать о теплой улыбке, которой Такаси одаривал других.
С такими мыслями Акио и прибыл в родную школу, чтобы с головой окунуться в мир чисел и законов. И менее всего он ожидал, что на перемене его бег от кабинета к кабинету остановит чарующий голос:
- Привет, красавчик. Не задержишься на минутку?

улыбка и немного обиды

2.
Естественно, Акио и предположить не мог, что подобным образом кто-либо мог обращаться к нему. Слишком привык быть если не некрасивым, то хотя бы невзрачным. Потому и продолжил неторопливо брести мимо белоснежных дверей классов, краем глаза отмечая иероглифы на табличках. Только отметил для себя, что хотел бы услышать подобный оклик, пусть и в столь грубой форме, в свой адрес. Каково же было удивление парня, когда на его плечо легла тяжелая ладонь, силой заставляя остановиться. Пришлось оборачиваться и привычно глупо улыбаться, надеясь, что в этот раз не побьют:
- Такаси?
- Надо же, как я популярен, - усмехнулся Соримати, не собираясь выпускать жертву из своих рук. – Даже ботаники меня знают… Хотя, что вам еще остается?
Не то чтобы подобное обращение вызывало гнев у Акио, все же за годы учебы можно было привыкнуть и не к такому, но всегда обидно, когда твой идеал оказывается хуже, чем ты представлял себе, глядя со стороны. И пусть остается надежда, что у кумира просто выдался неудачный день, или болела голова – итогом остается, возможно, маленькая, почти незаметная, трещина на любимом портрете. На том, что ты создавал, вкладывая и кусочки своей души.
- Что тебе нужно? – тут же надулся Акио, пытаясь отойти от Такаси как можно дальше. Дело было даже не во внезапно проявившейся неприязни, а в приблизившихся приятелях неофициального короля школы. О том, что с этой компанией лучше не связываться, слышали все. К счастью, ранее Акио удавалось избегать встреч с ними. Только в этот день отчего-то не повезло.
«Жаль, что тот гайджин сидел в другом автобусе, - отстраненно подумал парень, глядя на ухмыляющиеся лица однокашников. – Пожал бы ему руку на удачу…»
Вот только Соримати явно решил поиграться с беззащитным мальчишкой, пользуясь численным преимуществом.
- А ты дашь все, что я попрошу? – он крепче сжал пальцы на плече парня, не позволяя ему отстраниться, и с усмешкой заглянул в темные омуты его глаз.
- Если это будет в моих силах и не противоречит закону, - предпочел расплывчатую формулировку Акио. Естественно, это не могло бы помочь, реши парни взять желаемое силой, но оставляло призрачный шанс на спасение.
- Закону? – притворно удивился один из безликих приятелей Такаси. – Разве добровольный стриптиз можно назвать противозаконным?
И если буквально секунду назад Акио мог на что-то надеяться, то теперь лишь крепче прижал к себе портфель, словно последний рубеж обороны. Хотелось верить, что все происходящее – шутка, ребята просто решили попугать его, но взгляды Соримати с компанией не сулили ничего хорошего.
- Ну? – недовольно упер руки в боки Такаси. – Снимай форму!
С каким-то не свойственным ему равнодушием Акио подумал, что надеялся доучиться в школе без происшествий. Конечно, он всегда был в числе если не изгоев, то тех, кого никто и никогда не замечает, кроме контрольных и экзаменов, но его такое положение дел вполне устраивало. Теперь же внимание окружающих было обеспечено парню до конца учебного года, как минимум. Раздеться вот так, посреди коридора, пусть и пустого во время урока… после такого будет чудом, если его не отчислят.
- Мне надоело ждать, - нахмурился Такаси. – Разденьте его что ли…
- Я сам! – испугано выставил вперед свой портфель Акио, заставляя двинувшихся к нему было парней застыть в неуверенности на месте. Конечно, без команды своего лидера эти чурбаны оказались неспособны ни на что, а потому теперь только бестолково топтались, бросая вопросительные взгляды Соримати. – Только не трогайте меня.
- Сам так сам, - великодушно согласился Такаси, а его верные шестерки вернулись на свои места, нацепив на лица самые гнусные ухмылки, на какие только были способны.
Глубоко вдохнув, Акио зажмурился, чтобы не видеть лиц парней напротив, и потянулся дрожащими пальцами к верхней пуговице форменной рубашки. Как же он жалел в этот миг, что с утра было слишком жарко, и пиджак пришлось оставить дома! Ведь тогда появился бы шанс потянуть время чуть дольше.
А между тем перламутрово-голубая пуговица выскользнула из петлицы, позволяя парням разглядеть молочно-белую кожу обнаженной шеи Акио. За ней последовала и вторая, третья… Так и не выпустивший портфеля из руки парень оказался в несколько неловком положении, когда попытался скинуть рубашку с плеч. Пришлось неловко наклониться, чтобы аккуратно пристроить портфель у стены.
Именно этого момента и ждали Такаси с компанией, чтобы в одно мгновение приблизиться к беззащитному парню и скрутить ему руки за спиной:
- Не бойся, - ласково обхватил его подбородок пальцами Соримати, - дальше мы все сделаем сами.
Если бы Акио был уверен, что отец не оплатит очередную выходку Такаси, если бы знал, что на его крики прибежит кто-нибудь из учеников, а не купленного давно и надежно преподавательского состава, он бы, возможно, даже попытался бы сопротивляться. Но в этот день все сложилось крайне неудачно: ближе всего к ним находилась учительская, где всегда сидел дежурный преподаватель, обязанный следить за порядком в школе. А значит, именно он бы первым увидел разворачивающуюся картину. Да и рот Акио заткнули почти сразу его же собственной рубашкой, оставив только возможность возмущенно мычать и пытаться брыкаться в руках трех гораздо более массивных и сильных парней.
По плечам пробежались легкими касаниями горячие пальцы, очертили острые ключицы, соски, впалый живот. Сейчас Акио не пытался зажмуриться – и без того он ничего не видел от застилавших глаза слез. Но, когда парень коснулся ладонью его паха, с всхлипом торопливо закрыл глаза, даже зная, что так будет только хуже, он все равно пытался убежать от реальности. По ушам резанул звук расстегиваемой ширинки…

Всю ночь он метался по комнате, пытаясь выдумать причину, чтобы не появляться в школе. Страшно было даже не то, что вышедшие по окончании уроков ученики обнаружили в главном коридоре Акио. Куда как больше парня шокировало собственное возбуждение, прокатившееся ледяной волной от макушки до самых пяток, стоило ему оказаться обнаженным перед Такаси. Чувство собственной беззащитности, полной зависимости от Соримати било по нервным окончаниям сильнее любой из придуманных человеком ласк. И его состояние не укрылось от Такаси.
«А из тебя бы вышла отличная подстилка», - нежно провел подушечкой большого пальца по губам Акио Соримати. Одно прикосновение – и Акио был готов сделать для него все, вплоть до исполнения самых извращенных фантазий. Но куда невзрачному ботанику до лидера школы? Такаси нашел игрушку на сорок минут, которые длился урок, чтобы скоротать время. Навряд ли он вспомнит об очередном униженном им же человеке.
Скорее всего, Акио и сам бы не смог объяснить, чего же он так боялся: насмешек одноклассников или того, что Такаси вспомнит его. Но, тем не менее, перебирал в памяти все способы избежать похода в школу. Ему нужно было время, чтобы осознать случившееся и разобраться в причинах собственной реакции на это. Вот только времени-то как раз и не было.
Стоило парню прилечь на кровать, утомившись от ночных переживаний, как зазвонил будильник, сообщая о наступлении утра. И утихомирившиеся было чувства вновь всколыхнулись, выталкивая сердце и желудок через горло. Потому-то порядком удивленные родители не нашли по пробуждении на столе следов завтрака, а Акио всю дорогу в метро держался за возмущенно бурчащий живот, прекрасно понимая, что сейчас был не способен проглотить хотя бы кусочек.
Замешанное на чувстве голода и бессонной ночи беспокойство разыгралось не на шутку, выворачивая измученное сознание наизнанку. Так Акио едва не пропустил свою станцию, представляя, что ему предстоит пережить в школе. Затем, задумавшись, попытался перейти дорогу на красный свет. И в довершение всего позабыл купить билет на автобус, за что пришлось выслушать пятнадцатиминутный выговор от контролера.
Вроде бы в таком состоянии стоило бы остаться дома: парень явственно видел в оконном стекле собственное отражение. Бледное, неживое, как никогда похожее на куклу. Но поддаться своим страхам хотя бы раз значило проиграть в собственной игре, чего он, естественно, не мог себе позволить. Потому Акио только крепче сжимал кулаки и упрямо не поворачивал назад, не смотря на свое довольно болезненное состояние. Опять же, все могло закончиться куда как хуже…
Возможно, в попытке отвлечься от дурных мыслей парень слишком пристально вглядывался в виды за окном автобуса, но растерянный и вместе с тем удивленный взгляд уже знакомого европейца Акио заметил не сразу. Точнее, далеко не сразу он осознал, что испуганно смотрит в голубые очи мужчины, вызывая вполне понятное недоумение с его стороны. А потому, смущенно склонив голову в извинительном поклоне, поторопился отвернуться.
Все-таки было в этих европейцах что-то… Притягательное. Все их существо казалось пронизанным тонкими нитями холода и снега, залитых дождями булыжных мостовых и готических соборов. Причин, по которым Акио воспринимал всех не азиатов именно так, не было, что не мешало парню ежиться при встрече с подобными сидевшему в автобусе напротив мужчине. Вот только с этим блондином все оказалось немного иначе. Да, были снег, дождь, холод. Но они не ударяли тугими плетьми по телу, вызывая неуемную дрожь во всем теле. Напротив, хотелось укутаться в теплый плед и понаблюдать за этим явление природы.
Внезапно, осознав, что сумел позабыть о шутке Такаси, Акио резко развернулся лицом к европейцу и успел-таки одними губами прошептать с улыбкой искреннее «спасибо». За то, что незнакомый человек одним своим существованием позволил ему на секунду успокоиться. За то, что он не был равнодушным и великолепным Соримати. По крайней мере, для Акио. За то, что в это утро вновь решил сесть на тот же автобус и занять то же место.
Парень не знал, увидел ли европеец его благодарность, да и быстро выкинул эту встречу из головы, занятый совсем другой проблемой: как теперь вести себя в классе. Конечно, можно было попробовать разобраться с Соримати и его компанией, можно было попытаться все рассказать учителям или начать прятаться ото всех. Но утренняя встреча многому научила обычного невзрачного школьника. А потому порог класса Акио переступал с гордо поднятой головой и едва заметной улыбкой на губах.
- Так, так, так, - раздался за его спиной насмешливый и до ужаса знакомый голос, - наша звезда решила вернуться и повторить вчерашнее выступление?
- Я знал, что тебе понравится, - равнодушно парировал Акио. – Думаю, теперь я смогу составить тебе достойную конкуренцию: ведь все видели мои преимущества.
Последнее, что видел парень, был кулак взбешенного нахальным ответом Такаси.

друзья-приятели

Труднее всего оказалось не войти в класс с гордо поднятой головой, пусть и с разбитыми губами и носом, а постоянно помнить о том, что нельзя сутулиться и опускать взгляд. Казалось, что каждый в школе вдруг узнал все тайны и секреты Акио и теперь посмеивался над ним, нахально глядя в глаза. Вот только отступать уже было поздно. Показав один раз зубы, парень потерял возможность вновь превратиться в серую мышку, незаметно скользящую по коридорам школы. Теперь его замечали, за ним следили, его оценивали.
Это было все равно что перевестись в другую школу, в которой учатся пара старых знакомых. Впрочем, большинство учеников и приняли его за новичка. Те, кто не видел недавнего позора Акио. Половина же тех, кто стал свидетелем той отвратительной сцены, отныне полагали, что он сделал все нарочно, дабы привлечь к себе внимание.
Вот и приходилось Акио весь день напоминать себе об осанке и прямом взгляде на окружающих. От чего, к сожалению, стали страдать его оценки: стоя у доски, он постоянно отвлекался на собственную манеру держаться, потому и не смог решить элементарного примера. Благо учитель счел такое поведение прилежного ученика следствием недавнего стресса и позволил исправить неуд в ближайшее воскресенье. На что парень лишь учтиво поклонился, про себя решив, что надо как-то найти баланс между поведением и успеваемостью. Становиться местным хулиганом ему совсем не хотелось.
Но жизнь сделала крутой поворот, заставив пассажиров неловко наклониться в сторону движения, дабы удержаться на ногах: Акио стал по-своему знаменит в школе. И это повлекло за собой очередную не очень приятную ситуацию.
- Акио, подожди! – Саюри легко дотронулась до плеча парня, заставив того вздрогнуть от воспоминаний. – Извини, я не хотела напугать тебя.
- Я просто не ожидал, - улыбнулся Акио, усердно вытягиваясь перед симпатичной девушкой из параллельного класса. Он хотел было высокомерно задрать подбородок, но тогда пришлось бы неудобно скашивать глаза, да и подобный жест был бы невежлив по отношению к девушке. Поэтому парень предпочел изображать из себя истукана, вытянув руки по швам и глядя строго на засмущавшуюся от столь пристального внимания собеседницу. – Тебе чем-то помочь?
- Нет, - Саюри торопливо замотала головой, отступая на шаг. Она и без того встала слишком близко к однокласснику. К счастью, у постоянно толкающегося в автобусе Акио не было проблем со вторжением в личное пространство. И в следующий момент он сам сделал шаг к смущающейся девушке. – Я хотела пригласить тебя в парк в субботу. Токийская кинокомпания снимает новый фильм с участием Огури Шун, и в Синдзюку будет репетиция первой сцены… Мы хотели сходить вместе с Джеши, но она занята, и мне совершенно не с кем пойти.
Немного растерявшийся от обилия информации Акио все же сумел заметить в другом конце коридора упомянутую Джеши, которая выглядела слишком недовольной для человека, отказавшегося от похода на киносъемки. Да и чрезмерный румянец на щеках Саюри говорил о том, что девушка лжет. Возможно, так ей было проще пригласить на свидание парня, но для Акио это оказалось чересчур.
- Прости, но у меня планы на субботу, а в воскресенье отработка у сенсея, - не особо стараясь изобразить раскаяние, произнес он. – Возможно, как-нибудь в другой раз. В любом случае, съемки будут длиться не один день.
Глядя в спину расстроенной девушке, Акио чувствовал себя негодяем. По сути, он только что ни за что обидел хорошего человека, очаровательную девушку, которой, вероятно, даже нравился. Но дело было в том, что Саюри не вызывала в сердце парня никакого отклика, даже ее внешность оставила его равнодушным. От того отказ и получился, мягко говоря, грубоватым.
«Наверное, стоит подойти к ней позже и извиниться. Возможно, даже пригласить в кафе», - отстраненно подумал Акио. И тут же обернулся, услышав за спиной ехидный смешок.
- Да ты просто Казанова. А прикидывался таким милым мальчиком, - Такаси стоял, прислонившись плечом к стене, и пристально разглядывал Акио. – Как ты мог быть столь жестоким с Саюри? Хотя да… девушки тебя не слишком интересуют…
- Отстань, - поморщился парень, пытаясь гордо удалиться, но наткнулся на препятствие в виде вечных шестерок Соримати. – Что тебе от меня надо?
- Мне? – насмешливо изогнул бровь Такаси. – Я думал, что это ты должен стремиться быть со мной рядом. Судя по твоей реакции на мои прикосновения…
Акио было стыдно как никогда. Потому что Соримати заметил его возбуждение в тот раз. Потому что жаркая волна вновь пробежала по позвоночнику, собираясь в тяжелый комок в паху. Потому что невольно Акио действительно хотел бы попробовать что-то серьезное именно с Соримати. И если бы не разум, подсказывающий, насколько такие желания порочны и неправильны, парень с удовольствием поддался бы им.

Утро следующего дня означилось для Акио суетливыми хлопотами и возрастающей головной болью. Испачканную во время вчерашнего позорного бегства форму парень просто не успел привести в прядок, а второй комплект все еще был в чистке. Вот и пришлось Акио с утра пораньше заниматься срочной стиркой и глажкой. Да еще, ко всему прочему, с ворота оторвалась нашивка, которую не удалось найти в вещах. Видимо, она так и осталась лежать на дорожке к школе, если дворник не смел ее в кучу мусора. К счастью, оставалась еще одна, подаренная на день поступления кем-то из старших классов.
В общем, за всеми делами, парень едва не опоздал на автобус, влетев в уже закрывающиеся двери с круглыми от ужаса глазами. И если за неопрятный внешний вид его в худшем случае пожурят, то за опоздание сенсей не постеснялся бы добавить еще пару недель отработок. К счастью, любимое место у окна было все еще свободно, и Акио со вздохом облегчения опустился на жесткое пластиковое сиденье, принимаясь уже привычно отсчитывать остановки.
А европеец в этот день, словно нарочно, внимательно изучал какие-то бумаги, не глядя в окно. В первый момент, занятый собственными переживаниями, парень не сразу понял, почему же ему так знаком этот светловолосый гайджин. Зато после позволил себе снисходительное фырканье в адрес собственной глупости. Действительно, как он мог забыть человека, своим существованием изменившего его жизнь?
Вот только встречный взгляд оказался слишком неожиданным. Акио не был готов отвечать взрослому человеку так, как сверстникам, а потому на миг отвел глаза. Всего на миг, потому как европеец был не более чем чужаком, встречи с которым казались почти виртуальными.
Тем удивительней было поведение мужчины, увлеченно писавшего что-то на листе бумаги. Заинтригованный Аико даже шею вытянул, словно мог разглядеть что-то сквозь стенку автобуса. Впрочем, приложенный к стеклу лист не привнес ясности: написанные карандашом символы были едва заметны, да и само начертание иероглифов оставляло желать лучшего. Парень с минуту ломал голову над тем, что бы могли значить эти странные кривые закорючки, но из вежливости все же нацарапал на последнем листе тетради пожелание доброго утра. И, как ни странно, угадал. Потому что европеец с довольной улыбкой принялся писать еще что-то. Длинное и практически нечитаемое, как позже мог убедиться Акио.
На эту головоломку пришлось убить не менее трех минут, от чего мужчина слегка нахмурился. Парень скорее догадался, нежели прочел вопрос о погоде. Это после он смог разглядеть в абы как расположенных черточках знакомые иероглифы и написать ответ. К сожалению, более существенной беседы у них не получилось. Двадцати минут слишком мало, чтобы найти взаимопонимание между представителями разных миров.
Рядом недовольно пыхтело старшее поколение, от внимательного взгляда которого не ускользнуло общение двоих людей в разных автобусах. Но от чего-то именно сейчас Акио было плевать на мнение окружающих. Этот совершенно незнакомый человек по непонятной причине придавал парню уверенности в себе и поднимал настроение одной только своей улыбкой до заоблачных высот. Невольно скопировав эту усмешку, Акио вдруг решил прогулять этот учебный день и все же посетить парк Синдзюку. Не потому что боялся встречи с Такаси или выговора за неподобающий внешний вид, напротив, душа жаждала чего-то нового и незнакомого.
«Надо будет спросить у него в следующий раз имя», - думал парень, выскакивая из автобуса на две остановки раньше. Теперь следовало добежать до метро, а по пути спрятать как-нибудь куртку, чтобы никто не опознал в нем прогульщика. С затаенной радостью Акио вспомнил о запрятанных под подкладку рюкзака почти тысяче йен, на которые можно гулять весь день.
«Интересно, а это можно назвать свиданием с выдуманным другом? - хихикнул про себя парень, представляя, что вышагивает рядом с самоуверенным и привлекательным европейцем по гудящим токийским улицам. – Хотелось бы, чтобы да…»

знаю, что Копатыч меня закопает за этот поступок, но я не могу не выложить сей кусок(((

запись создана: 22.07.2010 в 19:21

@темы: ориджинал, синдром токийской пробки, слеш

---

Скрываясь под маской. Акт II

Название: Скрываясь под маской. Акт II
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)

Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками

По заявке

Nekomate

скрываясь под маской

 

часть 4-5

Часть 4. Обул
- Ты отпускаешь его? – дей возмущенно смотрел на брата, не понимая, что заставило его так скоро измениться. И тем более он не понимал причин, по которым эмир решил помиловать вора вопреки своим же собственным словам на площади. – Не ты ли казнил большинство советников разом еще вчера? Не ты ли говорил, что всякий вор должен быть наказан? И теперь сам же даруешь свободу базарному вору!
Еще никогда они с братом не были настолько далеки друг от друга, не смотря на то, что разделял их лишь шаг. Как будто место Эбула занял совершенно другой человек, не знакомый и излишне жесткий. Разговор на смотровой площадке одной из башен больше походил на странный сон, навеянный древними духами и равнодушием хрустально прозрачной в ночном небе луны. И только привычно холодящий сквозь тонкую ткань шаровар клинок ятагана возвращал Обула в реальность. Слишком неуместным казался на фоне недобро гудящей в жарких лучах восходящего солнца тонкий стан эмира закутанный в белоснежный ентари. Слишком непривычными казались экономные движения правителя, при каждом жесте отзывающиеся в вязком воздухе блеском драгоценных камней, украшавших перстни и кольца. Слишком лукавым был взгляд карих глаз.
- Не тебе указывать мне, что делать, а что нет, - жестко отрезал эмир, пристально разглядывая напряженную, словно львица перед прыжком, Пустыню. – До тех пор, пока госпожа признает меня правителем этих земель, ты обязан беспрекословно подчиняться моим приказам. Поэтому сейчас же лично выведешь Насреддина из зиндана и отпустишь на все четыре стороны… А сам будешь день и ночь следовать за ним по пятам, пока не убедишься в том, что он не предаст меня.
- Следить за жалким вором? Если ты не забыл, я пытаюсь собрать себе новый отряд, способный обеспечить ТВОЮ безопасность! – Обул злился, прекрасно понимая, что все равно выполнит приказ брата и будет послушно таскаться за так раздражавшим его вором. Но не сделать хотя бы попытку отказаться от неприятной обязанности не мог.
- Пока я во дворце, тебе не о чем беспокоиться, - холодно парировал эмир. – Лучше поторопись… И, Обул, стража не должна его поймать. Отныне это тоже на твоей совести.
Глядя в спину быстрым шагом удаляющегося с площадки дея, Ланьлин вновь просчитывал каждый свой шаг, выискивая ошибки и недочеты. В столь сложной комбинации, где зачастую необходимо дергать сразу за несколько туго переплетенных нитей, нужно действовать четко и идеально верно, иначе прахом обернуться не только мечты о власти, но и весь город. И все же один недочет был: Обул не заблуждался, говоря о необходимости нового отряда янычар взамен погибшего. Возникновение недовольных новым режимом было неизбежно, равно как и покушений на эмира со стороны тех, кто остался у трона, но имел повод бояться за свою судьбу. Но, помятуя об истории Насреддина, эмир собирался создать новые приемы набора. Пора было заканчивать с увертками и обманом: количество оскорбленных родственников грозило превысить все разумные пределы, а значит, и с этой стороны правитель подвергался нешуточной опасности.
Погрязшая в своих традициях и себялюбии династия эмиров подвела свою власть к опасной черте, заставив нового эмира балансировать на тончайшей шелковой нити, одним концом уходящей в бездну. Чтобы создать крепкий мост в будущее для следующих поколений, Ланьлину требовалась сложная система противовесов, управиться с которой будет очень непросто. И для начала следовало напомнить о долге роскийскому послу, который не сможет не прислать ответный дар.
Еще во время битвы с джинами Ланьлин задался вопросом, почему отряд янычар полагался только на магию пустыни, тогда как у них самих было довольно много различных амулетов, вполне способных защитить от ударов духов. Только обретя тонкую, едва ощутимую связь с госпожой, он понял, что магия стихии просто высасывала из амулетов силу, оставляя янычар беззащитными. То есть в большинстве случаев эмир отдавал свое элитное войско на растерзание врагам. И смысла в этом действе Ланьлин не видел, выучив еще в далеком детстве истину хорошего господина: каждый должен заниматься своим делом. Если работой янычар было выполнять даже ценой собственной жизни приказы, то не стоило мешать им, пытаясь укрепить свою власть за счет чужих жизней. Чересчур высокая цена при малом шансе успеха. Да, новый отряд был жизненно важен для Ланьлина, равно как и еще два, не терпящих отлагательств, дела.
Пусть по мосту к Храму Неба вновь выпил все силы эмира. Только теперь ему пришлось выбирать между болью и падением в бездну: перила моста были усеяны острыми шипами, насквозь пробивавшими ладонь при малейшем прикосновении. К счастью, они же помогали удержаться и не сорваться вниз от ставших еще сильнее порывов ветров. Эбул сопротивлялся. Без надежды, цепляясь за свои маски разумом и духом, позволяя ненависти расцвести в своем сердце. Мужчина не знал, а Ланьлин не собирался говорить о том, что именно это чувство и приведет бывшего правителя к поражению. Киотец побеждал, не прикладывая для этого усилий.
Правда, Учитель считал иначе:
- Ты совершаешь одну и ту же ошибку всю свою жизнь, ученик, - старый дракон отстраненно любовался, как неторопливо и непреклонно падают в воды бурной реки лепестки яблони. Белоснежные, с едва видными розоватыми прожилками они, казалось, полностью овладели разумом Учителя. Только казалось. – Торопишься делать то, к чему призывает тебя долг, забывая о истинных ценностях жизни.
- Разве не ты всегда говорил мне, что долг превыше всего? Разве не ты привел меня к эмиру? Не ты ли научил меня отбирать чужие маски? – еще никогда Ланьлин не смел повышать голос на своего Учителя, но слишком тяжел оказался для него путь к Храму Неба.
- Сколь важны мои слова для того, кто сам выбирает свой путь? – улыбнулся дракон. – Я учил тебя лишь тому, о чем ты просил. Я вел тебя лишь туда, где ты мог исполнить свои желания. Но все время надеялся, что однажды ты поймешь свои ошибки и попросишь меня о другом… Лепестки яблони. Они всегда белы, подобно снегу. Мне мало только белизны.
- Ты никогда не говорил, что я иду неверным путем, - процедил сквозь зубы эмир, с трудом сдерживая рвущуюся наружу обиду.
Старый дракон терпеливо прошел рядом с ним каждый день из тех двадцати лет, поддерживая, помогая советом. Когда Ланьлин решил изучить искусство масок, чтобы отомстить Страннику, Учитель стал давать ему уроки, щедро делиться знаниями. Но ни разу не проговорился о том, что подопечный совершает ошибку. Тысячи лиц, тысячи судеб, эмир примерял на себя множество личин: от презренного нищего, с жадностью выискивающего грязный пятак в пыли под копытами лошадей, до высокомерного торговца, умеющего так преподнести свой товар, что многие расстанутся с последними деньгами ради никому ненужного клочка ткани. И ни одна из масок не удовлетворяла Ланьлина, ни одна из них не даровала ему долгожданной свободы, неизменно превращая в заложника древней магии драконов.
А потом появился Эбул. Почти такой же, как и сам Ланьлин двадцать лет назад. Мечтательный, вспыльчивый, стремящийся куда-то за горизонт, как можно дальше от дворцовых стен. Он показался эмиру самой подходящей кандидатурой… Но стал ошибкой.
- Кого же я должен был выбрать? – наконец, осмелился задать вопрос Ланьлин, но Учитель уже покинул беседку, скрывшись в дверях Храма.
Оставшись в одиночестве на берегу быстрой реки, эмир впервые осмотрелся вокруг. Густо поросший яблонями и вишней берег, холодные воды в коротких, словно мазок мастера, росчерках белоснежных и розовых лепестков, и небольшая беседка, в которой так приятно вопреки всем правилам пить чай. Ланьлин неспешно двинулся вдоль берега, касаясь кончиками пальцев стволов деревьев и задумчиво разглядывая рисунок на волнах. Сколько раз за прошедшие двадцать лет он приходил сюда, чтобы получить ответы на свои вопросы? Сколько раз видел Учителя, наблюдавшего за полетом лепестков? Но ни разу не попытался понять смысл этого действа.
Давным-давно, когда Ланьлин еще не был императором Киота, отец пытался научить его красоте мгновения, несовершенства. «Каждое дуновение ветра и блик солнца на поверхности зеленого листа, - говорил император, - уникальны и неповторимы. Проживи хоть тысячу лет, потратив жизнь на поиски его двойника, и все равно окажешься проигравшим. Потому что каждый из них – единственный в своем роде, а потому совершенен…»
Император умер, оставив своему сыну трон, советников и украденную у времени беседу в дворцовом саду. К сожалению, Ланьлин так и не понял смысла этой беседы, предпочитая философии и размышлениям точный расчет и дело. Что сейчас и сыграло с эмиром злую шутку, лишив его возможности разгадать очередную загадку Учителя. Как ни странно, в политике и мотивах других Ланьлин всегда разбирался гораздо лучше, чем в самом себе.
И все же… Дракон никогда не разбрасывался словами, и эта загадка была ключом к верному пути, который старик видел яснее и четче эмира. А значит, было нужно найти ответ во что бы то ни стало. И найти его самому.
Короткий, подобно падению камня из руки ребенка, момент, и Ланьлин вновь очнулся на смотровой площадке своего дворца, стоящего посреди жаркой пустыни. Раскаленные песчинки сердито кололи чувствительную после приятной прохлады Храма кожу, слегка покрасневшую от непривычно злого солнца. Эбулу, прожившему здесь всю жизнь, было куда как проще держать лицо и не морщиться, когда слуги неаккуратно касались обожженной кожи. Прежде всего потому, что его тело привыкло к жару и зною. Тогда как Ланьлину пришлось задуматься об увлажняющих мазях, дабы эмир не пал жертвой неизвестной болезни. Но все это позже, а пока…
- Гейдар, - правитель задумчиво рассматривал игру света и тени в чаше с вином, пытаясь найти ответ на загадку Учителя, а потому не сразу обратил внимание на склонившегося перед ним в поклоне визиря, - мне ведь в скором времени предстоит жениться на девушке, достойной стать матерью моих наследников?
- Мой господин крайне мудр и дальновиден, - учтиво провел руками по плечам старик. – Высокий Диван действительно давно советовал вам озаботиться наследниками и даже подобрал подходящую кандидатуру.
- Базарная танцовщица? – наконец-то отвлекся от созерцания перебродившего сока эмир.
- Разве может обычная девушка сравниться в величии с луноликим? Разве способна робкая свеча бедняка осветить весь мир подобно Солнцу?
- Итак, кто она? – нетерпеливо прервал словоизлияния визиря Ланьлин.
- Принцесса Киота Сяо Тэн, младшая из десяти дочерей императора Вэнь Чжао-ди.
- Император уже дал свое согласие?
- Да.
- Пошел вон.
Поспешно удаляясь прочь из залы, визирь не мог видеть, как пальцы правителя с силой вцепились в чашу, сминая ее подобно стеблю травы. Украшенное витиеватой росписью серебро словно плавилось в руке эмира, поддаваясь малейшему движению.
Там, в далеком прошлом, среди шелестящих сухой листвой рисовых полей, молодого императора вынудили бежать из собственного дома, слово презренного пса-оборотня. А за спиной напуганного мальчишки сгорали мосты, отрезая путь ко всему, что было ему дорого: дома, семьи, страны. И вот теперь у Ланьлина появился шанс стать чуть ближе к своей родине, государству, которому он клялся служить до последней капли крови, отомстить тому, кто некогда лишил его всего. Жениться на собственной сестре, чтобы приблизиться к Страннику, накинуть на подлеца тонкую сеть заговоров и уловок, чтобы однажды выбросить его на дорогу в рваных одеждах подобно рабу. Доказать, что то поражение было лишь досадной случайностью. План был готов за считанные секунды, но одна мысль не давая покоя эмиру:
- Неужели он не понимает, насколько опасен для него этот брак? – обеспокоено высказывал Ланьлин свои сомнения единственному человеку во дворце, которому мог доверять. Восседавший на подушках Эбул послушно следил взглядом за нервно меряющим шагами залу господином и неторопливо пил принесенное слугами вино. Правителю был нужен не собеседник, а слушатель. Тот, кто сможет спокойно внимать его речам, не задавая вопросов и не давая советов. Тот, кто поймет его метания и разделит их, пусть даже храня в сердце ненависть. – Сяо Тэн восьмая на очереди к престолу, а значит, ее дети также будут иметь кровное право стать во главе страны. Тем более глупо отдавать ее замуж за того, кто может силой взять границы Киота! Немного магии, один молниеносный бросок армии Пустыни – и Странник будет императором разве что собственной тюрьмы. И даже драконы не помогут ему в борьбе за собственную жизнь, так как служат только особам императорской крови. Но если он все же понимает опасность затеи, то какую ловушку приготовил на этот раз?
Эбул равнодушно отпил вина и поднял взгляд на замолкнувшего на полуслове эмира, который в этот момент пристально разглядывал свою жертву, позабыв о тревогах. Красивый. Пожалуй, это слово первым приходило на ум при виде человека, лишенного своих масок.
С самого рождения мы создаем свой театр одного актера, подчиняясь нормам и правилам общества, в котором растем. Там, где старость в почете, поднять руку на пожилого человека будет самым страшным преступлением, но за холмом, где люди подчиняются иным законам, никто и не обратит внимания на звонкую пощечину. Каждый родитель стремится воспитать в своем ребенке идеального актера со множеством лиц. Чем больше у него образов, и чем больше он верит в их искренность… Тем проще будет его жизнь.
Но лишившись своих масок, человек становится... человеком. Настолько, насколько это возможно: инстинкты, чувства, мысли – каждая секунда его жизни очищается от ежедневных иллюзий, позволяя увидеть себя. При этом, привыкнув за годы жизни скрывать свое истинное лицо под различными образами, неизменно отвечать заученными жестами на определенные слова, человек теряет и возможность общаться с миром. Просто потому что тело уже не знает, как это делать. Уважение к учителю, проявляющееся в тихом голосе и низких поклонах, трепет перед властьимущими, скрытый среди опущенного взгляда и дрожащего голоса, презрение к ворам и преступникам – без привычных масок, навязанных прошлым целого народа, никто не способен чувствовать все это. Так невозможно ненавидеть человека только из-за чьих-то обвинений, так невозможно уважать другого только из-за его возраста, так плеть в руках остается лишь не имеющей назначения вещью, покуда тебя не хлестнут ею вдоль спины. Абсолютное равнодушие, вызванное незнанием, и делало жертву столь прекрасной. Холод и искристая белизна снегов, прозрачность и неприступность вод горного ручья, загадка, которую невозможно разгадать. Прежде всего, потому, что невозможно понять и осознать то, чего нет.
- Если бы ты только знал, что стоишь сейчас для меня дороже всех бриллиантов этого мира, - зло зашептал Ланьлин, приближаясь к своему рабу, - ты бы не преминул воспользоваться своим преимуществом, чтобы выкупить свободу. Но деньги для тебя, равно как и желание вырваться из заточения, уже ничего не значат. Тебе хочется только найти себя, произнести собственное имя, убедиться в том, что ты еще жив. Твой разум бьется в агонии, не понимая, что произошло, а тело, - эмир легко скользнул ладонью по обнаженной коже Эбула, - покорно отвечает на малейшую ласку, пытаясь найти за ней свое спасение. И знаешь, я прекрасно помню, каково это – метаться между разумом и телом, не в силах перебороть жажду одного и придать сил для победы другому.
Не удержавшись, Ланьлин провел языком по обнаженному животу своего раба, слизывая горько-соленый вкус, густо смешанный с ароматом цитрусовых масел. Кожа под губами казалась чуть прохладной, тонкой, с явственно ощущающимися под ней напряженными мышцами. Звякнули браслеты, прошелестел шелк, опадая на расшитые золотыми нитями подушки, и эмир с любопытством первооткрывателя заскользил руками по бедрам Эбула, пристально вглядываясь в серые глаза маски. От коленей вверх, чувствуя, как короткие волоски щекочут подушечки пальцев, к ягодицам, горячим от солнечного света, падавшего на спину раба. Хотелось обладать им. Настолько, насколько это вообще доступно мыслящему существу. Так, чтобы белой кожи не могли коснуться ни свет, ни тьма, ни воздух. И пить его резкий вкус до бесконечности.

5. Насреддин
Выросший среди шумного базара вор оказался слишком ловок и быстр для отяжелевшего за время командования отрядом янычар Обула. Чтобы догнать умудрившегося запудрить брату мозги мальчишку, дею пришлось восстановить в памяти все навыки и уловки, выученные в первые годы службы. Сложное искусство двигаться в толпе так, чтобы оставаться невидимым, умение видеть путь своей цели, а не ее саму, пристальное внимание и готовность броситься в бой каждую секунду погони. Когда-то именно это стало преимуществом Обула перед различного рода преступниками столицы, позволило ему занять почетное место среди опытных воинов, охотно поделившихся с братом эмира секретами янычар. Но последнее время он больше полагался на силу, набрав вес и растратив часть своей былой ловкости. В битве, где либо ты, либо тебя, нет места изяществу и грации, и рубить зачастую приходится одним ударом, не имея времени даже оглядеть противника.
Потому ничего удивительного в том, что, завернув за угол очередного здания, дей ощутил прикосновение к шее холодной стали, не было.
- Ты слишком медлителен, Обул, - насмешливо провел губами по его уху Насреддин, держа кинжал так, чтобы воин не мог даже вздохнуть толком, не рискуя лишиться головы. – А ведь когда-то тебя прозвали каменной гюрзой, пробирающейся в самом центре города на погибель подобным мне.
- Я и сейчас способен свернуть тебе шею, жалкий пес! – рванулся из захвата Обул, но тут же замер, чувствуя, как по шее пробежала теплая струйка его собственной крови. – Ненавижу тебе подобных!
- Мы отбираем у тебя работу, мешаем красть самому? – казалось, вор играл с опытным воином, презрев чувство опасности. Или знал гораздо больше, чем пытался показать. Например, о том, что эмир приказал брату не трогать Насреддина и всячески защищать от возможных опасностей. А потому без страха слизнул дорожку крови с шеи своей жертвы. – И в полумраке темницы, ты ненавидел меня гораздо меньше, чем сейчас.
При воспоминании об обжегшем губы, словно пламя, поцелуе, Обул вновь дернулся, но вор успел отвести клинок. Тогда, по пути в зиндан, Насреддин, невообразимым образом извернувшись в стальной хватке янычара, осмелился забрать предназначенное одному лишь эмиру. И дей непрестанно корил себя за то, что позволил телу взять верх над разумом, ответив на порочное прикосновение. Ранее знавший лишь женщин, он с удовольствием целовал и облизывал податливые губы воришки, позволяя тому пробраться ловкими пальчиками за пояс ентари.
Если бы Насреддин только захотел, он мог бы выхватить из ножен ятаган и пробить себе путь к свободе. Либо погибнуть в бою, что вернее. Но вместо этого, он предпочел объятия дея и темноту зиндана. Словно знал, что Эбул не причинит ему зла. И все же Обул не понимал, не мог разглядеть за маской опытного распутника истинные причины столь странного поведения. Потому, повернувшись к Насреддину лицом, подавил желание вновь впиться поцелуем в его губы, отгородившись вопросом:
- Зачем ты делаешь это? Неужели всерьез думаешь, что Эбул в случае чего пощадит моего любовника?
- Неужели великий воин настолько невинен, что не может разглядеть за своими привычками простой страсти? – насмешливо вскинул брови вор. – Разве подчиненные не рвались согревать твою постель во время дальних переходов? Разве наложники эмира не стонали в твоих объятиях?
- Не твое дело, - опустил взгляд Обул. В отряде янычар было жесткое правило, запрещавшее воинам иметь связь друг с другом. И пусть в южных странах подобные отношения между сослуживцами более чем одобрялись, дей предпочел оградить себя от всякого рода случайностей заранее. Хотя не признать, что порой был готов плюнуть на собственные принципы, особенно после более чем месяца изматывающего пути, не мог. До знакомства с вором, от его удерживала от соблазна лишь надежда, что Эбул когда-нибудь обратит внимание на своего брата.
- Глупец, я хочу тебя, - неожиданно раздраженно проговорил Насреддин, пряча кинжал в ножны, и воин застыл, боясь сорваться в грязной подворотне и повалить наглеца на землю. – Ты же смотришь на этого самозванца, как на святыню!
- Мой брат – эмир по крови!
- Твой брат? Приглядись внимательнее к человеку, занявшему трон Пустыни, Обул. Увидишь в нем многое из того, что не замечал ранее, - последние слова вор прошептал в губы растерянному дею, но отстранился на мгновение раньше, чем тот потянулся за поцелуем. Возможно, именно это и спасло его от скорой расправы.
Уже глядя вслед ловко пробиравшемуся по ветхим крышам Насреддину, Обул раз за разом прокручивал его совет. Как будто вор говорил о подмене правителя, тайном заговоре вечно крутившихся при дворе интриганов. Но разве возможно найти во всем мире человека, столь похожего на эмира, что даже родной брат не смог бы отличить их друг от друга? И если даже так, то привычки и жесты, холодный взгляд, чуть надменная улыбка будут другими, самозванец в любом случае ошибся бы, показав истинное лицо. Дей был уверен в том, что смог бы распознать подмену, будь ей место во дворце. Ни один шпион или актер не способен столь полно перевоплотиться в другого человека, кроме…
- Ланьлин!
Мальчишка-раб, привезенный когда-то брату в подарок. Он не раз уже демонстрировал свое умение становиться копией другого человека без особых усилий. Обул своими глазами видел копию Амина, Эбула, самого себя. Но не принимал всерьез умение киотца до тех пор, пока ему не указали на это пальцем. Словно пелена упала с глаз дея, позволив найти ответы на многие вопросы в поведении собственного брата. И его большую, чем обычно холодность, и жесткость, и внезапный интерес к политике. После сцены на площади обрадовавшийся было Обул серьезно задумался, не навел ли кто морок на эмира, заставляя его подчиняться своей воле? Ведь раньше, сколь бы ни был далек Эбул от политики, он не поступал так жестоко с собственными приближенными, с уважением относясь к сединам советников. Тогда же, глядя на отстраненно-равнодушное лицо зачитывавшего приговор брата, дей впервые увидел в его глазах презрение. Как будто кто-то… подменил эмира.
Не слыша возмущенных окриков прохожих, дей принялся прорываться сквозь толпу к белевшим вдалеке стенам дворца.
- Мне нужно поговорить с тобой! – Обул ворвался в зал совещаний, торопясь выяснить правду, и наткнулся на более чем удивленные взгляды советников и самого эмира. Ранее никто не смел даже помыслить о том, чтобы посетить высокое собрание без разрешения правителя. Прежде всего потому, что этот проступок карался месяцем зиндана. Но дею было все равно. Лишь бы убедиться в том, что вор солгал, сыграл на его чувствах, использовал одну из сотен лазеек, чтобы вырваться на свободу.
- Мне казалось, я отдал тебе приказ, - нахмурился эмир, взмахом руки останавливая слуг, торопящихся увести дея прочь.
- Это касается Ланьлина, - в том, что брат неравнодушен к своему рабу, Обул не сомневался ни секунды, потому и использовал последний аргумент, чтобы заставить эмира скорее выпроводить советников.
- Подожди за дверью.
Ранее Эбул предпочел бы немедленно завершить Диван, оставив все вопросы на потом. Теперь же так похожий на него незнакомец лишь непререкаемым тоном потребовал у советников не затягивать с принятием решений и не тратить время на пустые споры. Ровно так, как и должен поступать правитель, но вопреки привычному поведению Эбула.
Обул растерянно закусил губу, не понимая, что чувствует. С одной стороны был любимый сильнее собственной жизни брат, который сейчас находился в опасности. С другой – нововведения самозванца пока приносили только пользу Пустыне, предвещая скорое благополучие и процветание страны. Как бы ни был верен Эбулу дей, но он служил прежде всего Великой Госпоже, ставя ее интересы выше своих собственных. А она пока не проявила неудовольствия новой властью…
- Надеюсь, твои новости стоили поспешного завершения Дивана, - эмир лично распахнул резные двери, пропуская брата в пустой зал. И пусть на его лице явственно читалось беспокойство, Обул пристально следил за каждым движением правителя, пытаясь уловить малейшее отличие. – Итак, я слушаю тебя.
- Я нашел покупателя для твоего раба, как ты и просил. Купец Фаид согласен взять его в любом состоянии за двадцать золотых уже завтра, - эмир недовольно нахмурился, словно пытаясь вспомнить, когда отдавал такой приказ, но все же спокойно разлил сверкающее рубинами в солнечных лучах вино по чашам.
- Я не готов отдать его, - покачал он головой после минуты раздумий. А ведь раньше Эбул не задумывался об ответах, предпочитая высказывать свое мнение порой излишне прямолинейно. Пригубив нагревшееся за время собрания вино, дей мысленно отметил этот факт и решился задать следующий вопрос:
- Почему?
- Я должен разгадать его тайну, во что бы то ни стало. Должен найти ответ раньше других, - вскинул голову эмир, крепче сжимая пальцы на горлышке кувшина.
- Но где ты еще найдешь глупца, согласного выкупить немого мальчишку за такую сумму?
- Я не обеднею, если не стану продавать его вообще, - жестко отрезал Эбул. – А вот тебе не мешало бы вспомнить о своих обязанностях и моем приказе, который ты осмелился нарушить. Я уже не говорю о прерванном собрании Дивана.
- Отец учил нас уважать прежде всего друг друга и находить время для бесед при любых обстоятельствах, - вкрадчиво протянул Обул, заметив, как раскраснелся от выпитого брат. – Ведь мы – все, что есть у нас.
- А еще госпожа и народ, которому мы обязаны служить, - фыркнул эмир. – Отец учил нас многому, мой брат, но лучше бы подготовил к тому, что ждало нас за чертой его смерти. Где была его мудрость, когда ты осмелился ударить меня и Ланьлин пожертвовал собой? А теперь ты желаешь продать человека, спасшего твою жизнь, словно хромого скакуна?
- Прости, - склонил голову дей, небрежно проведя ладонями по плечам в жесте уважения. – Я погорячился.
- Надеюсь, этого больше повторится…
- Слушаюсь, мой господин.
Лежа в своих покоях после утомительного дня, Обул раз за разом прокручивал короткий разговор с братом, пытаясь найти в его поведении хотя бы намек на фальшь, хоть одно неверное движение. Но все говорило за то, что эмир был эмиром, родным братом дея, луноликим Эбулом. Со свойственной ему задумчивостью, резкостью высказываний, необоснованной ненавистью к собственному отцу. Пожалуй, последнее убедило обула сильнее всего. Сколь бы сильно отец не любил своих сыновей, но наследник так и не простил старому эмиру смерти, неизменно высказываясь против уроков родителя и против его политики. Хотя порой Обул был вынужден признать, что брат поступает опрометчиво, оказываясь от действительно необходимых мер под влиянием собственных чувств, и неизменно применял уроки отца на практике, прослыв одним из лучших военачальников столетия. И все же… Все же было в беседе с братом нечто такое, что заставляло дея метаться между желанием добраться до истины и страхом навсегда потерять доверие Эбула.
С тяжелым вздохом воин перевернулся на живот, поведя приятно ноющими после умелого массажа плечами, и замер, чтобы не спугнуть скользнувшую в открытое окно тень.
- Итак, ты поговорил с эмиром? – вор и не собирался скрываться, безбоязненно приблизившись к напряженному дею. А потому воину не составило труда повалить его на подушки, придавив для верности своим телом.
- Ты солгал мне, чтобы получить свободу для своих делишек, сын шакала! На троне сидит мой брат, и я желаю знать, для чего ты затеял эти игры в ложь? – Насреддин и не пытался вырваться, лишь недоуменно распахнув глаза и робко касаясь ладонями обнаженной кожи в вырезе халата Обула.
- Если бы я солгал, то для чего явился сейчас? Дей, пойми же, на троне пустыни сидит не твой брат!
- Я видел его каждый день на протяжении двадцати лет, я знаю Эбула с детства, его жесты, его взгляды, его голос. Я могу узнать его по звуку шагов, даже не видя ничего вокруг. И не говори мне об ошибках, потому что они исключены! – дей лгал. Прежде всего, самому себе, боясь, что если вор прав, то Эбулу грозит опасность. А увидеть брата беспомощным Обул не был готов. Потому только зажмурился, чтобы не встречаться глазами с сочувственным взглядом Насреддина. Правда, лишенное зрения тело отомстило по-своему, излишне ярко отреагировав на присутствие привлекательного мужчины.
- Выслушай меня, и все поймешь, - почувствовав колебание противника, вор скользнул пальцами за отвороты халата, спуская с плеч тяжелую ткань и мысленно вознося хвалу своим богам за то, что дей не надел сегодня такой лишней нижней рубашки. – Если мои слова не убедят тебя, то я сделаю все, что попросишь.
- Говори, - Обул попытался отстраниться, чтобы дать рукам отдохнуть, но Насреддин заставил его опуститься на себя, вынуждая бороться еще и с искушением.
- Твой брат всем сердцем ненавидит собственного отца и всеми доступными ему способами стремится вычеркнуть любое воспоминание о нем из своей жизни. Но сегодня эмир признал законы о строительстве приютов для детей-сирот и новой обсерватории под Мехдишехром разумными и требующими незамедлительного исполнения. Это раз, - вор с улыбкой раздвинул ноги, сгибая их в коленях. Чтобы полнее чувствовать реакцию дея на свою близость. – Эбул с детства приучен почитать старших, не смея поднимать на них руки или оскорблять действиями, но казнил большую часть Дивана, обойдясь с ними более чем презрительно. Это два. И в-третьих, Обул, какого цвета глаза у твоего брата?
Услышав вопрос вора, дей был готов рассмеяться в лицо обманщику и с позором выставить его прочь из дворца, приказав страже не подпускать на расстояние пики к воротам. Потому как именно холодная сталь во взгляде брата не раз била Обула сильнее ятаганов врагов. Серые, с темным ободом по краю радужки, полные затаенной боли и ненависти к собственной жизни… Но в тот же миг все нестыковки в поведении эмира в последнее время встали на свои места: глядя в глаза Обула, правитель цепко прощупывал его пламенем карих очей, проверяя реакцию на каждое свое слово. Как будто играл роль, боясь ошибиться в каждом вздохе.
- О, Алрах! Ты прав! – Обул поспешно вскочил на ноги, одним движением запахивая халат, но был на полпути остановлен Насреддином:
- И куда ты собрался?
- Я должен спасти Эбула!
- Спасти? – насмешливо протянул вор. – От чего? Для всех вокруг Эбул спокойно правит страной, став наконец-то достойным правителем. Он вернее обвинит тебя во лжи, нежели покается в обмане. Тем более, что сама Пустыня признала его своим преемником.
- Но как же Эбул?
- Чтобы спасти его, нам нужен хороший план, который не раскусит дорвавшийся до власти самозванец, - потянул дея на подушки Насреддин, мягко поглаживая его напряженные плечи через ткань халата. – Он слишком умен, чтобы кидаться в бой с горячей головой, как ты привык делать. Здесь нужна хитрость и свойственное всем ворам коварство.
- Но зачем тебе это? – поинтересовался Обул, вспомнив, что брат бы не был столь великодушен к вору.
- Возможно, я ожидаю благодарности от тебя? – Насреддин нетерпеливо рванул узел на поясе халата воина.
- Сначала спаси, после получишь все, что пожелаешь, - отстранился дей, вновь запахивая полы одеяния под разочарованным взглядом вора. Он почти пожалел о своем поступке, благо Насреддин не собирался сегодня сдаваться без боя.
- Спасу, обещаю, - как ребенку, тщательно проговорил он. – Но на это нужно время, а я не хочу больше ждать.
- Надеюсь, твоим обещаниям можно верить, - прошептал Обул в губы вора, вновь подминая его под себя и устраиваясь удобнее между ног. – Иначе обычная казнь покажется тебе легкой щекоткой, Насреддин.

часть 6. Храм

6. Храм
Едва за деем захлопнулась дверь, Ланьлин устало откинулся на подушки, подставляя обнаженную шею ворвавшемуся в окно горячему ветру. Он не приносил облегчения, но позволял хоть немного расслабиться. Эмир недовольно потер кончиками пальцев виски, прокручивая в голове разговор с Обулом и проверяя его на ошибки. Слишком велика цена собственной невнимательности.
Ланьлину пришлось изрядно попотеть, до боли напрягая связь между собой и Эбулом, который продолжал рьяно сопротивляться попыткам правителя забрать еще и его память. Но все же эту битву киотцу, кажется, удалось выиграть, на время усыпив бдительность дея. В том, что «срочная» беседа была простой проверкой, эмир не сомневался не секунды с того момента, как открыл дверь и встретился с Обулом взглядом.
Личность того, кто зародил зерно сомнения в душе янычара, также не была загадкой для эмира. До сих пор лишь один человек смог приблизиться к его тайне больше других. Оставался вопрос, для чего вору понадобилось свергать самозванца с трона, если сложившаяся ситуация как нельзя лучше походит на коварную месть? Ведь будь Эбул свободен, он не преминул бы обезглавить Насреддина, чтобы обезопасить себя. Сейчас же мужчина был бесполезен и беспомощен, не представляя никакой угрозы и страдая так, что все муки ада после этого покажутся легким дуновением ветра.
Головоломка не сходила, а искусно переплетенные нити ускользали из пальцев, оставляя на коже тонкие кровоточащие полоски. Нужно было укрепить свои позиции, окончательно снять с Эбула его маски и разорвать их все еще крепкую связь. Но за годы скитаний Ланьлин слишком соскучился по чьему-то присутствию рядом, а потому осознанно шел на риск, затягивая с завершением ритуала.
«Все же я слишком человек», - устало откинулся на подушки эмир.
Его Учитель не раз рассказывал об образе мыслей драконов, позволявшем им достигать вершин самопознания. Нет сомнений, нет ошибок, лишь уверенный путь к цели, словно лестница к Храму Воды в северных пределах Киота. И сколь бы много ни было ступеней и густым туман, подчас не позволяющий разглядеть кончик собственного носа в густой мгле, каждый из драконов всегда знал, что впереди ждут только препятствия, неизменно поднимающие путника все выше. К сожалению, Ланьлину эта наука так и не далась, разбившись о неизменные попытки сделать шаг побольше либо и вовсе перепрыгнуть ряд ступеней, рискуя оступиться и рухнуть вниз.
Вот и прошедшим вечером он едва удержался, чтобы не преступить черту, вновь обрекая себя на годы скитаний. Податливость и уступчивость Эбула подкупала, возбуждала сильнее его умелых ласк в их первый и последний раз. Но стоило эмиру встретиться взглядом со стальным холодом голубых глаз, пустых и безразличных, как у куклы, возбуждение схлынуло, оставив после себя лишь неприятную щекотку в позвоночнике. Так заинтересовавшее некогда Эбула равнодушие спасло Ланьлина и на этот раз, не позволив совершить ошибку и наконец-то овладеть наследником Пустыни. Эмир даже пожалел, что не сделал этого раньше, когда накидывал на лицо образ дея и ласкал мужчину у края купальни. Если бы их не прервали…
- Мой господин, - визирь несколько опасливо ступил на мягкий ковер залы, в которой изволил отдыхать эмир, - прошу прощения за вторжение, но ты сам просил принести тебе документы, требующие рассмотрения завтра.
- Да, я помню, - тут же отбросил лишние душевные переживания в сторону Ланьлин. – Надеюсь, высокий Диван не будет против моих решений?
- Раньше ты не уделял столь пристального внимания государственным делам, о мудрейший, - осторожно ответил Гейдар, заслужив едва заметную улыбку правителя. Пусть лесть и была основой вежливости в Пустыне, но местный народ за годы правления тиранов и самой стихии научились столь ловко увиливать от опасных ответов, что эмир проникся к ним глубоким уважением. Вот и сейчас визирь сказал то, что должен был, не выразив, впрочем ни своего мнения, ни истины, ни лжи… Как и полагается второму человеку в государстве.
«Третьему, - тут же поправил себя Ланьлин, просматривая принесенные стариком свитки. – Второй заперт в гареме и охраняется тщательнее самой великой драгоценности мира»
Разворачивая очередной свиток, он невольно поморщился. Массивные кольца, щедро усыпанные драгоценными камнями, ужасно мешались, вызывая желание сбросить их. Кроме того, пальцы Эбула, пусть и тонкие, были все же несколько крупнее, чем у киотца, от чего некоторые перстни все время норовили спасть с руки, что еще больше раздражало правителя. Длинные полы халата из слишком мягкой ткани мешались при попытке сменить позу на подушках, обволакивая ноги сильнее тины в лесном озере. Липкая от пота кожа и влажные волосы, которые приходилось мыть по несколько раз в день, лишь дополняли картину неудобств эмира, заставив его уже не раз пожалеть о выборе направления своего пути. Тем не менее, маска была выбрана, и Ланьлину приходилось терпеть, надеясь в скором будущем привыкнуть к природе Пустыни, и просто делать свое дело.
Но мысли неизменно возвращались к так мучившей эмира проблеме. Он никак не ожидал, что вор сумеет найти общий язык с Обулом и, более того, донести до него свои подозрения… Убедить дея в ошибке было не так уж сложно. Оставался вопрос, как закрепить этот эффект, как вернуть утерянное доверие?
Продолжая скользить взглядом по вычурной вязи документов, Ланьлин вынужденно признал, что запутался в собственной же игре, растеряв большую часть нитей. И хуже всего было то, что ожидать помощи от дракона было бессмысленно. Учитель задал свою загадку, на которую эмир так и не нашел ответа, а значит, не станет тратить времени на пустые разговоры.
- Скажи, Гейдар, - запрокинул голову эмир, ловя глазами взгляд визиря, - что ты делаешь, когда тебе нужны ответы?
- Иду к тому, кто может мне их дать, - пожал плечами слегка ошеломленный вопросом старик.
- А если нет такого человека? – продолжал настаивать Ланьлин.
- Что-то случилось, мой господин?
- Просто ответь, - визирь вздрогнул, увидев на губах правителя уже, казалось, забытую улыбку, но все же собрался с мыслями.
- Тогда я иду к своему внуку.
- Для чего? – изумленно приподнял брови эмир, откладывая документы в сторону.
- Только так я могу забыть на время о своих проблемах, а после на свежую голову проще искать решение.
- Что же, жаль, что у меня нет внуков, Гейдар… Очень жаль, - с улыбкой покачал головой Ланьлин и вновь углубился в изучение свитков.
Спустя два часа он подписал последний приказ и обессилено рухнул на подушки, закрывая глаза руками от слепящего через окно солнца. С каждой минутой существование в чужом облике становилось тяжелее, разрывая изнутри. И дело было не в том, что связь Ланьлина с масками была еще слишком слаба, просто собственная излишне сильная и свободолюбивая натура боролась с навязываемыми ей порядками. До боли в мышцах хотелось поддаться своим слабостям и шагнуть в пропитанное ароматом масел и цветущих роз пространство гарема.
Лгать самому себе и отрицать притягательность Эбула эмир не мог, как ни пытался убедить себя, что это – только последствия их временной связи, должные закончиться с завершением ритуала. Будь дело в Киоте, в императорском дворце двадцать лет назад, Ланьлин без раздумий бы кинулся грудью на острие стального взгляда, стремясь заполучить этого мужчину в свою коллекцию. Но здесь, в Пустыне, Эбул становился врагом, главной опасностью для будущего эмира, а потому… Потому правитель старался держаться от него как можно дальше, позволяя телу получать удовольствие от прикосновений к вызолоченной солнцем коже лишь во сне.
- Ты так и остался пятнадцатилетним юнцом, получившим в свои руки слишком много власти, - эмир не заметил, когда успел оказаться в пределах Храма, да еще минуя мост. Похоже, Учитель сам призвал своего нерадивого ученика, что было еще удивительней. И все же Ланьлин приготовился послушно внимать речам старого дракона. – Сидя на троне, ты не получаешь удовольствия от управления другими, устаешь дергать за ниточки, позволяя им выскользнуть из твоих рук, мечтаешь об ином. Все эти годы ты, Ланьлин, стремился украсть маску у другого вместо того, чтобы…
- Найти себя, – эту речь дракона эмир знал наизусть и мог продолжить ее в любой момент. Возможно, в словах Учителя и была доля истины, но за годы странствий она порядком поистрепалась, истерлась, потеряв свою ценность и весомость в глазах правителя. – Двадцать лет ты говоришь мне об одном и том же, Учитель, и двадцать лет не отвечаешь на один вопрос: как? Что я должен сделать, чтобы вновь стать человеком, вновь пройти по миру со своим лицом?
- Ты ищешь ответы во вне, - покачал головой дракон, - тогда как все они уже давно внутри тебя…
Эмир едва удержался, чтобы не рассмеяться в лицо одному из мудрейших существ в мире: Учитель раз за разом повторял одни и те же слова, не указывая путь, а только помогая своему подопечному осмыслить происходящее. Когда-то старый советник говорил юному Императору Киота, что именно в этом и заключается истинный смысл наставничества. Но когда ученик остается один в темноте, ему не нужны свитки и мудрые книги, а крохотный фонарик, разгоняющий темноту.
Неожиданно, с чувством глубокого удовлетворения, Ланьлин осознал, что больше не вернется в Храм. Не от обиды на Учителя или собственной слабости. Просто больше ему здесь нечего делать. Под пристальным взглядом старого дракона эмир развернулся было, чтобы впервые за все время их знакомства пройти через мост в обратном направлении, но был остановлен незнакомым голосом:
- Похоже, ты уже нашел все ответы. Осталось только признаться себе в этом, - на пороге Храма стоял сам Господин Настоятель. Тот, кто заронил зерно познания и магии в человеческом мире. Тот, кто, по слухам, стоял у истоков создания всего сущего. Тот, кому была подвластна сама Карима. И сейчас, глядя на теряющегося в расшитых золотом и жемчугом богатых одеждах старика, Ланьлин не мог поверить, что именно он способен принимать облик Великого Дракона.
Похоже, мысли эмира отразились на его лице, потому как Господин Настоятель только лукаво улыбнулся и сделал пару осторожных шагов вниз по ступеням:
- Скажи, Император, рассказывал ли тебе твой Учитель о драконах? – и, прежде чем Ланьлин произнес хоть слово, вскинул руку, призывая дать договорить. – Говорил ли о нашей способности не поддаваться мимолетным страстям и чувствам? Управлять собой, как ветер с горных склонов правит лепестком сакуры?
- Конечно, - торопливо поклонился эмир, краем глаза уловив недовольный взгляд Учителя. Казалось, дракон был заранее против того, что скажет Господин Настоятель, но все же предпочитал промолчать.
- А говорил ли тебе твой Учитель… что ты не дракон? – насмешливо поинтересовался старик, позволив губам чуть дрогнуть в улыбке.
- Не думаю, что стоит говорить об этом ему, - наконец, не выдержал Учитель, и Ланьлину на миг показалось, что в воздухе мелькнули покрытые сверкающей чешуей огромные крылья.
- Все мы совершаем ошибки, - проигнорировал выпад подчиненного Господин Настоятель, продолжая по-прежнему обращаться к удивленно застывшему посреди дорожки эмиру, - и люди, и драконы. К сожалению, видеть истину дано лишь избранным, тогда как остальные вынуждены довольствоваться верой в собственные знания. Вот и получается, что человек считает себя драконом, а дракон… - старик повернулся к Учителю, - видит в своем подопечном юного дракона.
- Так значит, все, чему меня учили, неверно? – внутренне ужасаясь собственной смелости, поинтересовался Ланьлин. Тот самый мальчишка-император, разом потерявший не только дом и свою жизнь, но и самого себя. Как будто и не было тех двадцати лет бесконечных скитаний по дорогам и домам в поисках подходящей маски, как будто не было подвесного моста и пропасти под ним. – Неужели я потратил двадцать лет на то, что не пригодится ни одному человеку?
- Не стоит судить так о полученных знаниях, - господин Настоятель сделал еще пару шагов, чтобы затем опуститься на ступени подобно обычному бродяге. Теперь даже его великолепные одежды казались рубищем нищего. – Преимущество людей над драконами очевидно, а потому не доступно ни одному из вас: лишь человек способен выбирать свою судьбу, тогда как мы в своей бесконечной мудрости обязаны подчиняться давным-давно устаревшим законам. Подавлять свои желания, отбрасывать чувства, до конца идти к однажды выбранной цели.
- И вы стали самыми великими во всех мирах, - поклонился Ланьлин.
- Великими нас сделали люди, как бы не льстило обратное драконьему самолюбию. И все же… Поверь, человек, я бы с радостью поменялся с тобой местами. Потому что у тебя еще есть выбор.
Эмиру нужно было время, чтобы осознать слова дракона. Слишком сильно ударило по нему понимание того, что вернуться в Храм он не сможет уже никогда. Все ответы даны, все ступени пройдены, и драконы уже не будут вести неспешные разговоры с запутавшимся в самом себе человеке.
Походы в Храм давали Ланьлину гораздо больше, чем руководство к действию. Как любому человеку, ему было проще обвинять в своих неудачах дракона, нежели самого себя. И пусть Учитель ни разу не давал конкретных советов, пусть только помогал эмиру идти своим путем. Оказаться на пыльном тракте в одиночестве было слишком страшно. Осознавать, что прошлое не изменилось, остаться с ним наедине – слишком тяжело.
Возможно, так было правильно, но сейчас Ланьлин сожалел, что Учитель не обучил его встречаться лицом к лицу со своими… ошибками. Признавать их и исправлять неминуемые последствия. Эмиру не хватало смелости обернуться назад и понять, где же он все-таки свернул не туда. И сердце начинало биться еще сильнее, когда приходило понимание того, что впереди тоже ждут развилки и повороты. Одни можно будет легко избежать, через другие придется пройти, раз за разом приближая себя к цели.
- Ты хороший Учитель, Шао-Тень, - произнес Господин Настоятель, поднимаясь со ступеней. – Не смотря на допущенные тобой ошибки в наставлении этого юноши, он сумел стать достойным звания Ученика. Ты же… Можешь войти в Храм, если все еще желаешь присоединиться к нашим службам.
Эмир недоуменно смотрел, как легко и непринужденно поднимается к дверям Храма старый дракон, за считанные мгновения скрывшись в его прохладном полумраке. Словно не он только что с трудом спустился на четыре ступени вниз, чтобы присесть отдохнуть от непомерной нагрузки. И совсем не удивительным оказался звон колокола, предвещающего вечернюю службу.
- Я сотни лет мечтал услышать этот звук, - хрипло произнес старик, глядя сквозь листву и солнечные блики на одну из башен Храма. – С тех пор, как Настоятель отлучил меня от службы за нарушение наших заветов. Мы – обитатели мира духов и теней, нам подвластен разум и чувства, но… Но все же мы не можем нарушить извечные правила, не навредив миру людей. и потому, когда я, глупый влюбленный мальчишка, выбрал между человеческой девушкой и Храмом ее, отлучение стало самым страшным наказанием. Драконы живут долго. Ровно столько же, сколько существует мечта о полете. Потому однажды я вновь оказался у этого порога, потеряв все.
- Она умерла? – злость на Учителя прошла, оставив после себя лишь неприятный осадок.
- Она предпочла забыть меня, - улыбнулся дракон. – Любить живого человека оказалось проще, чем бестелесного духа, с которым она могла встречаться только во сне.
- Мне жаль.
- Жалеть стоит только о своих ошибках, Ланьлин. Я же выучил свой урок, просиживая годы и века в этой беседке у порога своей колыбели.
Перед тем, как Храм Воды растаял в молочной дымке тумана, эмир успел увидеть спину входящего в гостеприимно распахнутые двери Учителя. Возможно, для дракона это и было лучшим исходом, но Ланьлин знал, что для себя желает большего, чем тихая грусть по так и не растраченному чувству.

запись создана: 03.07.2010 в 19:48

@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези

---

ААА!! Мне нарисовали картиинку!!!

Я так рад, так рад! Что просто слов нет.
Рисунок просто удивительно попадает под мое восприятие "Айзека", за что Автору огромное "спасибо". Пойду в качестве благодарности писать проду)))

Пишет  Naryshca:

26.07.2010 в 16:53

Tyrrenian , эм, в общем я переварила и решила все же выразить графически свои, типа, чувства. Еще раз спасибо. Если рисую, значит зацепило и вправду) Вы молодец!
Это Вам:

URL комментария

@темы: Измываясь над Айзеком или два в одном

---

Спасенья нет

Название: Спасенья нет
Автор: Tyrrenian
Тип: слеш
Рейтинг: R?
Жанр: юмор, опять юмор и тупо стеб
Размер: миди
Статус: закончено
От автора: написано по заявке

katarin77

Спасенья нет, магия, подарок

части три и четыре

По возвращении домой, произошедшего уже набившим всем оскомину путем мгновенного перемещения, Артем устроил джину выволочку с последующим допросом. Причем, стоит отметить, что первая часть действа понравилась парню куда как больше изматывающей игры в злого (но справедливого!) гестаповца и юного (но симпатичного!) партизана. Думаю, читатель и сам может предсказать исход этой крайне познавательной для обеих сторон беседы, потому ничего удивительного в том, что Артем ушел в ванную злой и расстроенный, не было. И даже знакомый с детства стишок не мог поднять ему настроения:
Идут самолеты – привет Мальчишу!
Идут пароходы – салют Мальчишу!
Над камнем могильным лишь мухи кружились,
Шли некрофилы… остановились.
- Что ты там бормочешь? – некультурно просочился в ванную голубым дымком джин, стоило парню настроить нужную температуру воды. Тот факт, что Артем еще со времен босоногого детства привык мыться без одежды и в гордом одиночестве его нисколько не смущал, потому Абдулла нахально уселся на крышку унитаза, пожав под себя хвостик, и принялся изучать взглядом фигуру парня. – Знаешь, будь ты чуть раскованней, парни на тебя бы гроздьями вешались. Ты только вспомни, какие там были лапочки! И с гребешком еще таким… розовым. Но нет, тебе надо оттолкнуть, встать в позу, вспомнить о своей ориентации…
Дальнейший монолог джина был прерван встречей его лба с куском хозяйственного мыла, пущенного меткой рукой Артема. Снаряд обиженно треснул и распался на две половинки, сраженный стойкостью и силой цели. Проще говоря, голова у Абдуллы оказалась значительно крепче, чем надеялся парень.
- Ну, чего ты? Чего? Я же помочь хочу!
- Слушай, - не выдержал Артем, - чего ты ко мне пристал со своими мужиками? Я вполне способен сам разобраться со своей личной и не очень жизнью, а ты на данный момент мне в этом только мешаешь.
Стоило ему свыкнуться с мыслью о том, что все происходящее – реальность, и от джина просто так не избавиться, как к парню вернулись его упертость, вредность и прочие положительные качества, которые так не нравились девушкам после пары дней совместной жизни. И если в критических ситуациях Артем несколько терялся, то после отыгрывался по полной, выкидывая порой такие коленца, что судьба предпочитала не связываться лишний раз с этим психом. Вот и сейчас, едва пребывание рядом Абдуллы перешло из разряда «Аааа! Я сошел с ума!» в «Подумаешь, зато стены мягкие и рубашка удобная», Артем обрел покинувшее его несколько часов назад спокойствие и возможность хладнокровно обдумать способы избавления от голубой во всех смыслах напасти.
Убивать духа было бессмысленно и накладно, потому как идея увлеченно и с огоньком пытаться покрошить в салат дым не грела душу Артема ни капли. Промелькнувшая было мысль засосать джина в пылесос была отвергнута в преддверии скорой уборки, а с Абдуллой внутри машины это занятие грозило превратиться в особо извращенный способ самоубийства. Оставалось надеяться на силу Интернета, в котором Артем рассчитывал найти действенный и желательно не слишком дорогой способ избавления от джина.
А пока он торопливо смывал с себя остатки пены, услышав настойчивую трель дверного звонка. Конечно, хотелось бы, чтобы на пороге стояла шикарная блондинка с ногами от ушей и парой-тройкой десятком миллиардов евро в руках в качестве подарка от неожиданно сошедшего с ума миллиардера, но, скорее всего, Артема вновь посетил сосед снизу на тему «дай взаймы до получки». Откуда у старого безработного алкоголика получка, никто в доме не понимал, но мелочь отдавали безропотно, дабы не слушать полночи похабные частушки под дверью. Вот и теперь парень активно приплясывал под струями воды, матерясь и отплевываясь от неожиданно невкусной пены, чтобы успеть открыть дверь до того, как сосед обидится.
Правда, раньше него это сделал Абдула, тут же принимаясь активно зазывать гостя на чашечку чаю. Представив, старого алкоголика на своей личной кухне, Артем резко представил себя военнослужащим и вышел из ванной еще до того, как спичку хотя бы зажгли.
К счастью или к горю, но вместо алкоголика дяди Васи он увидел донельзя радостного Сергея, увлеченно гонявшего чаи в компании джина. Причем, из любимой кружки Артема. Абдулла восседал на соседнем стуле, кокетливо накручивая на пальчик дымчатый хвост, и производил активный обстрел Сергея томными взглядами.
Стоит ли говорить, что лицезреть подсунувшего голубую свинью друга Артем был не сильно рад? Если говорить о его ощущениях более подробно, то парень жаждал хотя бы придушить Сергея сию же секунду в отместку за все хорошее, что ему пришлось пережить в последние сутки. Не сильно, всего лишь до смерти. Но вместо этого, Артем лишь тяжело вздохнул и крепче сцепил зубы, чтобы не сорваться раньше времени. Вот когда он вытрясет из Сергея мотивы подарка, тогда и можно будет становиться неопытным, но очень старательным маньяком.
- Ну, и что ты здесь делаешь? – говорить, не разжимая зубов, оказалось несколько неудобно, да и слова звучали не так четко, как обычно. Но Сергей, тем не менее, понял, что обращались к нему, и приветственно подавился чаем.
- С ума сошел так подкрадываться?! Я же чуть коньки не отбросил!
- Ты не отбросил? – Артем схватил друга за плечи и попытался потрясти. Но так как Сергей был гораздо массивнее, то вперед-назад качнулся сам парень. – Меня всю ночь незнакомые мужики пытались в углу зажать по твоей милости! А эта голубая зараза, - он укоризненно ткнул пальцем в сторону заинтересованно замершего джина, - угрожала продолжить свою гнусную деятельность по подстановке моей задницы геям чужеродного происхождения!
- Да лааадно? – внезапно заржал Сергей. – Вы голубые что ли?
- Я убью тебя… Вот… вот этой самой поварешкой. Не знаю еще, как, но поверь на слово, применить оружие по его нетрадиционному назначению смогу!
- О да, - хихикнул со своего места джин, – в плане нетрадиционности ты дашь фору любому!
- Гррр… - Артем уже было потянулся к Абдулле, забыв о его нематериальности, но был перехвачен на полпути продолжавшим ржать Сергеем:
- Тихо, мои нежно бирюзовые друзья! Не будем убивать друг друга сразу!
- Пусть он свалит! – взвыл Артем, пытаясь вывернуться из хватки друга, но все же умудрился указать на тут же надувшегося Абдуллу.
- Че это я должен уходить? – джин демонстративно обвил хвостом ножку стула и скрестил руки на груди. – Это у тебя истерика.
- Считаю до трех, - рыкнул парень.
- Дальше не знаешь? – сочувственно поинтересовался Абдулла.
- Знаю!
- Ну, так посчитай! Хотя бы до ста. Туда и обратно…
Еще до того момента, как у Артема помутилось перед глазами, а в голове созрел четкий план, куда и кому надо запихнуть половник, чтобы всем было хорошо, Сергей дал джину отмашку выйти. Как ни странно, но Абдулла послушался и быстренько просочился сквозь дверь, вызвав у хозяина квартиры нервный всхлип:
- Бред какой-то…
Артем устало опустился на покинутый джином стул и обхватил голову руками, стараясь хоть удержать разбегающиеся в разные стороны мысли. Все же события последнего дня оказались излишне шокирующими для хрупкой психики современного городского жителя двадцати трех лет отроду. Это раньше, когда по Москве спокойно гуляли коровы, а царь иногда даже рисковал показываться из-за верхушек кремлевских стен, колдовство и различного рода нежить воспринимались вполне спокойно и без удивления. Теперь же все, что не может быть объяснено с точки зрения взаимодействия атомов, квантов и прочей ерунды, воспринимается как бред, белая горячка и иные радости внезапно наступившего буйного помешательства. Почему-то людям стало куда как проще поверить в возможность преодоления скорости света, нежели в существование джинов, ведьм и колдунов. Вот и мучился наш герой последствиями сурового воспитания в семействе завзятых скептиков.
И вроде бы, что такого особенного произошло: ну, явился к нему джин с требованием немедленно сменить ориентацию, ну, притащил в клуб, наполненный извращенцами, как деревенские дороги грязью после дождя. Это же не повод впадать в истерику и терять связь с реальностью?
Примерно к таким выводам и пришел Артем после пяти минут усиленных размышлений над своей незавидной судьбой. Потому к терпеливо ожидавшему проявления признаков жизни у друга Сергею он обратился уже абсолютно спокойный и готовый выслушать любую версию событий:
- Объясни мне, какого… кхм… зачем ты подарил мне этого джина?
- Я подарил тебе не джина, - тут же отреагировал Сергей, - а возможность обрести счастье в личной жизни.
- Но почему голубой?! Почему не прекрасная джинни или хотя бы нормальной ориентации лысый мужик? – возмущенно зашипел на друга Артем. – Он же совершенно неуправляем!
- Извини, приятель, какого нашел, - развел руками Сергей.
- Так загадай, чтобы это все прекратилось! – взмолился парень. - Мне и одного дня хватило с избытком!
- Ну… - тут же засмущался Сергей. – Дело в том… Короче, это и так четвертое желание, хотя по договору должно быть три. Потому либо ты находишь личное счастье сам, либо принимаешь помощь Абдуллы.
Артем прикинул свои шансы познакомиться с девушкой под неусыпным контролем голубого чудовища и со стоном попытался пробить головой столешницу. Возможно, Сергей как верный товарищ и пытался сделать хорошее дело своим подарком, да вот только слегка прогадал с личностью одариваемого. А переходить на мужиков парню не хотелось абсолютно. У них ноги волосатые и неудачное строение организма. О том, что он и сам относится к столь нелюбимому сильному полу, Артем решил не думать, вместо этого вернувшись к допросу друга:
- Что ты хоть загадал, прежде чем меня подставить? – судя по ставшему до невозможности довольным лицу Сергея, желание стоило всех мучений Артема. Знал бы он, насколько заблуждается…
- Саблю, буденовку и щенка бульдога! – торжественно объявил друг и уставился на парня, явно ожидая восторгов и криков счастья. Не дождался.
- На хрена? – только и смог выдавить Артем.
- С детства мечтал, да все случая купить не подворачивалось. А тут бац! – Сергей щелкнул пальцами, - и все, что нужно лежит у твоих ног. Круто же, согласись?
- Мой друг – идиот, - грустно констатировал парень. Променять целых три желания на какую-то ерунду вроде детских игрушек! И это при условии практически полного отсутствия ограничений. Артем тут же принялся мечтать о том, что бы он загадал хорошего. Сразу так пришли мысли о банковском счете с бесконечным числом нулей после цифры один, шикарном доме с гаражом, машине… А Сергей в это время активно пояснял другу, почему игрушки – это круто:
- Понимаешь, сейчас ведь настоящую буденовку днем с огнем не сыскать! А сабли? Разве сравнится эта пластиковая ерунда с настоящей деревянной саблей?
- Они из металла делаются, - попытался подсказать Артем, но, увидев маниакальный блеск в глазах друга, поспешил перевести тему. – А как ты четвертое желание получил?
- Да… - легкомысленно отмахнулся друг. – Пообещал Абдулле выполнить любое его желание.
Ничто не могло обрадовать Артемову душу в этот день так, как заявление Сергея. Парень расплылся в широкой улыбке, напугавшей приятеля сильнее угроз и рыков.
- Позволь спросить, мой светло-синий друг, что сделало тебя столь радостным в сей скорбный час? – Сергей даже присел осторожно на край табуретки, чтобы не упасть в случае чего на пол. Правильно, в общем-то, поступил.
- Порадовало? ООО… - Артем злорадно тянул с ответом, закатывая глаза и в красках представляя лицо друга, когда он поведает ему «радостную» новость. – Я просто счастлив знать, что не один вынужден вступить в ряды любителей мальчиков.
- В смысле?
- В смысле, что Абдулла – голубой, - Сергей напряженно кивнул, все еще не улавливая сути повествования. – И ты ему должен желание, - Сергей неосознанно пошарил руками вокруг себя, предчувствуя скорое желание прибить джинна. – И ты ему явно нравишься как мужчина.
- Ой, правда? – внезапно покраснел и засмущался Сергей, принимаясь расколупывать пластиковое покрытие стола. Правда, через секунду он вспомнил, что вообще-то не по этой части, и резко сменил тон. – В смысле… Да как он смеет покушаться на мою задницу! Без боя не дамся!
Ошарашенный поведением друга Артем несколько мгновений наблюдал за небольшим торнадо в человеческом обличье на своей кухне, понимая, что в его голове зреет коварный замысел. Как говорится, если гора, то бишь возможность спать с девушками, не идет к Магомету, то джин силой запихивается в постель некогда лучшего друга. Опять же, Абдуллу удастся ненадолго отвлечь. Осталось только придумать, как обмануть голубоволосую заразу, чтобы он полез к Сергею ДО того, как личная жизнь Артема будет перевернута с ног на голову.
- Слушай, а ты зачем вообще пришел? – прервал словоизлияния друга парень.
Сергей пару минут шокировано оглядывался, явно недоумевая, куда делся броневик и кепка с жилетиком, и почему он не картавит.
- А? Ааа… Я работу тебе нашел, - наконец-то нашел свое место в жизни Сергей. – К двум часам придешь на собеседование вот по этому адресу.
Пристально читая вычурные каракули друга, по наивности и исключительно шапочному знакомству с алфавитом называемые почерком, Артем на секунду даже усомнился в правильности своей затеи. Но после вспомнил гей-клуб и голубого джина и резко вернулся к первоначальному настрою. Заодно причина оставить парочку наедине придумалась.
- Благодарю тебя, мой верный боевой товарищ, за помощь! – «товарищ» нервно вздрогнул и с подозрением покосился на хозяина квартиры. – Век не забуду твою доброту! Да и ты тоже…
- Так… ты не злишься на меня из-за Абдуллы больше? Я ж не знал, что он из ЭТИХ.
- Я не из ЭТИХ, - возмущенно ворвался в кухню подслушивавший до этого в скважину джин и отобрал у Артема бумажку с адресом. – Я, между прочим, представитель магического сексуального меньшинства и требую к себе уважения! А ты, - Абдулла ткнул пальцев в грудь Артема, - марш одеваться во что-нибудь приличное. У нас собеседование через три часа!
- Что значит «у нас»? – не понял Артем.
- Ты же не думал, что я отпущу тебя одного к незнакомым мужчинам? – ласково мурлыкнул джин и пощекотал парня под подбородком.
Друзья переглянулись, пытаясь телепатически передать друг другу план захвата неожиданно сошедшего с ума духа. Договорить им не дали:
- Я кому сказал, бегом искать себе нормальную одежду?! - вспомнив приступы плохого настроения у своей бывшей девушки, Артем поспешил ретироваться из кухни куда подальше, оставив Сергея на растерзание Абдуллы. – А с тобой, котик, у нас будет отдельный разговор…

Темноволосый импозантный мужчина, являющийся по совместительству директором целой фирмы по производству совершенно не имеющих значения для нашего повествования вещей, сидел за столом, перебирая скопившиеся за неделю документы. Бумажек было много, что позволяло проникнуться сочувствием к Всевышнему, в которого мужчина вообще-то не верил. Да и то дело: у него в подчинении всего-то пара-тройка десятков тысяч сотрудников, а он из бумаг не вылазит сутками, что же тогда у Бога творится? Додумать ему не дали.
Обитая синим дермантином дверь широко распахнулась, впуская до отвращения радостного голубоволосого парня, тащившего за руку манекен. О том, что манекен тоже человек, мужчина догадался только по гневно пылающему взгляду последнего… но даже возмутиться не успел:
- Привет, мужик! Это опять мы! – гаркнул в полный голос голубоволосый и нахально уселся прямо на стол, ногой сдвинув мешавшие ему бумаги. На пол. Второй парень, оставшийся у двери, со стоном прикрыл глаза и принялся мимикрировать под дермантин. Очень даже успешно, надо заметить.
- Хм… счастлив лицезреть, так сказать, - хмуро откликнулся мужчина, не сумевший вовремя переключиться с проблемы закупки канцелярских кнопок для третьей слева секретарши на пятом этаже. Почему-то фантазия упорно подбрасывала образ гламурной блондинки, с мерзким хихиканьем подкладывающей кнопки на стулья коллегам. – Что вас привело?
- Вот он, - в начавшего больше походить на дохлую рыбу, нежели человека, парня у двери ткнули пальцем, - пришел устраиваться к тебе на работу. У нас блат.
В уставившихся на него золотистых глазах мужчина прочитал, что, куда и сколько раз, с ним сделают, если он хотя бы не выслушает этих психов. Память принялась ненавязчиво отматываться назад, демонстрируя владельцу каждый день его жизни. Пришлось поддаться на провокацию.
- И что за блат?
- Ты нас щупал вчера в клубе! – гордо заявил голубоволосый с таким видом, словно был невинной девицей, совращенной раз эдак пятнадцать на глазах ошеломленной публики.
А мужчина в клубе даже не пил толком, помятуя о предстоящем рабочем дне, потому отчетливо помнил, что щупал только одного странного парня, который до обидного быстро смылся в компании…
- Ага! Так это были вы, - хозяин кабинета смерил взглядом сначала восседавшего на его столе нахала, а после пытающегося просочиться в дверь кандидата на должность. Та почему-то не поддавалась, хотя замка на ней не было в принципе. Все-таки кабинет предназначался для работы, а не всяких там… впрочем, «всякое там» тоже бывало благодаря подпиравшему дверь стулу. Мужчина заинтересованно оглядел открывшийся перед ним тыл кандидата на должность и попытался прикинуть, как бы так незаметно подтащить стул к двери на этот раз, но для начала решил избавиться от досадной помехи. – Вы всегда парой ходите или последние два дня – исключение из правил?
- Да просто Тема стесняется пока один к незнакомым мужчинам в гости ходить, - с плохо скрываемой гордостью за товарища заявил голубоволосый. – У него личная жизнь не складывается, вот у ребенка и пошли комплексы там всякие, неприличные фантазии в душе, попытки пробить головой стену. А так он хороший, послушный. Иногда даже работать может, если из постели выпустить. Ну, так как? берете?
- Боюсь, сначала мне необходимо проверить истинность ваших заявлений, но начало мне нравится.
Отчаянно дергая дверную ручку, Артем проклял всех и вся, начиная с неугомонного джина, заканчивая тем уродом, который додумался посадить на планете дерево, из которого позже была создана дверь. Хуже всего было то, что за выход из помещения в этой фирме, видимо, брали плату, потому как вожделенная свобода угрюмо сидела вне кабинета и попыток пробраться внутрь не делала. А тут еще и Тот Самый Извращенец из клуба делал неприличные намеки в сторону парня. В такой нервной обстановке кто угодно сойдет с ума, особенно, если его продолжат столь же неспешно обсуждать:
- Вы еще не видели его без одежды, - бессовестно сдал Артема Абдулла. Обернувшись через плечо на сосредоточенное сопение директора, между прочим, крупной фирмы, парень с ужасом узрел джинна, демонстрирующего Темино изображение в полный рост, но без одежды, на огромном плакате. Судя по более чем заинтересованному взгляду мужчины, счастливая жизнь натурала кончилась.
- Очень интересное предложение, - хозяин кабинета сравнил картинку и оригинал, явно предпочтя второе в образе первого. – Если вы оставите нас на пару часиков наедине, то завтра я дам вам окончательный ответ.
- Да хоть неделю, - великодушно махнул рукой Абдулла, заставив измотанное стрессами и экстримальными ситуациями сердце Артема многообещающе замереть в груди, отказываясь работать в таких условиях. – Вы, главное, помните, что мы за безопасный секс!
Над правым плечом джина завертелась трехмерное изображение презерватива и переливающегося всеми цветами радуги слогана.
- Надо же, какие спецэффекты, - оценил иллюминацию мужчина. – Вы, часом, «Аватар» не снимали?
- Ну, что вы… - тут же засмущался Абдулла. – Я их только консультировал.
- Очень, очень хорошая работа, - похвалил хозяин кабинета и тут же рывком ухватил джина за запястье. – А теперь, моя прелесть, исполняй три моих желания, если хочешь на свободу.
- Ой, - совершенно по-детски пискнул джин и попытался вырваться из железной хватки мужчины, но добился только синяка на боку от соударения двух тел: непосредственно джина и пола.
- Знаешь, что это за игрушка? – мужчина продемонстрировал Абдулле свободную руку с массивным перстнем на одном из пальцев. – Кольцо Соломона, дающее власть над подобными тебе. Так что…
- Слушаюсь и повинуюсь, - торопливо поклонился джин, перестав вырываться. – Чего тебе надобно, старче?
- Кровать, презервативы и смазку, - с хищной улыбкой перечислил коварный (судя по последним минутам, ОЧЕНЬ коварный) соблазнитель. Продолжавший воевать с дверью Артем понял, что теряет последний шанс на спасение, и кинулся грудью на амбразуры. Точнее, плечом на то место, где должен был находиться замок. Но, то ли плечо оказалось слабым, то ли Луна была в Раке, ничего у него не вышло. И даже ехидно-благосклонное хихиканье джина, выдавшего мужчине желаемое, не могло утешить израненную душу насильно переведенного в разряд ЭТИХ самых. Причем, в голове отчаянно билась мысль, что это второй идиот в его жизни, загадавший вместо власти над миром и чего-нибудь столь же романтичного какую-то ерунду.
Потому, когда мужчина неслышно подошел сзади, Артем продолжал отчаянно биться о дверь, чтобы хоть как-то оттянуть наступающее совращение. Не то чтобы совратитель был непривлекателен или сам парень предпочитал блондинов, но тем не менее, терять остатки своего достоинства жуть как не хотелось, а глядя на темноволосого становилось ясно, кто будет сверху.
- Ничего страшного не случится, если ты перестанешь наносить себе увечья, - с улыбкой посоветовал мужчина, заставив Артема подпрыгнуть на пару десятков сантиметров. Он-то успел позабыть, что ЭТО еще и разговаривать умеет…
В связи с этим парень не придумал ничего лучше, чем развернуться к насильнику с жуткой улыбкой и, взявшись пальцами за края футболки, сделать неуклюжий книксен:
- Здрасьте…
- Ну здрасьте, - не оценил шутки мужчина. – Пойдем?
- Куда?
- Принимать тебя на работу.
- А… А можно я сверху буду?
- Можно. Вот станешь директором фирмы и будешь хоть сверху, хоть снизу, хоть со всех сторон сразу.
Обреченно повиснув в руках тащившего его к наколдованной джином кровати мужчины, Артем вспоминал все известные ему способы потери памяти. Самым эффективным из них был метод индийских фильмов. Но где бы ему взять большую и толстую дубину и маньяка, который согласится стукнуть его по голове, парень так и не придумал. Хотя идею оценил и оставил в качестве запасного варианта. А оказавшись посреди мягкого чудовища на четырех лапах, по недоразумению названного кроватью, предпринял еще одну скромную попытку избежать насилия:
- Ой, смотри, Абдулла сумочку забыл! Надо срочно отнести, а то как же: бедный джин будет без дома обходиться… - он осторожненько сполз с кровати под мрачным взглядом мужчины. – Я сейчас быстренько сбегаю, отдам и вернусь обратно. Честно-честно…
Мужчина, как оказалось в следующий момент, имел несколько иные планы на вечер, потому как легко перехватил Артема у самого края плацдарма боевых действий и бросил на шелковые простыни. По которым тот и докатился до другого края, едва не сверзившись вниз. Едва, это потому что мужчина успел перехватить добычу за ногу и остановить состыковку будущего любовника и пола в последний момент.
- Дяденька, я не могу с вами сексом заниматься, - в ужасе защебетал Артем, тщетно пытаясь пресечь процесс раздевания себя любимого. Что удивительно, казалось, для мужчины не существовало преград вроде давно сломанной молнии на джинсах или слишком узкой горловины футболки: и то, и другое было расстегнуто и сдернуто с парня за считанные секунды. Пришлось кричать. – Я правда натурал! Могу справку показать! а, нет, не могу… это же не болячка… Тогда… Могу свидетелей привести! Пять! Если отпустите сейчас, то восемь. Дяденька, я ведь даже имени вашего не знаю, и мы не целовались ни разу. Ну какой секс, о чем вы? Давайте поговорим, узнаем друг друга получше. Вы меня пощупаете, я вас пощупаю. Лет через пять, глядишь, до постели доберемся.
Мужчина, не терявший времени даром и успевший в течение монолога раздеть будущего любовника и раздеться сам, вычленил из нагромождений слов единственный достойный внимания аргумент:
- Меня Виктор зовут.
- Оч радостно, - вежливо кивнул Артем. – Можно одеваться?
- Нет. Лежи и не дергайся.
Возможно, парень и выполнил бы инструкцию, если бы мужчина не полез к нему целоваться. Хрупкая психика не выдержала зрелища обнаженного незнакомца, нависнувшего над бренным телом с вполне однозначной целью, и гордо удалилась прочь. До лучших времен.
- Ой, ё… Страшно-то как… - доверительно сообщил насильнику Артем, когда тот попытался поцеловать его в губы.
- Это не больно, - попытался успокоить его Виктор и продолжил свое гнусное дело. Правда, благодаря изворотливости и непрекращающейся возне парня сначала долго и вдумчиво облизывал его подбородок, потом нос, потом ухо, на котором задержался чуть дольше.
- Может, я вам денег дам?
- За что? – естественно, отпускать парня за какие-то жалкие миллионы мужчина не собирался, но сам факт предложения был интересен.
- Ну… Мы с вами посидим тут с часик, да я домой пойду. А Абдулле скажем, что все было.
- Думаю, сначала все будет, а потом ты пойдешь домой.
- То есть шансов совсем никаких нет? – обреченно поинтересовался Артем, делая максимально жалобное выражение лица. Обычно срабатывало.
- Совсем, - но не в этот раз.
- Извращенец, - всхлипнул парень и сдался на милость победителя.
Для начала его привязали к кровати какими-то странными на ощупь лентами. Двигаться было сложно, но можно, чем Артем и воспользовался, пытаясь нанести максимальное количество повреждений мужчине. Его целовали в шею, он порывался покусать находящееся в непосредственной близости ухо. Ему облизывали соски, он представлял себя земляным червем, шипя сквозь зубы много матерных слов. В него тыкали пальцем, он отчаянно бил противника пяткой в грудь, отстаивая свою честь до последнего. Впрочем, мужчине упорства тоже было не занимать.
Артем старательно делал вид, что совсем не возбужден, Виктор добирался до самых чувствительных местечек, получая в качестве реакции порцию загибов Петра Великого. Артем попытался вырваться, разглядев, ЧТО в него собрались засунуть, Виктор привязал еще и его ноги, чтобы не остаться покалеченным до конца своих дней. Артем страшно округлял глаза и одним только взглядом обещал мужчине скорую смерть в страшных муках, Виктор с понимающей улыбкой доставал презервативы. Зачем ему нужны были все пять штук, парень так и не понял. Сначала…
- Дяденька, это не та дырочка! Не надо туда ничего запихивать! – отчаянно взывал к мужскому разуму Артем. Судя по сосредоточенному выражению лица Виктора, разум того давно и надежно спал, не собираясь показываться в ближайшее тысячелетие. Между тем, мужчина с упорством маньяка шарил пальцами в Том Самом Месте, явно пытаясь что-то нащупать. Неуловимая часть организма запряталась в глубинах тела и злобно хохотала над потугами совратителя. Который, впрочем, не собирался сдаваться без боя. И даже жалобные стоны Артема не могли отвратить его с выбранного пути. – Ты бы туда еще газопровод провел! Хватит во мне ковыряться, я тебе не нефтяная скважина!
- Надо было просить кляп, - задумчиво пробормотал Виктор и принялся за более тщательное исследование возмущенного организма под собой. Уж очень болтливым оказался этот самый организм, не смотря на всю свою привлекательность.
Наконец, поиски увенчались успехом, и Артем, ошарашено ойкнув, возмущенно уставился на довольного собой совратителя.
- Ты чего там нажал? Выключи немедленно, я не хочу тебя хотеть!
- И почему я родился геем? – закатил глаза Виктор и задвигал пальцами активнее, в тайне мечтая о берушах.
Артем бы даже продолжил сопротивление превосходящим силам противника, если бы мог контролировать тело, нагло льнущее к мужчине. Такого предательства от самого себя парень не ожидал. И еще больше он не ожидал, что начнет бузить, когда из него вытащат наконец-то пальцы и отстранятся, давая возможность нормально дышать.
- Куда? Куда это ты собрался? А довести дело до конца? Немедленно верни все, как было!
- А у вас молоко убежало, - не к месту вставил Виктор, на мгновение заткнув Артема, и в блаженной тишине принялся непосредственно за дело.
Как он орал! Артем, в смысле. Первые полторы минуты он угрозами и шантажом требовал вытащить из него всякие посторонние предметы, еще минут пять отчаянно ругал мужчину всеми известными ему словами, по наивности считая их матерными, все остальное время просто орал. Без особого смысла и содержания. И даже постучал кулаками по спине мужчине, выплескиваясь ему в руку.
- Слушай, теперь ты обязан на мне жениться, - угрюмо сообщил он Виктору, едва оглушенный чем-то сногсшибательным и феерическим организм пришел в себя. – Только для начала развязать надо, а то в ЗАГС с кроватью не пускают. Я знаю, я проверял.
- Господи, что мне еще надо сделать, чтобы ты заткнулся?
- А подари мне шубку!
- Лучше я придушу тебя и буду до конца жизни спать с трупом, мрачно объявил мужчина, ловя взглядом нервно икающую в углу секретаршу. Все-таки он забыл подпереть дверь стулом.
- Ну ты маньячище…

часть пять

Джин, весь день проторчавший под окнами офиса Виктора в качестве бесплатного и так и не пригодившегося консультанта по налаживанию личной жизни своего невольного подопечного, вернулся в квартиру Артема уже за полночь и с плохо скрываемым возмущением обнаружил там нагло спящего джентельмена. Впрочем, спящего очень удачно на кровати. Взъерошенные волосы, приоткрытые губы, задравшаяся футболка – все, на что так любят смотреть скрытые извращенцы темными и не очень ночами. Причем, джентельмен был настолько любезен, что занимал лишь половину кровати. На второй половине, в порыве благодарности обняв парня за шею, дремало длинноволосое белокурое создание. Глядя на сие благолепие, душа джина возжелала мести за все, что было. Так что, пооблизовавшись на парня минут пять, Абдулла решил самостоятельно исполнить свое желание, не прибегая к помощи Сергея.
Для начала, помятуя о печальном опыте Виктора, он разодрал на полосы первую попавшуюся простынь и крепко привязал парня к кровати. За руки и за ноги, чтобы потом не ловить больно бьющие конечности по всей кровати, рискуя получить пяткой в лоб. Та же участь постигла и девушку, при помощи нежных поцелуев и объятий перемещенную под кровать и уже там привязанную. И только затянув последний узел задумался о том, что одежду с Сергея надо было все же снять ДО связывания. Если с нижней амуницией проблема решалась довольно просто: развязать, стянуть, связать обратно, то к верхней половине тушки джин приближаться лишний раз опасался. В принципе, для его задумки должно было хватить и того, что располагалось ниже пояса, но, как любой уважающий себя житель Востока, он не терпел халатности и неоконченности. А потому коварно прибегнул к магии, с трудом отыскав на груди последний волосок.
- Трах-тибидох! – и взору предвкушающее облизывающейся публики предстало нагое тело Сергея. Парень одобрительно всхрапнул и продолжил пребывать в неведении относительно творящегося в реальности. Джин задумчиво почесал в затылке. Чего-то явно не хватало… - Ага!
Так как волосы на груди кончились (еще бы! тысяча лет непрерывной депиляции!), сооружать романтическую обстановку Абдулле пришлось вручную. Свечи нашлись в туалетном шкафчике, лепестки джин за неимением роз нарвал с соседской герани, живописно разбросав их по кровати. Вино также пришлось заменить искусно перемешанным с водкой соком, а ночь за окном и так была. В общем, через полчаса суетливой беготни джин был готов к труду и обороне.
Решительно выпив стакан своего коктейля, он с предвкушением во взгляде полез к мирно спящему Сергею с целью совершить таки то, ради чего торчал в своей бутылке уйму лет…
Сначала распахнувшаяся от порыва ветра рама снесла зажженные свечи прямиком на стол с ведром коктейля. К счастью, помимо бездарно сгоревшего спирта, больше ничего не пострадало.
Затем дернувшийся от испуга джин случайно пнул коленом Сергея в пах. Само собой, спать в такой нервной обстановке мало у кого получится, потому парень и проснулся.
Под дружные маты собравшихся проснулась и подала голос из-под кровати девушка. После третьего подряд загиба Абдулла осознал, насколько скудны были его познания в области Великого и Могучего и кинулся записывать срывающиеся с мягких розовых губ перлы. Сергей же, отвлекшись на время от попыток освободиться, старательно запоминал все записываемое, дабы повторить это джину лично.
- … если немедленно не отпустите меня! – закончила свое выступление девушка и гневно уставилась на свесившегося с края кровати Абдуллу.
- Так тебя просто отвязать нужно? Можно было и нормально попросить, - проворчал джин, заработав еще пару высказываний в свой адрес. – И где ты откопал столь некультурную девицу? Лучше бы меня дождался, чем всяких посторонних людей вести в чужую квартиру.
- Он на мне жениться обещал! – возмущенно сверкнула глазами девушка. Но развязать себя позволила и даже не попыталась исполнить заветное желание Артема – отвесить подзатыльник посильнее джину. Вместо этого барышня лишь одарила старательно прикидывающегося частью росписи на простынях Сергея и гордо удалилась из квартиры. В чем мать родила. – И не звони мне больше!
- Как ты мог изменять нам с нами? – патетично приложил руку к сердцу Абдулла, другой старательно запихивая в рот парня кляп, чтобы не слушать о себе все заново. – Мы ведь связаны с тобой до конца наших дней! Это больше, чем страсть, это больше, чем чувства, это судьба!
Вернувшаяся за одеждой девушка скептически хмыкнула. Сергей одним только взглядом в подробностях описал не только маршрут, по которому предстояло прогуляться джину в поисках спасения своей заблудшей души, но и то, что с ним сделают по прибытии в качестве расплаты. Мысленно рассчитав прочность лент, Абдулла согласно кивнул и полез, облизываясь, на парня.
Объект соблазнения был явно против происходящего, потому как принялся неразборчиво мычать в кляп и пытаться сбросить голубоволосое чудовище с себя. Бедному джину пришлось попотеть, целуя все возможные части тела Сергея в попытке получить хоть какую-то реакцию, кроме нецензурных выражений. И только упорство и труд сделали из обезьяны человека, а из натурала – особь, готовую к употреблению геем. Радостно засопев, Абдулла принялся с плохо скрываемым удовольствием разглядывать то, что до этого только щупал.
- У него на загривке эрогенная зона, - подала из кресла голос недавняя пассия Сергея. – И еще он от массажа ступней заводится.
Пребывавший в катастрофически беспомощном состоянии парень был шокирован таким предательством со стороны своей невесты, а потому пропустил ускоренный стриптиз в исполнении джина. Что, впрочем, не помешало ему мстительно сравнить Абдуллу и девушку на предмет внешней привлекательности и уже исключительно из вредности выбрать джина.
Старательный Абдулла тем временем принялся за растирание нижних конечностей Сергея, игнорируя его попытки сдержать довольные стоны.
- Между пальцами помассируй, там кожа наиболее чувствительная, - голос бывшей невесты заставил парня глубоко проникнуться идеями святой инквизиции и ярых шовинистов. Так его еще никогда не сдавали. – И он под конец хрипеть начнет жутко, так ты не пугайся, это из него страсть выходить будет.
- А вы еще долго тут сидеть будете? – обернулся в сторону бесплатной консультации джин. – Нет, не подумайте, что я против, просто вдруг он стесняться будет?
- А он будет? – вкрадчиво поинтересовалась барышня, и Сергей отчаянно закивал, боясь оставаться наедине с голубоволосым психом. – Ну, тогда я, естественно, уйду! Не буду мешать вашему интимному счастью.
- Вы так милы, - покраснев, поковырял пальцем в пупке парня Абдулла. – Большое спасибо.
- Да что вы, не стоит.
- Надеюсь, вы не в обиде за мое вмешательство?
- Как можно! У вас ведь такая любовь! Продолжайте, пожалуйста.
- Не желаете ли присоединиться?
- Нет-нет, оставлю вас одних. Всего доброго.
- До свидания.
- Рада была познакомиться.
- Взаимно.
- Удачного секса.
- Счастливо добраться до дома.
- Благодарю…
- КХМ! – высказал своей веское мнение о беседе двух воспитанных идиотов Сергей. Окинув парня многозначительным взором, а джина – одобрительной улыбкой, барышня удалилась с территории боевых действий. Чему Сергей был более чем не рад. Зато Абдулла, избавившись от надоедливых зрителей, пытающихся научить актеров играть, приступил к основной части действа:
- Ну что, орать будешь, если я вытащу кляп?
Проклиная себя за честность, парень кивнул головой и промычал что-то неразборчивое, но вместе с тем умоляющее.
- Хотя, с другой стороны, как мы иначе целоваться будем?
Поддавшись на уловку в виде умоляющего взгляда, Абдулла осторожно вытащил изо рта парня кляп… В сознание он пришел минут через пять, снесенный мощной звуковой волной на пол. И, как ни странно, расстраиваться по поводу отчаянно матерящегося на все лады Сергея и его неприятия новых отношений не собирался. А все почему? Потому что мама учила маленького джина не пасовать перед трудностями и всегда добиваться своего. Опять же, снизу открывался замечательный вид на Сергеевы прелести. Точнее, всего одну прелесть, но самую нужную в нелегком деле совращения.
Предвкушающее блеснув в сторону Сергея глазами, Абдулла вновь принялся за покорение своего личного Эвереста. И парень даже немного посопротивлялся, пытаясь увернуться от жаркого поцелуя, но спустя пару мгновений уже сам увлеченно целовал джинна, недоумевая, и чего он раньше на мужиков не переключился? Особенно впечатлили познания джина в области французской составляющей поцелуя, заставив Сергея не к месту приревновать голубоволосого гада к французам. Причем, всем и сразу. А уж когда разыгравшееся воображение добралось до Эйфелевой башни…
- Ты чего?! – насупился Абдулла, потирая укушенную губу.
- Признавайся, ты изменял мне с этими лягушатниками?! – от такого заявления джин едва вновь не улетел с кровати на пол, но все же как-то смог удержаться.
- Я чист и невинен!
- А целоваться где научился?
- В гареме, естественно! – пожал плечами Абдулла и резко завозился в прикроватной тумбочке. Ответ Сергея не устроил, и парень сердито засопел, разрабатывая планы мести коварному изменнику. А чтобы джину жизнь медом не казалась, гордо отвернулся в другую сторону и приказал организму не реагировать на поползновения со стороны голубоволосых предателей.
И все было бы замечательно, если бы джин удосужился заметить перемены в настроении любимого мужчины. Но вместо этого Абдулла лишь предвкушающе облизнулся, отвинчивая крышку с выуженной из тумбочки баночки. Тихий скрип пластика о стекло и последовавшее за ним негромкое чавканье заставили Сергея отвлечься на минутку от душевный переживаний и проследить за действиями джина.
- Ты чего творишь? – застигнутый на месте преступления Абдулла в ускоренном темпе доедал с тарелки остатки сыра, поданного даме под видом закуски. Открытая баночка уютно расположилась между разведенных бедер джина, безмолвно вопия о нарушениях протокола совращения.
- Прости, просто весь день не ел, а он тут пахнет…
- Ты меня совращать будешь или как?
- Щас… - джин быстренько запихнул в рот последний кусочек и вновь переключился на Сергея. В свете последнего диалога его хищный взгляд казался более чем подозрительным.
- Не смотри на меня так…
Несколько сбитый с толку этим заявлением Абдулла с минуту задумчиво чесал нос, а после плюнул и зачерпнул из баночки изрядное количество чего-то полупрозрачного и тягучего. Масса внешне походила на тела мертвых медуз или чьи-то сопли, заставив Сергея сначала содрогнуться от отвращения, а в следующий момент замереть от ужаса, когда лапка джина потянулась к его сокровенному.
- Поможите…
- Не ссы, бобер, прорвемся, - преувеличенно бодро провозгласил Абдулла и провел рукой от основания до самого кончика, покрывая член Сергея той самой мерзкой массой. Которая, кстати, оказалась разве что чуть прохладной и вовсе не мерзкой. Даже пахла клубникой, хотя объяснить, как он почувствовал запах далеко не носом, парень бы не смог.
А через минуту пыхтящий от усердия джин уже удобно устроился сверху, согревая и провоцируя на дальнейшее движение. Сергей ненадолго задумался, сравнивая ощущения с тем, что испытывал с девушками, и был вынужден признать, что такой вариант развития событий ему нравится больше. Да и Абдулла наконец-то решил пошевелиться, постепенно наращивая темп и сосредоточенно глядя в одну точку.
Они пыхтели.
Кровать подозрительно скрипела, но держалась из последних сил.
Соседи за стенкой, любящие подслушивать происходящее в квартире с помощью стакана, торопливо делали ставки на парней.
Заинтригованные герои шедшего по телевизору боевика отвлеклись от масштабных разрушений и заинтересованно уселись у экрана.
Воющий что-то типа серенады под окнами любимой девушки парень понял, что давно неравнодушен к лучшему другу, и пошел в соседний подъезд выяснять с ним отношения.
Ангелы на облачках смущенно краснели, но упорно проколупывали в белой массе дырочки, дабы увидеть продолжение.
Все были при деле.
И вот, когда зрители были готовы хором подбадривать участников, Сергей натужно забился в своих путах, издавая предсмертные хрипы и подвывания. Абдулла вспомнил, что это страсть, и присоединился к звуковому сопровождению процесса хриплым кряхтением и негромкими взвизгиваниями. Эстеты и ранимые барышни поспешили прекратить просмотр извращения. Остались лишь участники и самые стойкие зрители.
А через минуту джин в последний раз вздрогнул, чувствуя, что любовник тоже вроде как получил удовольствие от произошедшего, и нахально перешел в положение лежа, не думая покидать насиженное место.
- Так что… - произнес, едва перевел дыхание, Сергей. – Мы теперь навеки вместе и все такое?
- Как пожелаешь, мой господин, - сонно мурлыкнул Абдулла и прижался к парню теснее. За окном вставало солнце, а лежащий в объятиях Виктора Артем ощущал некий дискомфорт в области интуиции. Что-то подсказывало ему, что надо будет забрать эти симпатичные шелковые простыни с наколдованной кровати.

Два месяца спустя.

Виктор на цыпочках подкрался к входной двери собственной квартиры и, приложив ухо к замочной скважине, прислушался к происходящему внутри. Ничто не подавало признаков жизни, и мужчина решил рискнуть здоровьем…
- Ну, и где ты шлялся? – едва он успел повернуть ключ, как дверь распахнулась, представляя взору Виктора разгневанного Артема с поварешкой наперевес.
- Работал, - смущенно произнес директор очень крупной фирмы и сделал малодушную попытку спрятаться за вешалкой.
- До трех ночи? – грозно наступал парень.
- Столько документов было…
- Ты… ты… - в глазах Артема заблестели слезы, а поварешка из оружия массового поражения превратилась в измятую тонкими пальчиками железяку, рухнувшую на пол. – Если ты еще раз так поздно придешь, то я… я…
Виктор в ужасе замер и затаил дыхание, ожидая самого страшного приговора…
- То я… тебя встречать больше не выйду! – гордо закончил мысль Артем и, развернувшись на сто восемьдесят градусов удалился на кухню.
Облегченно вздохнув, мужчина сполз по стене на пол и мысленно поблагодарил всех причастных к его счастью.
А в его кармане уютно пристроилось обручальное колечко, ради которого он полночи стоял над душой нервно икающего ювелира с целью сделать любимому предложение именно сегодня.

запись создана: 03.07.2010 в 19:38

@темы: спасенья нет, заявка, слеш, фентези

---

Спасенья нет

Название: Спасенья нет
Автор: Tyrrenian
Тип: слеш
Рейтинг: пока никакого
Жанр: юмор, опять юмор и тупо стеб
Размер: миди
Статус: в процессе
От автора: написано по заявке

katarin77

Спасенья нет, магия, подарок

часть первая

Обычно фентезийные истории начинаются с похмелья. Дада, именно этот верный друг всех любителей заложить за воротник частенько служит ключом к таинственным, страшным, а порой и забавным приключениям. Наша история тоже имела все шансы встать в общий ряд, если бы главный герой, возлежащий сейчас на продавленном диване и вот-вот готовый проснуться, не зарекся накануне пить спиртное.
Прошу любить и жаловать – Артем Семенович Чухров, гордый владелец однокомнатной квартиры на окраине города и по совместительству главный герой этой пьесы абсурда. Будучи человеком в общем-то ничем не выделяющимся из серой массы большого города, он привык ставить перед собой только реальные цели и неторопливо к ним двигаться, не замахиваясь на большее. В общем-то, ничего удивительного: так же поступает подавляющее большинство обывателей. Но все дело в том, что именно эта черта не устраивала бывшую невесту Артема. На беду или на радость, девушка не горела желанием провести остаток жизни, в поте лица впахивая на трех работах вместе с супругом, а потому сделала парню ручкой, едва подвернулся более стоящий вариант. Что случилось буквально неделю назад.
И не то чтобы Артем любил взбалмошную девицу, с восторгом в глазах смотревшую набивший оскомину «Дом2». Просто ее уход совпал с совсем уж неожиданным увольнением и перспективой питаться регулярно вешающимися в холодильнике мышами. Так что, хорошенько подумав над сложившейся ситуацией, парень гордо ушел в запой. Один. Где и провел время до собственного дня рождения, о котором был готов не вспоминать еще двадцать три года.
Собственно, если бы не верный друг Серега Архипов, вытащивший Тему из светлого мира белой горячки, все могло бы быть совсем иначе, но что случилось, то случилось, и не нам о том судить. Итак, влекомый благородными порывами друг спас жизнь друга. Точнее, устроил ему незабываемый день рождения, пригласив всех общих знакомых и даже героически оплатив часть праздничного стола. Именно Сергей и выслушивал полвечера душещипательную историю о расставании с голубоглазой блондинкой по имени… а впрочем, не важно. Архипов даже кивал, соглашаясь с заявлением, что всем ИМ (кто такие «Им» осталось загадкой праздника, но никого это особо не волновало) только одного и надо. И именно верный друг выбил у Артема клятву не брать в рот ни капли спиртного. Гости, с ужасом взиравшие на стремительно исчезавшие запасы живительной влаги, радостно закивали и заверили клятву, пообещав следить в будущем за поведением именинника.
Итогом ночи стало, как это ни странно, утро. Полное трезвых мыслей, испуганно шарахавшихся друг от друга с непривычки, и недовольства окружающим миром. Потому Артем и побрел неторопливо на кухню, по пути пытаясь пригладить пятерней волосы. По-хорошему, сходить подстричься стоило еще месяца четыре назад, но тогда находились более интересные дела, а сейчас парень мог позволить себе разве что обкорнать хвостик перед зеркалом лично. Да и то вопрос: станет ли зеркало работать за «спасибо»?
- О чем я только думаю? – недовольно проворчал Артем, брезгливо оглядываясь вокруг.
Внешний вид квартиры вызывал странное для неженатого парня желание бросить все и начать убираться, дабы создать хотя бы видимость условий для жизни.
Тут, пожалуй, стоит пояснить, что квартира ему досталась в наследство от бабушки, в молодости бывшей почетным строителем и сумевшей захапать себе целых три квартиры, одну из которых завещала любимому внуку. Если бы не природная смекалка предков (а точнее, их вполне конкретного представителя) поживал бы сейчас Артем под неусыпным надзором родителей. Мама до сих пор наивно считала, что ее мальчик ни разу не целовался, и все норовила познакомить его с «хорошей девочкой» с работы. Что было бы, останься он жить дома, парень думать не хотел.
Сейчас же его мысли больше занимала проблема удовлетворения одной из главнейших потребностей организма, а именно – собственное пропитание. Судя по содержимому холодильника и кухонных полок, Артема ожидали два дня пиршества, активного общения с фаянсовым другом и последующая строгая диета. Причем, глядя на жутко одинокий пакетик риса, парень осознал, что диета будет ОЧЕНЬ строгой. Модели и балерины вешаются от зависти и бегут грызть вредные булочки, дабы успокоиться.
В общем, наш герой героически впихнул в себя остатки двух салатов и чашку чаю, мысленно уговаривая организм все же переварить этот ужас, а не отплевываться с отвращением, и угрюмо побрел просматривать сваленные в большой комнате на столе подарки. Угрюмо, потому что узнавшие о расставании Артема с девушкой буквально на пороге дома друзья смущенно вручали ему подарки явно парного назначения. Пара кружек с надписями «муж» и «жена» и перечислением обязанностей. Набор для ролевых игр, состоящий из плетки и наручников. Даже билет в санаторий и тот был на двоих в номер для молодоженов. Единственный, кто более-менее порадовал подарком, был Сергей, с заговорщеским видом вручивший имениннику старую бутылку вина, покрытую пылью и еще какой-то гадостью.
- Для налаживания личной жизни, - подмигнул ему друг и удалился в неизвестном направлении. Хотя потеряться в однокомнатной квартире – это надо суметь.
И вот, Артем сидел на полу, недоуменно разглядывая грязную бутылку. Внутри что-то скреблось и позвякивало, навевая недобрые ассоциации с чудовищами, подкарауливающими детей под кроватями. Парень тут же представил себе, как из узкого горлышка выскальзывает снабженная острыми когтями лапа, и осознал, что зря родители развивали у него воображение и фантазию.
- Как маленький, честное слово, - недовольно проворчал он, но бутылку отставил в сторону, торопясь зарыться в ворох блестящих пакетов и прочей ерунды.
За шуршанием оберток и разглядыванием очередного подношения, наверняка переходящего из рук в руки в кругу близких и не очень друзей, Артем не обратил внимания на подозрительный шум за своей спиной. Даже недовольно сбросил с плеча чью-то руку и вновь углубился в подарки. Секунд на пять.
- Аааа!!!!
- Оооо… - посреди комнаты, исчезая дымом в горлышке злосчастной бутылки, пытался вернуть себе слух после крика Артема голубой мужик. Голубой – это в смысле цвета волос, хотя на счет его половой принадлежности парень не был уверен, несмотря на плоскую грудь. И не таких девиц он встречал в своей короткой жизни. – Зачем же так орать, о неразумное дитя плешивого ишака?
- Ааа!!!
- Я еще в первый раз понял, что «ааа!», давай продолжим нашу беседу чуть тише, а?
Увидеть постороннего в своей квартире Артем был морально не готов. Еще менее он был готов к тому, что этот самый посторонний появится из бутылки и будет гордым обладателем – парень внимательнее присмотрелся к незнакомцу – длинных ушей заостренной формы, какие любят пририсовывать эльфам художники. Потому он принялся судорожно размышлять о том, когда успел сойти с ума, и как сделать так, чтобы об этом никто не узнал. И если второй пункт как-то поддавался логическому анализу, то с первым возникли сложности. Поначалу Артем даже понадеялся, что по-прежнему спит, и ущипнул себя за руку. Два раза. Немного повыл, не прекращая орать, а после встретился носом с кулаком дымчатого гостя и утомленно затих на полу.
- Нервные все стали, на вас не угодишь, - недовольно проворчал незнакомец и, презрительно фыркнув в сторону парня, отцепил туманный хвост от бутылки и умчался на кухню. Восполнять затраченные на удар силы.
А вернувшийся из мира бессознательного Артем первые пару минут флегматично разглядывал потолок, пытаясь вспомнить причину, по которой решил прилечь посреди комнаты, проигнорировав кровать, а после с визгом вскочил на ноги, торопясь убраться подальше от злосчастной бутылки. Коварный сосуд продолжил стоять на месте, не подавая признаков жизни. Потому, промучившись ужасом и шоковым состоянием с полчасика, парень рискнул приблизиться к нему на расстояние метра и крайне медленно дотянуться до подаренной плетки – в крайнем случае, ее можно было использовать как средство самозащиты. А бутылка не торопилась показывать цирковые номера вроде выбирающегося из ее горлышка мужчины или взрываться фейерверком.
Артем пару раз вдохнул, выдохнул и, собрав свою волю в кулак, потыкал плеткой в бок сосуда. Ничего. Кроме, разве что тихого звона от падения бутылки. Что и убедило парня в нереальности произошедшего пару минут назад и позволило ему спокойно взять бутылку в руки. Все тот же слой грязи, какие-то надписи на непонятном языке, плотно и давно забившиеся пылью настолько, что прочитать их не представлялось возможным. В общем, абсолютно обычная бутылка без подвохов и сюрпризов, если к таковым не относить отсутствие внутри вина. Видимо, Сергей решил подшутить над другом, но юмор остался за гранью артеминого понимания.
Так что, недоуменно пожав плечами, парень уже спокойно попытался стереть с сосуда слой грязи, но не успел:
- Тебе разве не говорили, что брать чужое без спросу плохо? – замерев в неудобной позе, Артем прикрыл глаза и попытался убедить себя в том, что это опять сон. Но сознание подло подсовывала ему под нос факты реальности происходящего и соглашаться на компромисс не собиралось. Пришлось, затаив дыхание, оборачиваться.
- Ааааа!!!
- Да ладно, опять что ли? – расстроено всплеснул руками незнакомец и подплыл к Артему ближе, словно невзначай сдвинув груду грязных одноразовых тарелок в сторону кончиком туманного хвоста. Парень заорал еще сильнее, пытаясь отмахнуться от жуткого видения бутылкой. – Эй! Осторожнее, я там живу! Жил…
Звон разбитого стекла привел Артема в чувство, позволив ему наконец-то перестать кричать и рассмотреть наконец-то свою личную галлюцинацию. Помимо гривы белесо-голубых волос и эльфийских ушей незнакомец обладал смуглой кожей, какой-то блестящей штукой во лбу и шокирующим минимумом одежды. Из последнего Артем мог бы назвать только пояс да уйму украшений.
- Неужели ты замолчал? Думаешь, как будешь оправдываться за уничтожение моего жилища? – дух внезапно чуть увеличился в размерах, и теперь нависал голубоватой скалой над медленно уговаривающим сознание рухнуть в обморок Артемом. Сознание явно крупно пожалело, что выбрало себе такого нерадивого хозяина и, плюнув, ушло на прогулку. Мир на пару с разгневанной галлюцинацией погрузился в темноту.
- Опять? – возмущенно охнул незнакомец, не делая даже попыток поймать с грохотом рухнувшего обратно на пол парня, но в следующий момент все же осторожно подплыл к нему, принявшись пристально разглядывать. – Так, волосики длинные, ножки стройные, губки пухлые… Ну, слава богу, с этим хоть работать можно.
И, ворча едва слышно что-то на арабском, дух выплыл из комнаты, намереваясь привести своего нового подопечного в чувство при помощи воды.
Матерясь и ругая Артема последними словами, сознание медленно возвращалось к нему, угрожая в следующий раз уйти навсегда. На что парень тут же согласился и открыл глаза. Чтобы пожалеть о столь опрометчивом обещании, так как первое, что он увидел, была та самая галлюцинация с выражением «всех убью, один останусь» на лице склонившаяся над ним:
- Только попробуй опять в обморок упасть, иблис-недоучка, и очнешься в таком месте, что даже звезды будут затыкать уши от твоих криков. Как лоза оплетает стены дворцов, крепко цепляясь за крохотные выступы, так и ты должен стойко держаться на ногах, дабы позволить мне исполнить свое предназначение. Верблюд моего красноречия дошел до твоего сознания, не растеряв и крупицы драгоценных знаний?
- Я только про верблюда понял, - нервно икнул Артем и попытался сесть, на что голова отозвалась гудящей болью и мимолетным хороводом окружающего мира. – Ой, у меня, похоже сотрясение.
- У тебя сейчас еще и пара переломов будет, - грозно добавил незнакомец, от чего парень мгновенно забыл о собственном состоянии и резво попытался отползти прочь. К сожалению, строители и архитекторы здания не предусматривали появление в жилище инфернальных существ, потому свободное пространство очень быстро закончилось и началась стена.
- Мама…
- Я не мама, я джин, - мрачно заключил джин, глядя на перемещения Артема, и тяжело вздохнул. А ведь Сергей говорил, что парень адекватный и сговорчивый, и хоть бы обмолвился о его привычке падать в обморок по поводу и без. Тем не менее, с этим чудом духу предстояло работать, а значит, стоило наладить контакт и прояснить ситуацию. – Зовут Абдулла. А твое имя как, нервный ты мой?
- М-м-м…
- Максим? – попытался вспомнить славянские имена джин. – Макар? Микола? Марк? Как?
- М-м-мама…
- Мне казалось, мы уже прояснили этот вопрос.
- Помогите, - почему-то шепотом отозвался на это заявление Артем, широко распахнутыми глазами глядя на ожившую сказку. Конечно, как типичное дитя современного мира, он был прекрасно осведомлен о параллельных мирах, волшебных существах, магии и прочей ерунды. Он даже «Старика Хоттабыча» знал почти наизусть и в детстве мечтал о встрече с кем-нибудь ему подобным. К тому, что его грезы сбудутся, парень оказался морально не готов, впав в продолжительный ступор и отказываясь мыслить логически. Масла подливало и поведение древнего арабского духа, чувствовавшего себя в современной квартире вполне уютно. Как будто в доисторической Персии телевизоры и компьютеры были делом обычным. Когда Абдулла, несколько удивленный реакцией человека, двинулся к нему ближе, Артем нервно засучил ногами, пытаясь прикрыться случайно хваченной с пола одноразовой тарелкой. Словно это кого-то спасало.
- Слушай, парень, - вновь попытался навести мосты джинн, вырывая у Артема из рук средство защиты, - давай ты будешь бояться после того, как я выполню работу, а?
- Ты убьешь меня? – обреченно поинтересовался Артем, упорно сжимая пальцы на изрядно погнувшейся от столь жестокого обращения тарелке.
- Хотелось бы, - мечтательно закатил глаза к потолку Абдулла. – Но, к сожалению, я должен просто наладить твою личную жизнь.
- Эммм… Ааа… А три желания? – внезапно вспомнил детские сказки парень.
- А в лоб? – аргументировал свою позицию джин, вырвав-таки у Артема несчастную тарелку. Недоуменно осмотрел изувеченную посуду и кинул к остальному мусору. – У меня, между прочим, уже есть один контракт на неравных условиях. Хватит вам, людям, использовать нас как бесплатную рабочую силу! Требуем восьмичасовой рабочий день с перерывом на обед и медицинской страховкой! Даешь официальное трудоустройство и большие пенсии! Мы – не рабы! Рабы немы!
Вовремя заметив почти выкатывающиеся из орбит от удивления глаза Артема, Абдулла быстренько закруглился с речью и перешел к делу:
- В общем так: я должен устроить твою личную жизнь, сделав самым счастливым человеком на планете. За это получу свободу и прочие блага цивилизации. А твоя задача – не мешать мне творить добро и делать все, как я скажу. Это понятно? – парень затравлено кивнул, все еще не веря в происходящее, и попытался вспомнить адрес хоть одного дурдома. К сожалению, подобной информации в его голове не содержалось. – Вот и славно. А теперь к главному: какие парни тебе нравятся?
Артем недоверчиво посмотрел на духа, вспомнил всю свою предыдущую жизнь и вынужденно заключил:
- Мне девушки нравятся.
- Да? – нахмурился джин, дождавшись утвердительного кивка подопечного, но уже через мгновение расплылся в улыбке. – Значит, придется изменить твою ориентацию, потому что я специализируюсь по парням.
Прежде чем Артем успел возмутиться, джин хлопнул в ладоши, творя какое-то колдовство. А парень, разглядывая замелькавшие вокруг цветные всполохи, грустно подумал о том, что не стоило мешать чай с селедкой за завтраком.


как-то автор не любит Джонни Деппа...

часть два

- Ну и что это? – как только разноцветное мельтешение перед глазами стихло, Артем получил возможность узреть изменения в своем облике. И если узкие черные джинсы и рубашку в облипочку он стоически перенес, приняв решение переодеться, едва джин отвернется. То когда заметил, что голова внезапно стала перевешивать тело, судорожно обернулся к зеркалу, чтобы иметь счастье видеть на своей голове самый настоящий тюрбан в золотых подвесках и цепочках, в который и тыкал обвинительно пальцем. – Сними с меня это немедленно!
Джин с широкой улыбкой на губах послушно хлопнул в ладоши, вновь ослепляя подопечного.
Следующие полчаса парень потратил на попытки прибить радостно хохочущего Абдуллу и прикрыть ладошкой самые срамные места. В смысле попу. Впрочем, так и не исчезнувший, в отличие от остальной одежды, тюрбан оказался слишком тяжелым, и в процессе погони Артем пересчитал собой все углы и выступы квартиры, получив симпатичную расцветку типа «леопард» по всему телу. А вредоносный джин все же сумел избежать наказания и вновь хлопнул в ладоши, стоило парню присесть на минутку отдохнуть. Новый наряд понравился ему больше. В основном, конечно, из-за отсутствия тюрбана, но и сложившийся образ казался почти комфортным. По крайней мере, Артем мог в нем существовать и одновременно сдерживать желание прибить кого-нибудь не сильно крупного. Желательно голубоволосого и с дымом вместо ног. Потому следующий пункт программы принял как подобает: с истерикой и криками.
- Куда мы пойдем?!
- В гей-клуб, - радостно повторил джинн, увлеченно шаря руками в покрывающем пол мусоре. – Тебе же нужен парень.
- Мне девушка нужна, - обижено надулся Артем, пристально наблюдая за изысканиями Абдуллы. – Что ты ищешь?
- Бутылку какую-нибудь. Ты же мою разбил, - палец джина обвинительно ткнулся парню в грудь. – Так что временно я из этой квартиры не ногой, а за тобой следить надо. Вот и ищу средство транспортировки.
- И я что, как дурак буду с бутылкой таскаться? – возмутился Артем. – Между прочим, в клуб со спиртным не пускают!
- То есть, на клуб ты уже согласен? – радостно сделал вывод Абдулла и тут же схватил со стола забытую одной из гостей голубую замшевую сумочку. – Сойдет на время! Пойдем!
- Я не поду в клуб! Сейчас вообще утро, и все закрыто! – паниковал без повода Артем. Делая попытки выбросить замшевое уродство подальше. Еще он с бабскими сумочками не ходил. Он же не гей!
- Это в вашем городе утро, - Абдулла поковырялся у себя на груди и с крамольным «трах-тибидох-трах» вырвал две волосинки, превратившись во вполне обычного парня в странном наряде и необычного цвета волосами. – И потом, за тебя уже все решили, так что лучше не дергайся.
В следующий миг Артем оказался вновь ослеплен. И ладно бы теми самыми магическими всполохами, свойственными превращениям джинна, так нет же – в глаза усилено били неоновые огни какого-то клуба. И совсем уж добило парня появление рядом бритого налысо громилы с явно очень недобрыми намерениями:
- Куда прешь? Не видишь, здесь очередь? – рявкнул амбал, и Артема опавшим листиком отнесло на пару метров назад. Впрочем, на его месте тут же возник джин:
- Не ори, пломбы вылетят, - раскинул пальцы веером Абдулла. – Тебя тут для чего поставили, ты, лысый кактус? Или тебе начальство принципиально приказало богатых клиентов не впускать, чтобы не подрывать репутацию самого худшего клуба в мире?
- Ты че вякнул, заморыш? – повторил распальцовку джина охранник и сделал попытку оттеснить наглого посетителя прочь с прохода. Все еще не пришедший в себя после внезапного перемещения Артем скромненько попытался отползти в сторону такси.
- Позови мне администратора, болезный, - мило улыбнулся Абдулла, удерживая Артема за ногу. – А ты встань уже с земли.
Пока парень смущенно поднимался и отряхивался, джин успел провести пробный обстрел очереди глазами, заслужив откуда-то из толпы восхищенный вздох «Кааакой мужчина…» И надо заметить, очередь с этим утверждением была более чем согласна, дружно захлопав ресничками в направлении голубоволосого нахала, который отвечал призывной улыбкой всем и сразу. Так что к моменту появления на входе администратора Абдулла заручился поддержкой минимум пятидесяти человек и приготовился к новому развлечению.
Тогда как Артем особого счастья не испытывал, периодически пытаясь бочком отойти подальше и свалить домой максимально быстро. Но все же неуклонно возвращался под влиянием таких важных факторов как незнание места, в которое его перенес Абдулла, и цепко держащая его за штанину рука джинна. Счет к Сергею рос в геометрической прогрессии.
- Ну и что здесь происходит? – недовольно поинтересовался администратор у смущенного охранника.
- Мужчина, а он нас обижает, - кокетливо настучал на амбала джин, тут же приковав к себе внимание начальника заведения. – А мы тааак хотим внутрь.
- Каак? – автоматически скопировал интонацию Абдуллы администратор.
- Очень-очень… Ты же будешь хорошим мальчиком?
Артему хотелось сквозь землю провалиться, глядя на соблазнение ни в чем не повинного служащего клуба более чем голубым джинном под одобрительные выкрики из толпы. Хуже всего было то, что он сам оказался в центре внимания благодаря цепким пальчикам джина, ни на секунду не выпускавшим ткань его брюк. С внезапной ностальгией парню вспомнились вечера, наполненные скандалами и «Домом2», горелая яичница и разбросанные по всей квартире женские тряпки.
А Абдулла между тем, сумел убедить администратора пропустить их в клуб и уже увлеченно тащил Артема в пестрящий огнями музыкальный Ад.
- Оружие, наркотики, заразные болезни? – скучающим голосом поинтересовался у них стоявший буквально в двух метрах от главного входа мужчина.
- Это обязательное условие? – наивно поинтересовался джин.
- Кхм… Нет. Что с собой несете?
- Грамоту! – торжественно выудил из кармана листок Абдулла. – «Почетному тренькальщику на гитаре своим треньканьем затренькавшему целый зал виртуозов треньканья!»
- Юморист, - оценил шутку охранник и выдал парням по пластиковому браслету. – Правила клуба просты: не устраивать драк, не распространять запрещенные вещества и оружие, не заниматься сексом на глазах у всех. Вопросы, пожелания будут?
- Может, чайку? – широко улыбнулся Абдулла и, ловко увернувшись от подзатыльника, прошмыгнул внутрь, утянув за собой Артема.
В зале было накурено, шумно, и пахло потом. В принципе, не особо отличающаяся от вечера дня рождения обстановка, но вот цель…
- Зачем ты меня сюда притащил? – крайне «вовремя» поинтересовался своим будущим парень, пытаясь перекричать музыку.
- Искать тебе парня для счастливой жизни!
- Для счастливой жизни мне нужно твое отсутствие в этой самой жизни, - проворчал Артем, испуганно оглядываясь. Вокруг было не протолкнуться от одетых и не очень мужских тел. Причем, разнообразие нарядов было таким, что их с джином парочка не особо бросалась в глаза. Что не помешало некоторым посетителям тут же обратить на вновь прибывших свое нетрадиционное внимание:
- Привет, ты здесь впервые? – Артем шокировано разглядывал подошедшее к нему нечто тощее и раскрашенное в разные цвета. Двуногий монстр с улыбкой протягивал к нему свои верхние конечности с явным намерением пощупать, а за его спиной виднелось еще трое таких же чудовищ. Пришлось парню жеманно махнуть лапкой, едва не попав приветливому монстру в глаз. Это он вспомнил единственный виденный фильм про голубых:
- Уйди, пра-ативный! – и неважно, что это была пародия.
- Пошли отсюда, он больной какой-то… - утянули чудовища своего соратника прочь, оставив Артема на растерзание джину.
- Между прочим, ты должен здесь парня искать, а не распугивать всех неадекватным поведением, - хмуро сообщил Абдулла.
- Между прочим, я натурал! – рявкнул в полный голос Артем, крайне удачно попав в паузу между песнями. Ближайшее к ним ряды испуганно обернулись на сексуальное меньшинство в этом клубе и брезгливо отодвинулись подальше.
«Извращенец», - презрительно подумали о парне геи.
«Сами такие», - презрительно подумал о геях Артем.
- Все, мне это надоело, - после недолгого раздумья заключил джин и потащил подопечного вглубь клуба. – Сейчас я сам подберу тебе парня! Эй, ребята! – Артем испуганно попытался вырвать руку из захвата Абдуллы, оказавшись под обстрелом десятка глаз, но потерпел сокрушительное поражение и был жестко впихнут в объятия совершенно незнакомого мужчины, услышав напоследок. – У него сегодня первый раз, мальчик немного стесняется, так что покажите ему, чего, куда и сколько.
И они остались одни. Готовый повторить трюк с падением в обморок Артем и десяток предвкушающе облизывающихся парней. Выживет только один, как говорится…
- Эм… ребят, я вообще-то не по этой части, - скромненько попытался вывернуться из неожиданно крепких объятий Артем. – Мне бы девушку, грудь, там, ноги, ПМС и прочие неприятности… Я против вас ничего не имею. Но…
- Брось, сладкий, - некультурно перебил его один из парней, нежно проводя пальцами по щеке, - тебе понравится. Или мы будем повторять до тех пор, пока не понравится.
Артем был не готов к таким приключениям. Вообще все происходящее больше напоминало сонный бред, сдобренный изрядной порцией неизвестного миру наркотика. Джины, насильная смена ориентации, более чем странное поведение окружающих… Убедившись ранее, что щипки не помогают вернуться в реальность, парень принял героическое решение немедленно убежать, спрятаться в каком-нибудь темном уголке и дождаться там окончания этого дурдома. Осталось только придумать, как бы воплотить сей коварный план в жизнь, потому как парни, окружив Артема плотным кольцом, дружно потащили его в сторону туалета. Он был просто вынужден пойти на подлость:
- Ой, мальчики, Джонни Депп! – восхищенно выдохнул Артем, тыкая пальцем в сторону входа, и тут же выскользнул в брешь между телами под возмущенные возгласы обманутых в лучших ожиданиях парней.
Последующие действия были просты как дважды два: рухнуть на колени, дабы избежать поощрительных поглаживаний со стороны случайно подворачивающихся извращенцев, и шустро уползти под столики, намереваясь преодолеть под их прикрытием большую часть пути. Ну и что, что Артема пару раз пнули, и сам он неоднократно вписывался головой в железные ножки столиков, добавив к боевой окраске еще пару синяков, главное, что его честь и гордость пока были на месте и в данный момент тихонько попискивали от ужаса. Артем и сам едва сдерживался, чтобы не присоединиться к парочке. Да еще и сумка мешалась, как черт знает что, а уж когда из нее раздался голос возмущенного таким поведением джина:
- Куда пополз? Вернись к ним немедленно!
- Нет уж, сами идите туда, куда меня послали, - упорно продолжал свой путь Артем. Правда, его движение неожиданно прервали самым наглым образом: попросту выудив за шкирку из-под стола и усадив к кому-то на колени.
- Ёкарный бабай! – храбро вякнул парень в лицо изловившему его мужчине и тут же принялся вырываться из жесткой хватки, не ко времени вспомнив перевод этого выражения.
Незнакомец, несколько огорошенный такой формой приветствия, на мгновение растерялся, но добычу не выпустил, лишь крепче стиснув брыкающуюся тушку в своих объятиях:
- Я, конечно, уже не молод, но не настолько, чтобы называться пожилым. Хотя на счет остального ты угадал, - промурлыкал отчаянно пыхтящему в попытке обрести свободу парню на ушко мужчина. – И куда же ты, такой хорошенький, торопишься?
- Дяденька извращенец, отпустите меня домой, пожалуйста! – неожиданно даже для себя выдал Артем. – Я честно-честно буду слушаться маму и съедать всю манную кашу по утрам.
То ли абсурдность заявления, то ли обещание кушать утром кашу повлияли на коварного совратителя, но уже через мгновение Артема бережно усадили на мягкий диван и с недоброй улыбкой протянули бокал чего-то явно спиртного.
- Я не пью! – торжественно объявил парень, краем глаза следя за отчаянно пытающимся сдержать смех спутником изловившего его мужчины, и тут же гордо добавил. – А еще я натурал!
- Парень, ты в гей-клубе, - быстро облапал его незнакомец, - здесь НЕТ натуралов.
- Совсем? - как-то обреченно поинтересовался Артем и приготовился расплатиться за подлость джина.
Вот только никто не ожидал, что голубоволосый наглец материализуется рядом со столиком, мгновенно выуживая своего подопечного из объятий совратителя:
- Простите, господа, вы не знаете, где я могу найти Робедраната Аульмейнегена-Шварца фон Браумншейгена ибн Мехамеддина аль Шарназара Пржевальского? Он мне обещал показать фокус с монеткой. Не знаете? Какая жалость…- и, прежде чем кто-то из присутствующих успел вставить хоть слово, утащил Артема прочь от злосчастного столика.
Стоить ли говорить, что остаток вечера парень провел убегая от навязанных ему джином поклонников? И на все попытки Абдуллы убедить его в необходимости стать счастливым именно с представителем своего пола отвечал в грубой нецензурной форме, отправляя голубого советчика по разным витиевато сформулированным адресам.
А тем временем, за покинутым странной парочкой столиком другая парочка увлеченно обсуждала недавнее явление:
- Что ты ржешь? – хмуро поинтересовался у своего спутника темноволосый мужчина. Вообще-то он не планировал сегодня посещать какие бы то ни было развлекательные заведения, предвкушая ночной перелет из города в город, но излишне активный приятель таки вынудил его заглянуть на открытие клуба. И, надо признаться, впечатления от похода грозили остаться удивительно радужными. В основном, благодаря явлению под столиком всклокоченного парня с круглыми от ужаса глазами и совершенно неадекватной реакцией.
- «Дяденька извращенец», - с всхлипом сполз на пол блондин, пытаясь хотя бы не ржать в голос. – Надо будет на фирме это рассказать.
- Только попробуй, и это будут твои последние слова, - пригрозил «извращенец» и тут же улыбнулся. – Хотя надо признать, парнишка большой оригинал…
- Который из двух? – все не мог уняться его собеседник, постоянно срываясь на ехидное хихиканье.
- Тот, что с нормальными волосами. Хотел бы я пообщаться с ним подольше…
- Земля круглая, за углом встретитесь.
- Убью…

запись создана: 12.06.2010 в 13:45

@темы: спасенья нет, заявка, слеш, фентези

---

все! эпопея с дипломом почти окончена!

Осталось только показать его зав.кафедрой, и можно со спокойной душой начинать читать, чего я там понаписала, в качестве подготовки к защите

Вернувшись домой, решила отдохнуть... Так что в итоге вышла фигня какая-то

баловство какое-то

@темы: диплом, рисунки, давайте отрежем Сусанину... руки, мое тварчество

---

скрываясь под маской. Глоссарий

Так как в тексте активно используются названия мифологических существ, я решила пояснить для приличия, кто что значит:

глоссарий постепенно превращается в сборник инфы для себя любимой)))

мир маски

Планета представляет из себя, ясно дело шарик. Шесть континентов, на самом крупном из них расположены:

север: Роския, страны викинров, неизведанные земли.
запад: Егирет, Альдобрандессия.
юг: Пустыня, страны "черных воинов"
восток: Киот, Ильдия.
Пустыня занимает территории примерно от Египта до Китая, захватывая Монголию.
Ильдия занимает территорию, само собой, индии и всего, что южнее китая.
Егирет, ясно и так, что повторяет границы Египта.
Роския - территория России без Дальнего Востока.

словарь

«Зиндан» — яма в земле для заточения узников. Слово «зиндан» означает «кувшин» — это каменный мешок с узким отверстием на поверхности земли, чтобы узники не могли выбраться по его отвесным стенам.

Основная одежда арабов — aba, или abadjeh, плащ-накидка из темно-коричневого или темно-синего материала, иногда украшенного полосами, надеваемая поверх подпоясанной рубахи с широкими рукавами.

В Персии aba часто бывает красиво заткана на спине золотыми нитями, которые образуют ступенчатый узор, но чаще, если это повседневная одежда, на нее идет плотная шерсть (козья и др.) с широкими светлыми и темными полосами.

Голову покрывает белая kofia, или kefija, — большой квадратный шерстяной платок, сложенный треугольником и обвязанный крепким шнуром из верблюжьей шерсти,
или красный тарбуш — феска с навитым на нее в виде тюрбана белым платком, схваченным полосками синей материи.

Горожане носят разновидность кафтана — entari (в тексте "ентари"), собственно мужской сюртук с вертикальными полосами ярких цветов, с характерными клиновидными отворотами и вставками на боках.

Униформа янычар состояла из длинного платья (доларма), головного убора с пристегнутой впереди деревянной ложкой, шаровар и наколенников. В походе и в бою полы долармы собирались по бокам в складки и закреплялись ремнем.

Яма — солнечный бог смерти. Обитает в жилище из света, куда после смерти попадают праведники и сами становятся богами.

Каркаданн (что на фарси значит «господин пустыни») — мифическое существо, упоминаемое в средневековой арабской и персидской литературе. Представляло собой свирепого единорога, встречавшегося в Северной Африке, Персии и Индии; он был способен напасть на слона и убить его.

Аралезы (арм. Արալեզ — в армянской мифологии духи, являвшиеся в виде крылатых собак, которые спускались с неба, чтобы воскресить павших в сражениях, зализывая их раны.

В исламе и доисламской арабской мифологии, джинны (араб. جن‎‎, от лат. genius) — незримые для людей разумные существа, созданные Богом наряду с людьми и ангелами. Джинны — земные создания, обоего пола, обладают свободой воли и бывают добрыми и злыми.

Пери (перс. پری — фантастические существа в виде прекрасных девушек в персидской мифологии и армянской мифологии.

Пери рождались, согласно представлениям древних иранцев, из огня низвергнутых с неба ангелов. В наиболее ранних сказаниях выступали как носители тёмных сил, позднее пери воспринимались как служительницы добра, так и зла. По своей сущности пери занимают промежуточное положение между ангелами и злыми духами — демонами. Обладают возможностью посещать царство мёртвых.

Дэвы - в иранской мифологии злые духи. Им противостоят добрые духи - ахуры.

запись создана: 10.05.2010 в 20:32

@темы: скрываясь под маской, глоссарий, слеш, фентези

---

Скрываясь под маской. Акт II

Название: Скрываясь под маской. Акт II
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке

Nekomate

1-3

скрываясь под маской

часть 1-2

Часть 1. Эмир

Эмир неторопливо поднимался по узким ступеням смотровой башни, брезгливо отряхивая руки от грязи подземелий. Все в этой стране казалось ему грязным, чрезмерным: роскошь, сладость, боль, вся жизнь в целом. Но теперь это была его страна, его государство. И беседа с пойманным вором натолкнула правителя Пустыни на идею по укреплению собственной власти. Слишком долго Диван водил за нос своего господина, подсовывая неопытному мальчишке, каковым его считали, по большей части надуманные проблемы и принимая законы исключительно для собственной выгоды. Тогда как эмира с детства воспитывали прежде всего заботиться о своем народе и уже после – о его слугах. А тех, кто нарушал закон, - карать по всей строгости, не взирая на возраст и положение. Именно это и собирался сделать в ближайшем будущем Ланьлин. Но все позже, а сейчас…
Черные барханы в зыбком мареве солнечного пекла недовольно гудели, предчувствуя скорые перемены, но лишь бессильно бились о стены дворца. Пустыня впервые столкнулась с таким явлением, когда ее ставленник в мире людей является одновременно двумя разными мужчинами и, вместе с тем, не существует в природе. Луноликий эмир, взошедший на смотровую площадку дворца, или презренный раб, скорчившийся в одной из многочисленных комнат гарема. Стихия в растерянности предпочла ненадолго затаиться, давая себе время выяснить истину.
Тогда как Ланьлин недовольно осматривал свои новые владения. Ему не нравилась удушающая жара, тяжелый запах роз, пропитавший весь дворец от вершин минаретов до фундамента, пустопорожнее бормотание слуг, мешающее разглядеть суть в вычурной вязи слов. Но больше всего мужчине не нравилось отношение людей к Пустыне.
Сколько крови они пролили, чтобы удовлетворить тупую жадность стихии, чтобы вселить в нее жестокую душу, требующую с каждым разом все больше? Сколько труда они вложили в каждый клочок земли, практически вымаливая жизнь у той, кто этого не достойна.
Эмир зло прищурился, словно пытаясь разглядеть за линией горизонта границу между мертвым песком и плодородной почвой. Следовало усмирить раздобревшую на хрупких плечах людей силу. Пусть жестокостью, пусть смертями многих и многих, но правитель планировал научить подданных не просто поклоняться Пустыне, а использовать ее дары себе во благо без страха отдать в качестве выплаты долга самое дорогое. Подчинять свои жизни стихии мужчина считал недостойным человека.
В его народе издревле почитали воду и огонь как два вечно противоборствующих начала, создавших внутри себя все живое. И все же никому и в голову не приходило обожествлять их, принося жертвы и строя храмы, они были помощниками, друзьями, но никогда не правили душами и умами народа. Сила должна либо служить либо быть свободной. Так учили Ланьлина с детства, эту же истину он собирался раскрыть жителям Великой Пустыни. Ибо не она, а люди, ее населявшие, привели страну к вершинам мировой политики, заставив другие страны считаться с собой.
К сожалению, пришедший к власти Эбул не понимал и десятой доли этой правды, предпочтя спрятаться от реальности в своих загадках и наслаждениях. Тонкие шелка, дурманящие ароматы, водоворот вопросов и ответов утянул наследника престола настолько глубоко, что он не видел ничего вокруг.
«Хотя хозяином он был гораздо лучшим, чем я», - пришлось признать эмиру, вспоминая прохладу гарема и прикосновения мужчины к собственной коже. Как и в его далеком прошлом.
Тогда, двадцать лет назад, он, так же как и Эбул попался на удочку ушлого обманщика, ни за грош продав самого себя и свой трон. Обширные, плодородные земли, мудрый народ, почитавший своего господина, магия предков – все это в один день оказалось в руках безликого странника, попросившегося однажды на ночлег во дворце, да так в нем и оставшийся. Взбалмошный и недалекий в то время мальчишка, Ланьлин с интересом общался со странным немым мужчиной, чье лицо всегда было скрыто маской. Он выучил язык жестов, чтобы иметь возможность «слушать» рассказы странника о далеких странах и дивных существах. Он забросил государственные дела, проводя все время со своим новым другом… Которого со временем стал считать братом, отвергнув предупреждения родных. Юный император считал себя богом среди людей, позабыв о том, что и богам нужно быть осторожным, ступая по белому пуху облаков. За что и поплатился.
Разве мог пятнадцатилетний юноша соперничать с тем, кто всю свою жизнь посвятил отбиранию чужих судеб и лиц? В ту ночь, когда Ланьлин примерил на себя маску, ему удалось бежать прочь из дворца лишь при помощи духа-хранителя семьи. Как дракон сумел разобраться в хитросплетении связующих раба и господина нитей и жестов – загадка, но мальчишка получил свободу от пленителя. Правда, лишившись навеки возможности получить свою жизнь обратно.
Потому пришлось потратить пятнадцать лет на то, чтобы изучить тонкости мастерства создания масок под чутким руководством старого дракона, и еще пять – на поиски подходящей личины. Воины, торговцы, слуги – никто из них не заинтересовался немым мальчишкой, считая его простым рабом. А потому Ланьлин был вынужден терпеливо ждать своего хозяина. И, как выяснилось позже, награда стоила стольких мучений.
Теперь перед эмиром простиралось могущественное государство, требовавшее жесткой руки и справедливого сердца, и Ланьлину хотелось верить, что заветы предков, навечно отпечатавшиеся в памяти, помогут ему удержать власть в своих руках.
Теперь он будет осторожен, подпуская к себе только одного человека – немого раба. Как ни странно, но отныне эмир мог доверять лишь своему главному врагу, желавшему ему гибели сильнее прочих.
- Все мы проиграли в этой битве, - зло прошептал взвывшей Пустыне Ланьлин, - теперь вопрос в том, кто сумеет извлечь из этого выгоду…
Заперев дверь, эмир сел на жесткий, покрытый слоем черного песка пол смотровой площадки, закрыв глаза и пытаясь очистить сознание от ненужных мыслей. Сколько он уже не общался с Учителем, увлекшись охотой за своей маской? Пожалуй, со дня знакомства с Эбулом, когда дракон подтвердил верность выбора. А ведь раньше они разговаривали почти каждый день, была бы только возможность расслабиться и помедитировать. Неужели все могло измениться за столь короткий промежуток времени?
Не найдя пути в храм Неба, Ланьлин поначалу испугался, что забыл дорогу к источнику своей силы и теперь обречен вечно блуждать среди духов и призраков по миру грез. Но через мгновение, оказался перед длинным подвесным мостом, уходящим за горизонт, под которым бесились в вечной схватке темно-серые грозовые тучи, изредка пронзая дощатый настил ветвистыми молниями. Вдобавок, со всех сторон на хрупкую конструкцию то и дело обрушивали свою мощь северный и южный ветра, заставляя мост раскачиваться и извиваться подобно змее. Драконы звали это «дорогой к себе». Через противоречия, через неожиданно возникающие препятствия, через собственный страх. На том конце моста путника ждало новое испытание.
Ланьлин уверенно шагнул на скрипучие доски, в первый момент испуганно ухватившись руками за скользкие от холода и влаги канаты. Забавно, ведь еще месяц назад он мог преодолеть весь путь с закрытыми глазами. Правда, тогда на нем не было маски эмира, а значит, не было чувств и мыслей другого человека.
«Пожалуй, Эбул оценил бы этот фокус», - усмехнулся эмир, отпуская канаты и делая еще один шаг.
Сколько пришлось пережить наследнику Пустыни, сколько пройти? Знать, что за всякое важное решение он будет расплачиваться жизнями близких и родных, потерять право на любовь, первым принимать на себя удар презрения и ненависти. И при этом, Эбулу было даровано все, о чем только могли мечтать простые смертные: власть, богатство, свобода. Пожелай правитель исчезнуть с небосклона правителей, ему достаточно было просто шагнуть навстречу своей госпоже, отдав брату все то, что ненавидел сам.
Каждый шаг давался с трудом: все-таки Эбул был всегда оставался простым человеком, не способным сдерживать собственные чувства в узде, позволяя им раздирать себя на части. И теперь эмиру приходилось прикладывать недюжинные усилия, чтобы удержаться на опасно трещащих досках моста и не быть сбитым вниз порывами ветров. Но сложнее всего было бороться с желанием обернуться, нарушая главное правило дороги, и посмотреть, что же он оставляет, упорно шагая к знаниям. Любопытство, бывшее основной чертой Эбула, оказалось слишком сильным. Настолько, что Ланьлину пришлось на несколько минут остановиться, схватившись за канаты, и крепко зажмуриться, загоняя как можно глубже столь неуместную эмоцию.
И тогда вперед вышел страх. Тот самый, с которым эмиру уже приходилось бороться, сбегая из собственного дворца в маске раба. Эбул боялся очень многого. Потерять брата, нарушить запреты Пустыни, ослушаться заветов отца… не найти своей дороги. За этим страхом он не видел самого главного, что могло бы разом решить все проблемы: себя самого. Как будто бродил густом тумане, затянувшем все пространство моста в молочно-белое марево. Теперь Ланьлину приходилось ступать наощупь, рискуя каждое мгновение промахнуться и рухнуть вниз. Собственно, вся наша жизнь – сплошной риск, опасный путь по хлипкому мосту над бездной.
Эбул так и остался ребенком, предпочитающим с умильной улыбкой сидеть на одном конце моста, и не делающим попыток пробраться на другой. Зачем, если вокруг него и без того было так много загадок? Правда, на большинство из них он нашел бы ответы, просто заглянув в себя и поняв, что руководит его чувствами и поступками. Пожалуй, именно из-за нежелания взрослеть и необходимости скрывать это от окружающих мужчина зачастую казался слишком холодным. Как град, просыпавшийся на измученного слишком длинным путешествием Ланьлина.
Возможно, эмир прошел уже несколько километров, а возможно так и топчется на одном месте, пытаясь пробиться сквозь заслоны и стены, построенные другим человеком. и от этой мысли неуемное любопытство вновь скользнуло острыми коготками по сердцу, вселяя страх и ужас. Что если он никогда не дойдет? Что если он действительно ошибся на этот раз и пришел к ловушке, так похожей на дорогу к храму? Ведь раньше мост не превышал в длину пары шагов, а ветра едва ли были способны сдуть с досок сухой лепесток лотоса…
Сцепив зубы, Ланьлин тряхнул головой, прогоняя наваждение, и упрямо зашагал вперед, уже держась за скользкие канаты. Пусть и весьма иллюзорная, но поддержка в дороге. И, как ни странно, идти стало легче, по крайней мере, ноги больше не скользили по доскам.
Еще один вдох – и еще один шаг. Кожу щипало от холода и ударов тяжелых градин, от ветра на глазах выступили слезы, мгновенно повиснув на ресницах льдинками, а пальцы почти не разгибались, казалось, навечно заключив в крепкое кольцо канат.
Но, к счастью, мост кончился чуть раньше, чем эмир решил сдаться. И в то же мгновение под ногами зашелестела трава, слегка покалывая стеблями и листьями босые ступни, вышедшее из-за облаков солнце мягко обогрело измотанного путешествием человека, а легкий ветер бережно приласкал, залечив мелкие ранки на лице и руках. До безумия хотелось лечь на землю и позволить себе отдохнуть, наслаждаясь тихим шепотом природы вокруг.
«Хорошо, что хоть испытания здесь никогда не меняются», - грустно улыбнулся Ланьлин и, сцепив зубы, двинулся дальше. Останься он на этой поляне чуть дольше, и слуги через некоторое время нашли бы на смотровой площадке труп своего господина, а в гареме – его немого раба. Остановка на этом пути стоила слишком дорого.
Чем дальше шел эмир, тем легче становились его движения, тем меньше он касался земли ногами, поднимаясь все выше к небу. Пришлось до крови прикусить губу, дабы вернуть самого себя на землю, не позволяя хитроумной ловушке утянуть себя в небеса, где нет ничего, кроме бездушной пустоты. Когда-то Ланьлин едва не поддался на эту уловку, с огромным трудом сумев пройти первые два испытания. Но тогда рядом с ним был Учитель, сумевший объяснить мальчишке всю опасность слабости. Что толку подниматься выше неба, если там человек не стоит и солнечного луча?
Еще несколько шагов и поминутных отмахиваний от излишних сейчас мыслей, и эмир предстал перед высоким храмом Неба, сотканным из тончайшего шелка волос госпожи Воды, из трепещущих на ветру перьев из шлема господина Огня, из сокровенных желаний и грез человечества. Здесь можно было получить ответы на любые вопросы, здесь можно было встретиться с богами лично, здесь мудрые драконы бережно охраняли сердце мира. Именно в этом храме Ланьлин никогда не смог бы найти своего Учителя.
Потому он свернул, не доходя до белоснежных ступеней, в сторону цветущего сада и неторопливо побрел по усыпанной мягкими лепестками дорожке меж старых вишен. Там, в самой глубине, стояла увитая зеленой лозой беседка, в которой и ожидал своего ученика единственный дракон, способный посещать мир людей. когда-то он отказался от статуса Бога, избрав свой собственный путь, но все же благоволил к отпрыскам императорской семьи, часто помогая им в трудных ситуациях.
- Я уже и не ждал увидеть тебя вновь, Ланьлин Сяосяошэн, - насмешливо протянул невысокий старик в грязно-сером драном балахоне. Кто бы мог подумать, что могущественное существо предпочтет именно этот облик всем прочим, кроме, пожалуй, истинного?
- Я выполнил последнее задание, Учитель, я нашел свою маску, - поддавшись на мгновение нетерпеливости, свойственной Эбулу, эмир поспешил порадовать дракона своими достижениями, опустив все приличествующие моменту приветствия. Что не ускользнуло от внимания духа:
- Кто из вас кем управляет? Ты носишь маску менее суток, а уже поддаешься ее силе.
- Все не так! Просто… Просто путь по мосту оказался труднее, чем я ожидал.
- Так всегда и бывает. Дорога к себе редко оправдывает наши ожидания, как и любое другое испытание силы воли. И все же… Боюсь. Что ты ошибся с маской, Ланьлин. Она не для тебя.
Эмир в гневе крепче сжал кулаки, подаваясь вперед, чтобы высказать дракону все, что пережил за эти годы: страх, отчаяние, усталость, безнадегу, разочарование. Он готов был смириться с тем, что маска не подходила ему, но слишком устал быть никем, чтобы так просто отказаться от предоставленного ему судьбой шанса. Ланьлин хотел объяснить Учителю, что Эбул не ценил имеющуюся у него силу, власть, отдав предпочтение развлечениям и праздности. И как всегда, хватило одного только взгляда старого духа, чтобы сбить с ученика спесь и заставить задуматься над своим поведением.
- Я действительно пока слабо контролирую маску. Но со временем научусь, обещаю. И разве это не делает меня точной копией Эбула, раз я могу даже не задумываться над чувствами?
- Станет ли бабочкой муха с раскрашенными крыльями? – насмешливо усмехнулся дракон. – Но опасаюсь я не этого… Сможешь ли ты удержать свою маску, оставаясь самим собой?
- Я справлюсь, - как всегда, во время беседы с Учителем Ланьлин не был уверен ни в чем, но показывать этого не собирался. – Мне слишком дорого досталась эта маска, чтобы потерять ее из-за своей слабости.
- Ты так ничего и не понял, - удрученно покачал головой дух и. развернувшись к эмиру спиной, уселся за чайный столик.
Что же, встреча была окончена, дракон сказал все, что хотел. Теперь дело было только за самим эмиром.
- И, Ланьлин, - бросил ему вслед Учитель, - дорога по мосту всегда будет такой, пока ты не разберешься в себе и не подчинишь маску окончательно.
- Я понял, Учитель, - прошептал эмир уже в жаждущий зной Пустыни. Что же, настало время самому строить свою судьбу.

Часть 2. Казнь.
Жаркие солнечные лучи пробивались сквозь резные наличники окон, расчерчивая полы чуть размытыми узорами теней. Пустынный зной исходил, казалось, даже от прохладного вина, неустанно подливаемого слугами в чаши собравшихся. И пусть Алрах запрещает правоверным пить, но при такой погоде сок перебродивших ягод оставался единственным спасением. Ланьлин с тоской вспомнил ледяную воду горных ручьев, искристый снег на вершинах гор, овевающую тела прохладу своей столь далекой родины. Отныне ему предстояло привыкнуть и полюбить все то, что он так ненавидел в эмирате.
- Мой господин, - учтиво склонился перед эмиром визирь, раскрывая свиток с очередным приказом, - вы должны подписать разрешение на торговлю зерном в поместьях Мехдишехра, иначе область погибнет от голода.
- Почему у них нет своего зерна? – недовольно поинтересовался эмир, ставя на приказе свою печать.
- Джинны, - слащаво улыбнулся один из советников. – Те самые, из-за которых вы едва не погибли. Они полностью уничтожили весь урожай, лишив жителей Мехдишехра воды и пищи.
- В таком случае, отчего мы отправляем им так мало? – Ланьлин быстро пробежался по строкам приказа, старательно запоминая цифры и условия договора.
- Больше нет, мой повелитель, - сложил руки на толстом брюшке советник, расслабленно откидываясь на подушки.
- Нет? Скажи мне, аль-Нахиб, а сколько подвод зерна ты собрал со своих полей в этом году?
- Восемьдесят, - ответил старик, нахально глядя в глаза правителя. – Но себе оставил лишь четыре, дабы прокормить семью и гарем, а все остальное продал.
- Вот как? А в казну отдал, как и всегда, пятьсот золотых?
- Конечно.
- Мой господин, - поспешно вмешался визирь, - у нас еще очень много вопросов, требующих немедленного решения…
- Сегодня Я буду решать, какие вопросы требуют решения, а какие могут подождать, - отрезал правитель, хмуро оглядывая советников.
Унизанные кольцами и перстнями пальцы, обилие золотых браслетов и ожерелий с россыпью драгоценных камней, дорогие халаты и шальвары, пропитанные потом от царившей в зале духоты. Каждый из собравшихся здесь был владельцем, по сути, небольшого государства в государстве, устанавливая в вверенных им владениях свои законы. И обычно эмир не совал нос в дела советников, позволяя им творить, что угодно. Обычно. Сейчас же Ланьлин был настроен разом изменить сложившиеся порядки к лучшему. По крайней мере, на какое-то время, пока не придумает новое средство регулирования и управления.
- Гейдар, - эмир повернулся к опешившему от грубого обращения визирю, - есть ли в зиндане воры, помимо того, что поймал Обул?
- Есть… Мальчишка, - растеряно пожал плечами мужчина, неторопливо сворачивая заготовленные на сегодня приказы и распоряжения. В том, что сегодня бумаги не понадобятся, он не сомневался ни секунды, лишь раз взглянув на столь резко переменившегося эмира.
С пяти лет визирь подмечал в юном наследнике избыток мечтательности, привычку уходить в себя, пропуская мимо ушей даже самое важное, но, будучи верным слугой Пустыни, всеми силами старался помочь Эбулу справиться со столь нежеланными обязанностями государя. К сожалению, мальчишка не понимал заботы о себе, предпочитая работе и выполнению долга пустые развлечения. Теперь же все было иначе. Словно ветер, меняющий направление посреди черных барханов, изменился и эмир. Из задумчивого, вечно витающего в облаках, он стал резким, жестким и, что беспокоило визиря больше всего, безжалостным. Таким, как был его дед, хладнокровно вырезавший свою семью в обмен на неограниченную власть. К счастью, Пустыня была милостива к своим детям и забрала к себе тирана сразу после рождения наследника. Но повторения тех времен визирь не желал.
- Гейдар! – окликнул мужчину эмир, судя по напряжению в голосе, не в первый раз. – Я приказал привести вора сюда.
- Слушаюсь, мой господин, - поспешно поклонился визирь и торопливо вышел из овеянной гнетущей тишиной залы, чтобы отдать приказ слугам.
Ланьлин же в это время с едва заметной усмешкой оглядывал советников, прикидывая, кто из них будет удостоен его пристального внимания завтра. В его стране не было места правлению отъевшихся старых чурбанов, способных думать лишь о том, как урвать себе кусок побольше. Следовало дать понять каждому, что настало время перемен, когда даже с простого раба будет требоваться многое. Те, кто сумеет приспособиться, останутся, остальным… Им эмир приготовил весьма незавидное будущее.
- Мой господин, вор, - сообщил вернувшийся визирь и занял свое место по правую руку от правителя.
А в зал, где заседал высокий Диван, вошел, звеня тяжелыми цепями, тощий мальчишка лет одиннадцати, до черноты перемазанный в саже и грязи. Ланьлин хмыкнул, припоминая, что появился в этом дворце примерно в том же виде.
- Как тебя зовут, вор? – пленник вздрогнул от резкого голоса эмира, как от удара плетью, но все же нашел в себе силы еле слышно прошептать:
- Шамси…
- Солнечный, значит, - Ланьлин удовлетворенно разглядывал тонкие черты лица воришки, густые длинные ресницы, полные губы, коротко остриженные иссиня-черные волосы. Мальчишка не оправдывал своего имени ни на каплю, но вполне мог послужить целям правителя. – Что ты украл?
- Персик…
- И все? – обычно стража не опускалась до бегавших по базару детей, которые частенько таскали фрукты с прилавков невнимательных торговцев. Когда ловили, конечно, проводили воспитательную работу, пару раз хлеща плетьми по тонким спинам, но не больше. Тем удивительнее был тот факт появления в зиндане именно такого вора. Мальчишка же, словно уловив сомнения эмира, вдруг принялся говорить:
- Мой повелитель! Прошу вас, пощадите меня! Я взял лишь один гнилой персик из корзины, который Сани и сам бы выбросил позже! Я никому не сделал зла…
Глядя в удивительно чистые, странного золотого цвета, глаза мальчишки, Ланьлин почти пожалел, что решил втянуть его в свой план. Но после вспомнил, кем теперь является, и взмахом руки приказал страже заткнуть пленника. Что те и сделали с похвальной быстротой.
- Я верю, что ты никому не желал зла, Шамси. Но зачем ты тогда украл, а не дождался, пока торговец действительно выбросит персики на улицу?
- Просто кушать очень хотелось, - неожиданно доверчиво прижавшись к одному из стражников, всхлипнул мальчишка.
- Твои родители тебя не кормят?
- У меня нет родителей, мой господин. Я живу в доме старой Каримы, но нас слишком много, чтобы она могла прокормить всех.
- Нас? – эмир бросил взгляд на отчаянно зевающих советников, выбрав еще две кандидатуры к завтрашнему представлению.
- Бабушка Карима позволяет бездомным жить в своем доме, - пояснил мальчишка.
- Благородная женщина, - наградил воришку теплой улыбкой эмир. – Думаю, мы можем помочь ей, выделяя из казны каждый месяц по сто золотых.
- Благодарю вас, о мудрейший! – с радостной улыбкой на заплаканной мордашке рухнул на колени Шамси. – Да продлятся твои дни бесконечно!
- Не стоит благодарить меня раньше времени, - отмахнулся Ланьлин и приказал слугам. – Вымойте его и накормите. Завтра утром он понадобится.
Глядя вслед довольному мальчишке, эмир холодно просчитывал свои дальнейшие шаги. Первое, показать, что закон един для всех: и для бездомного сироты, и для самого правителя Пустыни. Второе, наказать действительно виновных. Третье, заручиться поддержкой подданных. И, пожалуй, последнее было самым трудным во всем плане.
- Мой господин, - подал голос с подушек советник Муталиб, - не думаю, что казна может позволить себе такие траты. Одна старая женщина – еще куда ни шло, но если ты продолжишь раздавать деньги всем подряд, то тебе будет нечего платить слугам и стражникам.
- Ты прав, - кивнул Ланьлин, пряча злую улыбку, - поэтому платить этой женщине ты будешь из своего кармана. И не вздумай обмануть меня.
Пока шокированные советники приходили в себя после столь необычного заявления эмира, он взял у визиря все приказы, быстро подписав лишь те, что считал нужными. Мелочи вроде очередного разрешения роскийским торговцам развернуть рынок в одном из отдаленных городов страны, не стоили обычно затрачиваемого на это времени.
- И, Гейдар, прикажи подготовить помост для казни к завтрашнему утру, - не удостоив советников и взгляда, эмир двинулся к выходу из залы.
- Казни? Я думал, вы решили наградить мальчика…
- Но он ведь украл, - улыбнулся напоследок Ланьлин, торопясь прочь из душной залы в прохладу купальни. Рядом с водой ему всегда легче думалось. Опять же, стоило посетить Учителя…
Утро следующего дня означилось для жителей столицы призывом на главную площадь города. Уж что-то, а казни народ любил и воспринимал исключительно как развлечение, не забывая, впрочем, тихонько ругать правосудие за чашей кумыса. Потому уже через два часа после утренней молитвы на площади и яблоку негде было упасть среди возбужденно гомонящей толпы. О том, что эмир будет лично судить базарного вора, знали все. загадкой оставалась только личность преступника и причины, побудившие правителя снизойти до такой мелочи. Слухи ходили самые разные, начиная с того, что вор на самом деле украл нечто ценное из дворца, и заканчивая сказочной историей о юноше, пожелавшем у джина сам дворец эмира, который дух и предоставил глупцу вместе с самим господином Пустыни, стражниками и зинданом, в котором тот вскоре и оказался. Слышавший большую часть историй со своего трона на помосте Ланьлин едва сдерживал смех, все больше поражаясь человеческой фантазии. Впрочем, вскоре ему стало не до смеха – на помост взошел испуганный и растерянный Шамси, недоверчиво глядя в лицо того, кто так подло обманул его накануне. Толпа ошеломленно притихла, предчувствуя нечто необычное.
- Мой народ! – эмир протянул к людям руки ладонями вперед, демонстрируя свою открытость и честность перед ними. – Каждый из вас – честный горожанин, соблюдающий пост и свято блюдущий законы нашей страны! Но некоторые считают себя выше закона и слова Алраха, осмеливаясь лгать мне в лицо и обворовывать вас, – люди на площади зашептались, не до конца понимая смысл этой речи, а присутствовавшие на этом же помосте советники нервно теребили пояса с туго набитыми кошельками. – Этот юноша, - Ланьлин указал на сжавшегося от страха Шамси, - украл у достопочтенного Сани гнилой персик, мучимый голодом. И я скорблю от осознания того, что лишь одна старая женщина взяла на себя смелость помочь голодающим детям, в то время как вы заботились лишь о себе. Достопочтенная Карима будет получать каждый месяц по сто пятьдесят золотых лично от советника Муталиба, - толпа взорвалась радостными криками и восхвалениями справедливости господина. Так что эмиру пришлось ждать около минуты, пока люди выплеснут всю свою радость. Настала пора для второго акта. – Но все же, Шамси нарушил закон, и я не могу смотреть на это сквозь пальцы, - жители города недоуменно затихли, а мальчишка слабо рванулся из захвата стражников. – Воровство карается отрубанием рук, и это закон. Истина, провозглашенная самим Алрахом, единая для всех. Потому я приказываю привести в исполнение наказание для Шамси, базарного вора, немедленно.
Сначала среди внезапно повисшей над площадью тишины раздался детский плачь, болезненно резанувший по ушам, а следом за ним закричали и люди, выказывая свое возмущение произволом эмира. Дети в этой стране считались даром Алраха, высшей наградой человеку за все его страдания, и потому столь демонстративное наказание бездомного ребенка не могло не вызвать неудовольствие народа. Кто-то требовал немедленно отпустить Шамси, кто-то кричал, что во всем виноваты власти, кто-то просто бездумно орал, грозно потрясая кулаками, когда зареванного мальчишку тащили к палачу.
К счастью. именно такой реакции и ожидал Ланьлин, устраивая это представление. Потому спокойно повторил, когда его первые слова потонули во всеобщем крике:
- Что же, вы правы. Правы. Мальчик не заслужил столь суровой кары за мелкий проступок. Но закон есть закон, и я обязан наказать Шамси только для того, чтобы у него не было больше соблазна красть. Посему я увеличиваю выплату Кариме до ста пятидесяти золотых в месяц и смягчаю наказание, - эмир повернулся к застывшему каменным изваянием пленнику. – Какой рукой ты ешь?
Не совсем понимая смысл вопроса, воришка все же поднял правую руку и тут же резко одернул ее, словно боясь, что палач отрубит именно ее.
- Хорошо, - кивнул Ланьлин. – Тебе отрубят кончик мизинца на левой руке в наказание за преступление, и после этого мои лекари исцелят твою рану. Надеюсь, ты надолго запомнишь, как карается воровство.
Наблюдая за чуть успокоившимся Шамси, самостоятельно положившим руку на плаху перед растерянным палачом, эмир краем глаза следил за недовольными этим выступлением советниками. Они даже и не подозревали о своей роли в происходящем, а народ внизу разочарованно гудел. Конечно, они были бы возмущены, если бы ребенку действительно отрубили руки, но почти полное отсутствие наказания заставляло сожалеть о своих недавних выкриках, и многие потянулись домой. Впрочем, представление только начиналось.
Дождавшись, пока целители уведут ревущего от боли Шамси во дворец, Ланьлин вновь поднялся с трона, приказав стражникам окружить помост и никого не выпускать.
- Воровство должно быть наказано! – толпа вновь развернулась к эмиру, недоумевая, где он нашел еще одного преступника. – И если кражу персика или даже драгоценностей мы можем простить, пожалев ребенка, то обворовывание собственного народа должно караться по всей строгости закона, без послабления и снисхождения к возрасту и статусу преступника. Аль-Нахиб! – толстый советник вздрогнул, но все же вышел вперед, растерянно глядя на правителя. – Вчера ты сказал, что из восьмидесяти подвод зерна ты оставил себе лишь четыре, – мужчина кивнул, не понимая смысла речи эмира. – А в казну отдал всего пятьсот золотых.
- Как и каждый год, - аль -Нахиб пожал плечами.
- Тогда как закон говорит, что ты обязан отдавать десятую часть со всей своей прибыли, - Ланьлин хищно улыбнулся, глядя в стремительно бледнеющее лицо советника. Толпа на площади, поначалу внимательно прислушивавшаяся к разговору, вдруг возмущенно загомонила, обвиняя толстяка во всех грехах. – Так кто же ты, как не вор?
- Я верну!
- За все годы службы? – ехидно поинтересовался эмир и тут же бросил. – Отрубить руки. Обе. И подать мне составленный вчера список.
На списке было восемь имен, посему к полудню толпа уже активно обсуждала вопрос: как же Эбул будет править, имея всего четырех советников? И сам правитель Пустыни торопливо направлялся к тюрьме, с целью серьезно поговорить с еще одним вором.

Часть 3. Вор

Часть 3. Вор.
Шагая по полутемным коридорам подземелья, оранжево-серым в свете редких чадящих факелов, эмир с улыбкой прокручивал в голове утреннее представление на площади. Все вышло как нельзя лучше: напуганные внезапными обвинениями советники послушно выполняли все приказы, не делая даже попыток оправдаться растеряв всю свою спесь и высокомерие. Правда, двое особо сообразительных пытались бежать с помоста, но были остановлены стражей, получившей возможность не церемониться со слугами народа, а потому не стеснявшейся наносить болезненные удары по беглецам. К середине дня на помосте осталась лишь усыпанная драгоценными камнями чалма одного из советников, перепачканная в крови и песке. Даже воры не покусились на этот символ богатства, предоставив слугам разбираться с мусором.
Конечно, Ланьлин понимал, что во второй раз так легко избавиться от неугодных ему приближенных не получится: оставшиеся в Диване станут еще осторожнее и хитрее, укрывая свои преступления с тщательность прячущего в горячих песках добычу фенека. Но, не смотря ни на что, для второго дня новой власти результаты были просто великолепны. И пусть эмиру теперь предстояло много работы, чтобы окончательно очистить ряды царедворцев от грязи и собрать новый Диван, каждый член которого понимал бы необходимость и выгоду в заботе о процветании всего государства, на его губах блуждала довольная улыбка победителя.
- Ты выглядишь счастливым, Эбул, - сидевший в зиндане вор вскинул голову, разглядывая склонившегося над отверстием правителя. Как ему удалось разгадать личность посетителя, глядя против света, загадка, но она волновала Ланьлина меньше всего. – Неужели казнить невинного мальчишку оказалось столь весело?
- Я бы не сказал, что он абсолютно невинен. Все же это была кража, пусть и не стоящая уделяемого ей внимания, - усмехнулся эмир, облокачиваясь на прутья решетки. Зиндан представлял собой глубокую яму в форме кувшина с узким горлышком и абсолютно гладкими стенками, не позволявшими узнику выбраться на свободу без посторонней помощи. Так что за свою жизнь правитель опасался менее всего. – Не желаешь выбраться на поверхность и поговорить со мной лицом к лицу?
- Если бы я хотел оказаться рядом с убийцей, я прыгнул бы в яму, полную ядовитых змей, - хмуро огрызнулся парень, отходя к противоположному краю своей темницы. – И кто придумал построить зиндан внутри дворца?
- Были прецеденты побегов при помощи ковров-самолетов, - Ланьлин откровенно забавлялся беседой со своим пленником и благодушно отвечал, понимая, что вопрос был обращен не к нему, но к делу переходить не торопился.
Парень оказался интересен не столько своим бесподобным талантом к воровству, сколько абсолютным бесстрашием и ненавистью к эмиру. Которую, кстати, и не собирался скрывать. Как будто имел какие-то личные счеты к человеку, правившему страной на протяжении семи лет. Собственно, правитель Пустыни не особо и беспокоился о мнении безродного бродяги относительно своей персоны, но это могло помешать его планам, а значит, требовало тщательно изучения. И новой маски…
- И да, мальчик жив и абсолютно здоров, - затронул эмир единственную общую на данный момент тему, - если тебя это все еще беспокоит.
- Конечно, жив, - жестко усмехнулся из тени вор, - ты же «всего лишь» лишил его последнего шанса выжить.
- Допустим, потеря кончика пальца не слишком отразится на его будущем… Разве что воровать не будет даже по мелочам, - беспечно отмахнулся Ланьлин, видя, как удивленно распахнулись глаза пленника. – Может, все же поговорим наедине?
Подметая землю полами накинутого на плечи халата, вор растеряно разглядывал спину невозмутимо шествовавшего к выходу из темницы эмира. Казалось, что господин не боится ни удара в спину, ни возможного побега столь наглого преступника, посмевшего покуситься на драгоценности правителей. А ведь ранее подобный проступок карался незамедлительным отсечением головы, и лишь потом проводился суд, на котором выяснялась степень вины осужденного. Негласный закон был нарушен когда эмир с равнодушной усмешкой выслушал хриплые обвинения Обула и тут же удалился, приказав кинуть вору еды и воды, чтобы тот смог дождаться его возвращения.
- Как же тебя зовут, вор? – неожиданно подал голос правителя, заметив, как все сильнее нервничает пленник. Этот парень был нужен ему живым и по возможности здоровым, чтобы провернуть задуманное. Хотя конечно, главным оставалось доверие, завоевать которое было очень непросто. Потому-то Ланьлин и решил для начала ограничиться взаимовыгодным сотрудничеством, надев на лицо маску строгого, но справедливого господина.
- Насреддин, - не желая раскрывать своего истинного имени, вор предпочел назваться именем случайного знакомого, также славного своими проделками, порочащими семью эмира.
- Хорошо, - кивнул Ланьлин, впрочем, не поверив парню ни на мгновение, - у меня есть к тебе деловое предложение, Насреддин. Согласишься – я отпущу тебя и позволю заниматься воровством дальше. Откажешься… Что же, рано или поздно каждый вор будет пойман и наказан за все злодеяния.
- Что если ты отпустишь меня, а я сбегу?
- Кажется, ты забыл, что Пустыня сделает все, что я пожелаю. В том числе и казнит беглеца лично, - эмир бесстыдно лгал. Как ни старался он разобраться в тонких взаимоотношениях правителя и госпожи, так и не понял самого главного – что же связывало их, вынуждая преступать через свои желания во имя блага другого? Как песок течет сквозь клепсидру, так и сознания двух неотъемлемых состояний Пустыни были связаны между друг другом. Пожалуй, слишком крепко, чтобы кто-то третий мог бы управляться со стихией без помощи ее подопечного. Но одним из первых правил, которые пришлось выучить рабу маски – всегда думать лишь о том, что важно в этот момент. Потому Ланьлин тряхнул головой, прогоняя неуместные мысли. – Так как? Ты согласен?
- Я не могу согласиться, не зная условий сделки, - неохотно отозвался вор, чувствуя, как неспешно захлопывается у него за спиной дверь ловушки. Тонкой и изящной, словно шелковый платок на бедрах танцовщицы, но прочнее и опаснее стали янычарского ятагана. И, к сожалению, сделать он ничего не мог, не понимая, с какой стороны ожидать подвоха.
- Справедливо, - с улыбкой согласился эмир, входя в большую светлую залу для собраний Дивана. Еще не выветрился дух крепкого вина, привезенного с холодного севера и отдающего колким льдом на языке, так приятно охлаждавшим горло в жару, и тяжелый аромат роз и сандала окутывал каждый вдох вязкими струями. Кое-где на подушках виднелись темно-красные пятна, а сбитые ковры лишь довершали картину хаоса. И только солнечные лучи мерно и равнодушно рисовали световые узоры на стенах и полу залы, отражаясь слепящими бликами в забытых слугами чашах. – Присаживайся.
Тщательно осмотревшись на предмет спрятавшихся среди многочисленных колонн и ниш стражников, вор неохотно сел на прохладный пол, вытянув ноги перед собой. Короткая жилетка, едва прикрывавшая плечи от солнечного жара, грязные изорванные штаны, мягко обвивавшие ноги, но не стеснявшие движений, перетянутые плетеной лентой черные прямые волосы.
- Где твои родители? Неужели они одобряют воровство, вопреки законам Алраха? – гостеприимно подлил вина Насреддину мужчина. Чем больше он выпьет, тем легче будет развязать ему язык, выведав нужные сведения.
- Мои родители погибли, когда мне было пять лет, - принялся разглядывать искусную чеканку на своей чаше вор, не торопясь поднять ее, приветствуя хозяина дома. Ланьлин прищурился, сдерживая улыбку, и едва пригубил напиток, выискивая новые подтверждения своей идеи. – Тогда в Егирте был страшный голод, и многие города опустели за считанные дни. Люди резали собак, кошек, не избежали смерти даже храмовые животные, которых толпа разодрала в клочья буквально за минуты. Соседка, сойдя с ума, убила собственную дочь и питалась ее сырым мясом. Не знаю как, но я решился бежать прочь, уйдя в лес ночью и проблуждав там около трех недель. А потом вышел к Ливам, где и жил еще полтора года, подворовывая на рынке, потому как работать не мог по малолетству. Меня поймали, изгнали из страны и отправили на все четыре стороны. Вот так…
- Так значит, ты живешь в Пустыне с семи лет?
- Да. Ворую, но только для того, чтобы выжить.
- Печально, - задумчиво протянул эмир. – Печально, что ты лжешь мне, хотя я не давал тебе для этого повода.
Вор вскинул голову, испуганно глядя на правителя, и попытался вскочить на ноги, но только судорожно дернулся под холодным взглядом мужчины.
- Егирет, конечно, велик, но все же представляет собой, по сути, большую пустыню, в которой нет лесов. А если и есть, то не настолько большие, чтобы блуждать в них три недели. Это первые твои две ошибки. Третьей ошибкой стал выбор родины, потому как Инени, властвующий по оба берега Рила вот уже двадцать лет, не позволяет чужеземцам жить на территории своего государства больше месяца. А ты не похож на коренного егиртянина. И четвертое… Человек, прожив в одной стране годы, начинает перенимать традиции местных жителей и их привычки. Например, скрещивать ноги, садясь на ковер, выказывать уважение хозяину дома, входить в комнату первым. Итак, повторяю свой вопрос: кто ты? И в этот раз жду ответа, хоть немного похожего на правду.
Сердито скрипнув зубами, Насреддин все же признал свои ошибки. Но говорить эмиру правду все равно не собирался, вынуждая себя придумывать новую версию событий, которой правитель мог бы поверить. Ему не подходили ни северные племена, чей цвет волос был подобен укрывающему их земли снегу, ни племена запада, чьи воины славились умением орудовать тяжелыми топорами в бою, а воры – десятками гибнуть на плахах. Следовало так составить свою ложь, чтобы правда в ней успешно прикрывала собой ложь, и это требовало времени. Раздумывая над ответом, Насреддин украдкой разглядывал расслабленно откинувшегося на подушки мужчину, подмечая, как шаровары обрисовывают длинные стройные ноги, как блестит от пота бледная грудь в вырезе халата, как тонкие пальцы ненавязчиво оглаживают края чаши, словно лаская ее. Эбул вел себя как подобает победителю, уверенному в поражении противника, но… Что-то в Эбуле смущало вора, привыкшего составлять свое мнение о людях по незначительным деталям. Казалось, эмир сдерживает свои движения, стараясь не сорваться и не махнуть рукой чуть шире положенного или отбросить со лба неровную челку… И, говоря о традициях, сам нарушил основное правило гостеприимства, не предложив гостю подарок.
- Ты не Эбул! – внезапно дошло до Насреддина, заставив подпрыгнуть на месте от переизбытка чувств.
- У тебя есть доказательства? – насмешливо поинтересовался Ланьлин, торопливо проверяя маску и уважительно склоняя голову перед наблюдательностью парня. Впрочем, и этот свой промах он собирался обернуть в свою же пользу. – Любой во дворце подтвердит, что перед ним правитель Пустыни. Если вообще станут слушать пойманного вора.
- Ты не эмир… Не знаю, кто но…
- Так ты поможешь мне? – внезапно перебил Насреддина мужчина, подаваясь вперед и удерживая вора за руку. – Ты же боролся против Эбула, а теперь, когда на троне Пустыни другой…
- Но как?
- Я расскажу тебе одну историю, - Ланьлин вернулся на место, видя, что парень не собирается немедленно бежать прочь. – В далекой Ильдии, где река Панг омывает своими водами плодородные берега, а леса столь густы и опасны, что не каждый человек рискнет ступить туда в одиночестве, жила семья. Отец, мать и сын. И все бы было тихо и мирно, если бы отец не был искуснейшим воином своего племени, способным ударом сабли перерубить ствол самого толстого дерева. Именно его и выкупил молодой эмир из сопредельного государства, посулив за верную службу самую великую драгоценность, которую можно добыть в бою. А мальчик ждал и верил, что однажды папа вернется богатым, и они смогут построить себе новый дом вместо разваливающейся хижины, а он – взять в жены девушку из соседней деревни, что каждый день смотрит на него глазами лани с другого берега великой реки. Вот только мать умерла от лихорадки, не дождавшись супруга, а девушка вышла замуж за другого юношу. И вернувшийся отец погиб на руках мальчика, принеся вместо богатства сердце своего врага. Ведь ему никто не сказал, что это и есть – самая великая награда в бою. Для жителей Пустыни, конечно.
- Откуда ты все это знаешь?! – вскинулся Насреддин, крепче сжимая пальцы на чаше. Он раньше не верил в людей, способных прочесть чужие мысли, но, похоже, самозваный эмир владел этим искусством в совершенстве.
- Думаешь, ты единственный, с кем случилась подобная история? В рядах янычар это обычная практика: знающие молчат, понимая опасность правды, а незнающие первыми бросаются в бой, ослепленные своей жадностью, - Ланьлин очень жалел, что действительно не умеет читать мысли, но логика вполне заменяла это умение. – Хотя, пожалуй, ты первый из мстителей, кому удалось так близко подобраться к правителю. И если бы не Обул, ты вполне смог бы вонзить кинжал, спрятанный у тебя за поясом, в сердце лжеца.
- Ты все знаешь… Откуда?
- Разум, друг мой, оружие куда как более опасное и действенное, нежели клинок или стрела. И бьет обычно гораздо точнее руки, - эмир с легкой улыбкой протянул руку, касаясь пальцами начавших краснеть лучей закатного солнца, словно струн тара. Воспитанное с детства умение любоваться красотой природы помогало ему примириться с сухостью и однообразием Пустыни. Россыпь золотых бликов на вершинах барханов, оранжево-алой змеей подчеркивающая темнеющую синеву неба. Дрожание воздуха, заставляющее розовые мазки восхода танцевать на своих ладонях. И все же Ланьлину до боли не хватало пастельных тонов своей родины, усыпанных нежными лепестками цветущей вишни… - Ты хочешь изменить этот мир?
- Что? – вор с изумлением наблюдал, как меняется лицо эмира, смягчаются черты, как он становится кем-то другим. Жестким, расчетливым, холодным, совсем не тем мужчиной, что забирал его отца из дома. – При чем тут Я?
- Этому народу нужен человек, в которого он может верить. Который своим примером покажет им путь к свободе и… укрепит мою власть.
- Так значит, все это ради твоей пользы? – Насреддин жестко рубанул воздух в том месте, где секунду назад рука эмира ловила последние солнечные лучи.
- Разве ты не хотел отомстить Эбулу за своего отца?
- И чего же ты хочешь? – эмир змеей скользнул ближе к вору, нашептывая ему на ухо свой план. Со стороны могло показаться, что двое любовников обсуждают очередную игру, но…
На Пустыню опускалась ночь, таяли последние искры на песчинках гребней барханов, а Ланьлин, предвкушая скорую победу, подумал, что Эбул должен насладиться его триумфом.

запись создана: 29.05.2010 в 21:09

@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези

---

флудю постами

Кошмар! для меня два поста в день уже много) зажралася я)
Итааак... Моя таки продолжает истязания альбома для рисования. *закатывает глазки и шепчет* я не извращенец, я не извращенец...

Король французский некто Карл
Гулял по Фортенбло,
А что крестьянин голодал,
Его то не... волновало.

Правда, мне жизненно не нравятся их верхние половины

мальчеги

@темы: рисунки, давайте отрежем Сусанину... руки, мое твАрчество

---

И вновь продолжается бой

Я явно зря нащупала у себя альбом для рисования в шкафу... Очередной рисунок, который по-хорошему стоило бы хотя бы обвести... Но мне пока лень. Посему исключительно необработанные изображения))

Ангел и демон?

@темы: рисунки, давайте отрежем Сусанину... руки, мое твАрчество

---

Скрываясь под маской

Ланьлин, который по причине глубоко засевшей лени одного индивидуума (не будем тыкать пальцем) никогда не будет доведен до ума. Посему исключительно набросок.
Про все косяки знаю... И про то, что он выглядит старше описанного возраста, тоже... Что делать, коли меня прет с брутальных самцоффф

ужаснуться

@темы: рисунки, скрываясь под маской, давайте отрежем Сусанину... руки, мое твАрчество

---

Скрываясь под маской

Название: Скрываясь под маской
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке

Nekomate

1-3

скрываясь под маской

часть 9. Маска

- Эбул, ты же давал обещание, - в сотый раз повторял брату раздраженный обманом дей. Всю дорогу от Семиана он пытался вразумить эмира, но неизменно натыкался на стену отчуждения, прочно отгородившую раба и хозяина от окружающего мира. И все же… Обула не покидало ощущение, что Ланьлин наблюдает за его перемещениями и треволнениями, едва заметно усмехаясь бесплодным попыткам янычара. – Неужели твое слово уже ничего не значит?
- Я должен сам прийти к истоку истины, - излишне резко ответил Эбул и тут же успокаивающе провел рукой по плечу мальчишки, хотя в этом не было необходимости. – Нельзя отдать его тайну Пустыне.
- Так значит, ты желаешь укрыть сокровище от госпожи?
- Все не так, - затряс головой эмир, крепче стискивая в объятиях безучастного раба. – Она уже один раз отказалась забирать Ланьлина и наверняка откажется во второй раз. И… Я не думал, что в сердце моего брата столь мало благодарности за спасение собственной жизни. Или твоя честь распространяется лишь на равных тебе?
Дей возмущенно смотрел в глаза Эбула в надежде прочитать в них хотя бы намек на веселье или раскаяние за жестокие слова, но взгляд эмира, пожалуй, впервые за все годы его правления блистал остро заточенным острием стального клинка. С таким же взглядом их отец отправлял своих людей на войну, с таким же взглядом великий некогда эмир приговорил к казни собственную дочь, опороченную простым слугой, с таким же взглядом сообщал самому Обулу, что ему уготована судьба у ног старшего брата. И теперь пророчество родителя сбывалось в полной мере, и Эбул однозначно указывал дею на его место.
- Прости, мой господин, - склонил голову Обул, - я ошибался.
- Хорошо, что ты понимаешь это, - холодно отозвался эмир. – Но в наказание за проступок получишь по возвращении десять палок по пяткам.
- Слушаюсь и повинуюсь, о луноликий.
Краем глаза дей видел, как Ланьлин, прикрыв глаза, одобрительно накрыл ладонью пальцы Эбула.
Весь оставшийся путь до дома прошел в напряженном молчании, изредка прерываемом короткими приказами эмира брату. Немой раб же каждую ночь одним жестом пресекал все попытки своего господина зайти дальше целомудренных поцелуев и напряженно думал о чем-то. Как будто это он был хозяином, потерявшим по глупости почти всю свою охрану и пытающимся найти решение возникшей проблемы. Все чаще Обул ловил на себе оценивающие взгляды мальчишки, все чаще заставал его за неспешным перебиранием в воздухе пальцами, словно раб играл на невидимом музыкальном инструменте, и все молчаливее и равнодушнее становился эмир.
Если до поездки мужчину почти не волновали государственные дела, почти полностью переложенные на плечи советников и визиря, то теперь его интересовал только Ланьлин, которому Эбул безропотно отдавал лучшие куски и выполнял любые прихоти. Дей видел это так же ясно, как солнце видит землю под собой, но после памятного разговора не смел высказывать свои мысли. Вместо пустых споров Обул пытался разгадать план киотца и хотя бы попытаться защитить брата от него же самого. Стоит ли говорить, что все попытки проникнуть за завесу таинственности вокруг мальчишки провалились?
Итак, спустя две недели после своего поспешного отъезда трое путников вернулись во дворец. Побежденные и недовольные своим поражением. И брошенный мимоходом приказ эмира выписать вдовам и матерям погибших янычар пенсии не мог утолить горечь женщин, потерявших своих кормильцев.
- Мой господин, отчего же вы не удержали жизни ваших верных слуг в своих руках? – злобно бросила вслед Эбулу одна из вышедших встречать женщина. Судя по сгорбленной фигуре и голосу – мать одного из янычар. Впрочем, ее слова имели гораздо большее значение, нежели возраст, потому как окружавшие вдруг дружно замолкли, ожидая ответа эмира.
А мужчина, застыв на мгновение у дверей, развернулся, чтобы скользнуть по смевшим поставить под сомнение силу и власть своего правителя подданным, и холодно произнес:
- В моих руках столь много нитей, что некоторые из них давно пора обрезать, дабы облегчить свою участь.
Отец учил его никогда не добиваться ничего от людей угрозами, потому как их сила имеет свойство ослабевать, мудрый правитель говорил сыну, что главной целью любого эмира должно стать уважение и доверие народа, а не липкий страх перед карающей десницей. Но видимо слова родителя не затронули сердца тогда еще юноши, пропав в освещенных закатным солнцем песках. Потому испуганные завуалированной угрозой женщины все же послушно разошлись по домам, но потери мужей и сыновей так и не простили.
- Продать всех, - отдал указание слугам Эбул, стоят перед дверями в гарем. Где-то верху, на втором этаже возбужденный очередным визитом господина многоголосый шепот прервал испуганный женский вскрик. – Кроме Ланьлина.
Излишне резко колыхнулись тонкие шторы на окнах, выдавая возмущение наложниц приказом. Торопясь в мужскую часть гарема, эмир не обратил внимания на взгляды окруживших его рабынь. Белокурые с бледной, светящейся подобно снегу на вершинах гор, кожей крепкие валькирии севера. Длинноногие, подобные черному пламени, богини юга. Сильные и мягкие, подобно самой земле, женщины роскии. Воздушные и невесомые, будто тонкая вязь облаков, дочери востока. Все они терпеливо ждали своего господина, прощая ему и презрение, и равнодушие, и невнимание, но теперь, оказавшись практически выброшенными на улицу, женщины были готовы бороться за свое будущее.
- Мой господин, ты недоволен нами? – мягко, прощупывая почву, поинтересовалась юная танцовщица. – В чем мы виноваты перед тобой?
Копна вьющихся медных волос, волнами спускающаяся почти до талии, тонкая талия, крутые бедра, тонкие руки – ее танец всегда завораживал, манил, возбуждал. Прекрасная и недоступная в каждом своем движении женщина могла легким взмахом ресниц заполучить любые сокровища мира. И раньше чувствовала себя в безопасности, наслаждаясь сытой жизнью в эмирском гареме. Теперь же все планы танцовщицы стать одной из жен пали прахом из-за маленького немого мальчишки, неизвестно чем заворожившего господина Пустыни. Будь у нее больше времени, она бы узнала правду, но Эбул все решил заранее:
- В том, что наскучили мне, - и вновь отточенная сталь во взгляде эмира, так хорошо знакомая Обулу и так поразившая своим холодом наложниц.
- Мы исполняли все твои желания, хранили тебе верность и ждали, когда же ты уделишь нам крупицу своего внимания, львиную долю которого отдавал мужчинам, - все больше распаляясь, шипела подобно гюрзе танцовщица, - и мы же тебе наскучили? Если бы ты дал нам хотя бы шанс показать всю свою любовь тебе, то никогда не познал бы скуки!
- Возможно, я был неправ, - спокойно ответил Эбул, - но ты, кажется, забыла свое место. Покуда Пустыня дарует мне свое благоволение, я буду решать, что верно, а что нет.
Развернувшись к разочарованно вздохнувшим женщинам спиной, мужчина на секунду замер, словно раздумывая над чем-то, а после добавил:
- Хотя за рабыню с отрезанным языком дадут слишком мало, сколь бы прекрасна ни был ее танец.
Шокированные новостью наложники восприняли ее более сдержанно. Они также не желали менять сытую жизнь во дворце на услужение кому бы то ни было, но спорить с господином и открыто выказывать ему свое недовольство, подобно женщинам, не осмелились. Впрочем, ревнивых взглядов и раздраженного шипения в свою сторону Ланьлину избежать не удалось.
И так, спустя три дня гарем оказался полностью в распоряжении немого киотца. Хотя мальчишка не злоупотреблял своим положением, целыми днями пропадая в одной из комнат для рукоделия на женской половине и лишь изредка передавая через прислугу просьбы о закупке редких киотских шелков. Что Ланьлин мастерил, оставалось загадкой даже для эмира, который, впрочем, по-прежнему ограничивался одними поцелуями и все реже навещал своего единственного раба.
Жизнь во дворце и городе изменилась. Все чаще можно было услышать в базарном гомоне хулу на молодого правителя, все наглее и развязнее вели себя воры всех мастей, не стыдясь обворовывать даже нищих и больных, все недовольнее гудели по ночам пески Пустыни за стенами домов. Подобно песку в жарком пламени огня, власть Эбула грозила спечься в хрупкое стекло, расколоть которое мог и ребенок.
- На улицах неспокойно, мой господин, - опасливо доложил эмиру визирь с молчаливого одобрения собравшихся советников. - Участились кражи, разбойники не боятся нападать на жертв среди людных улиц, а дервиши все чаще призывают народ свергнуть вашу власть.
- Чем они недовольны? – равнодушно поинтересовался Эбул. Ему действительно было все равно, что происходит за стенами дворца, да и происходящее внутри тоже мало волновало сердце правителя. Ропот, бунты, смерти – все это меркло перед радостью встречи с Ланьлинем. Словно только рядом с рабом мужчина вновь обретал способность ясно мыслить и быть собой. Но, к сожалению, дела не позволяли ему все время находиться рядом с неизменно холодным киотцем, отнимая слишком много времени. Потому все мысли эмира занимал один вопрос – как улизнуть от недовольных его поведением советников в гарем, чтобы позволить себе быть ближе к мальчишке.
- Жизнью, о великий, - визирь достал из рукава халата длинный сверток и, развернув его, принялся неспешно перечислять. – В стране голод, и люди не могут выплачивать прежний налог на земли.
- Снизьте.
- Без вашего внимания Пустыня не хранит больше путников, и четыре больших каравана уже пропали в песках, не дойдя и до соседнего города.
- Пусть усилят охрану и возьмут магов.
- Воины позорно бегут из казарм, бросая оружие и доспех. После случая с джиннами никто не желает служить вам.
- Всех дезертиров найти и казнить…
- О Алрах, Эбул! – не выдержал, наконец, присутствовавший на диване дей. – Неужели тебе все равно, что происходит с твоей страной?!
- Не помню, чтобы я давал тебе слово, - даже не повернул головы в сторону брата эмир.
- И все же я скажу, да простят меня почтенные аксакалы, - Обул вышел в центр зала, крепко сжимая рукоять своего ятагана. – Ты слишком далеко зашел в своих играх с этим рабом. Твоя власть и наши жизни, жизни многих за этими зависят от твоих слов и поступков. Но ты, вместо того, чтобы принять на себя всю ответственность, постоянно торопишься к Ланьлину, словно он значит гораздо больше целого государства!
- Он и значит, - спокойно подтвердил Эбул, пригубив из чаши вина. – Для меня немой раб значит больше ваших жизней и власти.
- Что ты несешь? – побелев, прошептал дей. Обвиняя брата, он и не думал, что тот так спокойно согласится со всем.
- Будет так, как я сказал. Предателей и недовольных - в Пустыню. Пусть познают, какую милость я оказываю им, защищая от гнева Пустыни. И, Обул… Где твой перстень?
Дей испуганно попытался спрятать за спину руку, на одном из пальцев которой явственно выделялся ободок не тронутой солнцем светлой кожи. Кольцо пропало еще в Мехдишехре, до встречи с джиннами, но тогда мужчина решил, что просто снял его и забыл в своих покоях. Беспокоиться он начал лишь тогда, когда драгоценного перстня не обнаружилось ни во всем дворце бея, ни в вещах Обула.
Десять лет назад, в день совершеннолетия младшего сына, отец подарил им с братом по драгоценному перстню со своей руки: Эбулу с чистейшим бриллиантом, означавшим чистоту помыслов и крепость разума, Обулу – с рубином, символизировавшим горячность и вспыльчивость натуры. Тогда-то они и поклялись не снимать колец ни при каких обстоятельствах. Нарушал ли данное слово правитель, дей не знал, но сам часто стягивал тяжелый обод с пальца, идя в бой или принимая ванны. И теперь расплачивался за свою беспечность, вынужденный лгать:
- Отдал слугам. Металл потемнел.
- Что же… в таком случае тебе не составит труда приказать принести сюда перстень, - зло прищурился Эбул. – В противном случае я буду вынужден казнить тебя за нарушение клятвы.
- Мой господин, - торопливо встал рядом с Обулом один из советников, - думаю, это слишком суровое наказание, учитывая обстоятельства.
- Если он не солгал, - эмир расслабленно откинулся на подушки, не сводя с брата холодного взгляда, - то и бояться вам нечего. Ты ведь не станешь лгать своему господину и брату, Обул?
- Позволь, я сам принесу тебе перстень из своих покоев, - попытался ухватиться за спасительную соломинку дей. Соизволь Эбул позволить ему отлучиться хотя бы на пять минут, мужчина мог бы найти хотя бы похожий на подарок отца перстень.
- И лишишь нас удовольствия лицезреть свой облик? Позвать Али! – рыкнул правитель, прикрыв глаза, словно не желал, чтобы кто-либо видел его эмоции… Или их отсутствие.
- Мой господин, - вошедший спустя пол вдоха слуга торопливо коснулся лбом пола, отдавая дань уважения эмиру.
- Принеси из покоев дея старинный перстень с рубином. И поторопись, у тебя три минуты.
Глядя на поспешно удаляющегося слугу, Обул понимал, что это конец. Что бы ни случилось с эмиром, он изменился. И не в лучшую сторону. За три дня, что Эбул провел дома, он неумолимо казнил и наказывал даже за малейшие проступки, непрестанно угрожал расправой и… и продолжал взирать на подданных равнодушным кукольным взглядом. Таким же, каким в гнетущей тишине одаривал Обула, нервно сглатывавшего от страха. Дей выходил на бой с джиннами, не раз дрался один на один с дэвами и гулями, но никогда не боялся ни одного из так, как сейчас – собственного брата.
- Ваш перстень, - разорвал тишину голос вошедшего в зал с подносом слуги. Длинные черные волосы, собранные в тугую косу, смуглая кожа, выдававшая потомка южных воителей, грубые черты лица, похожие на трещины в пересохшей от зноя земле. Парень не был похож не только на раба, но и на местного жителя… Слишком приметными были смеющиеся ярко-зеленые глаза, резко контрастирующие с темной кожей. Где-то дей уже видел этого наглеца…
- Что же, - отвлек его от попыток вспомнить голос эмира, - надень перстень и не смей снимать его без моего разрешения.
- Прошу, господин, - слуга протянул Обулу тяжелый обод, не опуская взгляда и глядя мужчине прямо в глаза.
- Ты!.. – неожиданно вспомнил дей.
Раздраженный суетой в зале, эмир молча вышел прочь, торопясь в гарем так, словно боялся пропустить что-то важное. Потому он и не знал, что его брат, скрутив перед ошарашенными советниками Мехдишехрского вора, лично сопровождал парня в зиндан. Потому он не видел, как вор с улыбкой ластился к своему пленителю, удерживая пальцами давно развязанные на запястьях веревки.
Вместо этого Эбул изумленно рассматривал лежавшую среди шелковых подушек маску из ткани и металла. Пустые глазницы казались удивительно живыми, а нарисованные краской губы словно вот-вот должны были изогнуться в ироничной усмешке. Не удержавшись, мужчина приложил маску к лицу…
- Вот ты и попался, - удовлетворенно заметил появившийся словно из ниоткуда мужчина.

Часть 10. Ланьлин

Растеряно обернувшийся на голос эмир медленно осел на подушки, ошеломленно разглядывая лицо своего собеседника. Точнее, разглядывая… себя. Золотистые волосы были коротко обрезаны ножом, в презрительно прищуренных глазах застыла сталь, а тонкие губы кривились в усмешке. Словно кривое зеркало, отражающее все пороки и недостатки человека.
- Ланьлин?.. – голос, жалким хрипом вырвавшийся из горла, прозвучал еле слышно, подобно шелесту песка под ногами.
- Догадался, - киотец без опаски подошел к своему господину, впервые не опуская глаз. Но не это пугало мужчину, а то, что с каждым мгновением черты лица мальчишки словно перетекали, непрестанно изменяясь и создавая новую форму. Чуть более грубые, крупные, лишенные детской мягкости, чем ближе подходил к эмиру Ланьлин, тем больше он походил на правителя. И теперь это не было миражом. – А тебя ведь предупреждали, Эбул, что ты играешь с огнем. Но что речи глупых подданных для великого господина и повелителя всей Пустыни? Даже собственный брат не сумел заставить тебя задуматься над своими поступками.
Мужчина хотел было возмущенно вскрикнуть, пресекая речь раба, но внезапно ощутил, что горло сдавило стальным кольцом, позволяя лишь с трудом проталкивать воздух. Попытка ударить зарвавшегося мальчишку также не увенчалась успехом – словно налитые свинцом руки не двинулись ни на миллиметр, не желая слушаться своего хозяина.
- Что, не можешь говорить? – склонил голову на бок Ланьлин, касаясь кончиками пальцев плеча Эбула. – И двинуться, наверное, тоже не можешь. А знаешь, что самое великолепное в нашей игре? Ты не можешь ослушаться моего приказа. Раздевайся.
Первые несколько секунд мужчина сопротивлялся, удерживая руки вытянутыми вдоль тела, не позволяя пальцам согнуться в кулак. Первые несколько секунд киотец недовольно хмурился, наблюдая за борьбой эмира, но с первым же движением Эбула его лицо омрачила улыбка. Парчовый халат, расшитый вручную пятью женами отца, украшенный жемчугом и серебряными нитями, тяжело опустился к ногам явно довольного представлением Ланьлина. Нижняя рубашка полетела следом, позволив мальчишке открыто любоваться полуобнаженным мужчиной. Штаны, чувяки, пояс – эмиру понадобилось всего пара минут, чтобы выполнить приказ. Пусть даже против своей воли. А мальчишка подхватил сброшенную одежду с пола, торопливо стягивая свой костюм.
- Кто бы мог подумать, Эбул, что однажды ты окажешься в роли презренного раба? Кто бы мог подумать, что однажды на трон Пустыни воссядет немой киотец? Не веришь? Посмотрись в зеркало, великий правитель!
Повинуясь насмешливому тону мальчишки, впрочем, теперь уже больше похожего на мужчину, эмир подошел к зеркальной стене, ежедневно начищаемой до блеска слугами. Из чуть искаженного отражения на него равнодушно и холодно взирал… Ланьлин.
- Нравится? – успевший переодеться мальчишка неторопливо приблизился к замершему в изумлении Эбулу и легко коснулся стены. – Знал бы ты, сколько трудов я вложил в эту маску, чтобы она могла удерживать мой облик постоянно. Идеальная тюрьма, гораздо крепче стен и решеток, надежнее стражей и оружия. Ты сам станешь своим же узилищем.
Словно в странном танце пальцы Ланьлина обрисовывали отражение эмира в зеркальной стене. Скользили по плечам, рукам, груди, спускались к животу, чтобы повторить весь путь с начала. И глубокий властный голос не затихал ни на мгновение, раскрывая мужчине истину, которой он так жаждал.
- Ты знаешь, мой раб, что значит для человека взгляд, движения, привычки? – говорил киотец, свысока глядя на Эбула. – На подданных ты смотришь с презрением, на брата – с сожалением, а кое-кого даже ненавидишь. Но каждый раз меняешь маску, пусть сам не замечаешь этого. Могучий и справедливый эмир, которому недопустимо демонстрировать неправедные эмоции, совершенный и луноподобный… Никто и не видел, как менялись твои жесты в присутствии Обула, становясь плавне, мягче, как нервно разрезали воздух твои кисти во время каждого движения, когда ты беседовал со слугами, как легки и невесомы были твои касания при общении со мной или… Амином.
Красивый мальчик… был. Только, к сожалению, слишком любопытный и вспыльчивый. Он попытался причинить мне вред и той ночью я был вынужден защищаться. Осуждаешь? – все с той же насмешливой и высокомерной улыбкой Ланьлин обернулся к эмиру. Но мужчину не интересовали его ужимки – он почувствовал близость разгадки своего раба. – Впрочем, мне это не важно.
Итак, твои жесты менялись, подчиняясь чувствам и эмоциям, менялись и маски. Откуда же жителям пустыни знать, сколь много дают человеку все эти гримасы и ужимки? Разве могли вы задуматься о том, что именно эти личины составляют вашу жизнь и судьбу? Нет, вы предпочитаете полагаться на силу Пустыни и предсказания астрологов, не догадываясь, что, сменив одну маску, можете получить гораздо больше, чем оставаясь самими собой. Мы же, дети Храма Неба, до мельчайших деталей изучили эту тонкую науку перевоплощения.
Улыбкой, взглядом, движениями, мы многие годы учились создавать интересующие нас копии. Мы научились становиться другими людьми, сохраняя самих себя под живой маской. Но шли годы, и наши знания ширились… Вскоре Дети Неба научились новому фокусу – забирать у человека его маски.
Скажи, кем бы ты был, если бы не мог ненавидеть, любить, злиться?.. – Ланьлин шептал, почти касаясь губами губ эмира, но по-прежнему смотрел ему прямо в глаза. – Ах да, ты же не можешь говорить! Еще одна составляющая твоих образов – голос. Без эмоций, без голоса, без возможности изменять свои жесты ты стал простой куклой, которую просто сломать и выбросить прочь. Отныне твои желания, мысли, чувства – все подчиняется мне.
Помни, Эбул, чем больше ты ненавидишь меня, тем сильнее становится моя маска.
Отстранившись от своей игрушки, киотец неспешно подошел к столику, чтобы налить себе вина в чашу. Рабу он предлагать драгоценный напиток не стал, предпочитая разглядывать того, кто раньше назывался его хозяином.
Два месяца. Два месяца понадобилось Ланьлину, чтобы изучить своего господина, как себя самого. Он наблюдал, менялся, смотрел на мужчину глазами дорогих ему людей и запоминал, жадно поглощая каждое изменение в лице и жестах Эбула. А потом Амин в гневе попытался убить соперника. Возможно, все обошлось бы без кровопролития, но киотца слишком раздражала уверенность наложника в собственной власти и неотразимости. Именно тогда он жестко, разом, сдернул с Амина все маски, демонстрируя ему истинный облик его души.
Говоря Эбулу о том, что без чувств и голоса человек превращается в куклу, Ланьлин солгал. Чтобы подчинить кого-либо полностью, требовалось извлечь из тела душу, но тогда иллюзия, окружившая сейчас мальчишку плотным коконом, рассыпалась бы прахом. Потому бывший эмир еще мог мыслить и слабо сопротивляться, поддерживая своей ненавистью облик киотца. И видеть собственную душу ему не стоило.
Тогда как Амин кричал, разглядывая собственную гнилую насквозь суть в глазах Ланьлина. Мало кто способен вынести встречу с самим собой, мало кто подозревает, сколько в человеке грязи и мерзости. От того шокированный зрелищем разум мутнеет, пытаясь защититься от шквала ужаса, обрушивающегося на тело. Правда, киотец не думал, что сумасшествие Амина будет настолько серьезным и неизлечимым.
Но ему не позволили обеспокоиться состоянием беловолосого наложника серьезно. Появившийся в гареме Рукхар оказался угрозой куда как более реальной, чем наложник. Способность читать чужие мысли была уникальной, и император Поднебесной был готов пойти на многое ради возможности заполучить себе такого слугу. Но для Ланьлина уровень силы палача мог обернуться провалом.
К счастью, Рукхару просто не хватило умения пробиться сквозь искуственно наводимые рабом образы и «пустые» мысли, намертво затянувшего старика в свой водоворот. Хотя сделай он еще одну попытку по настоянию Эбула, и конец этой истории мг бы быть совсем иным.
После этого киотец стал действовать осторожнее осторожней и вместе с тем быстрее. Накинул на себя тонкую вуаль иллюзии, копируя Обула, чтобы стать еще ближе к своей истинной жертве. Чтобы вызвать доверие эмира. Окончательно привязать к себе мужчину Ланьлину удалось после «казни» дея в водовороте Пустыни. Тогда пришлось серьезно рискнуть, предлагая себя в качестве жертвы, а потом торопливо набрасывать облик Эбула, борясь с желанием завыть от раздиравшей все тело боли.
Та маска была не так идеальна, как сейчас: приглядевшись, их с эмиром все же можно было различить, но стихии хватило и этого сходства. Растерянная, она все же отпустила копию своего наместника среди людей, не понимая, куда делась жертва.
Киотец самодовольно усмехнулся, изучая взглядом обнаженное тело своего раба. Красивое, без лишнего жира, в чем-то даже изящное. Глядя сейчас на бывшего эмира сложно предположить, что именно этот человек большую часть своего времени возлежал на шелковых подушках, лишь изредка покидая дворец по важным государственным делам. Вспомнив путешествие в Мехдишехр, Ланьлин только поморщился. Тогда он едва не проиграл в своей битве с судьбой. Несколько ночей неторопливого, осторожного проникновения под слои масок Эбула, расплата днем, когда онемевшие от долгого стояния конечности немели и болели так, словно по ним били палками – все это могло оказаться напрасным, расскажи джинны чуть больше. Но обошлось. Духи пустыни успели пресытиться жизнями янычар, а потому только заключили нерушимый договор с эмиром, не соизволив предупредить об этом самого правителя. И пусть теперь Ланьлину предстояло найти способ расторгнуть это соглашение, награда стоила того.
- Подойди ко мне, - подозвал новый эмир своего раба, наслаждаясь каждым его движением. – Если бы ты знал, сколько сил мне понадобилось, чтобы связать нас с тобой вместе, ты бы проникся ко мне уважением. Можешь ненавидеть меня, Эбул, но тебе не вырваться из этих оков. Помнишь, я говорил, что это – самая надежная тюрьма из всех существующих? Все потому, что ты продолжаешь быть собой, подпитывая своими жизненными силами маски. Как видишь, мне выгодно оставить тебя в живых и держать при себе как можно дольше. Но не думай, что так продлится вечность – я найду способ окончательно обрести твой облик, и тогда…
Выпитое вино развязало киотцу язык. Впрочем, он сумел удержаться и не рассказать Эбулу свои планы на грядущее. Хватило и того, что мужчина успел узнать.
- Мой господин! – не на шутку встревоженный слуга ворвался в зал гарема, испуганно глядя по сторонам, но, заметив обнаженного раба перед эмиром, стушевался и притих.
- Что случилось? – нахмурился правитель, поднимаясь с подушек одним слитным движением.
- Вор, которого поймал ваш брат… он сбежал и сейчас ходит по дворцу.
- Вор? – уважение Ланьлина к боевым качествам Обула росло с каждым днем. Да и ум дея оказался острым и гибким, позволяя увидеть связи там, где их на первый взгляд и быть не могло. Именно его отныне предстояло опасаться киотцу, именно для него Ланьлин придумал свой план, надеясь отвлечь от собственной персоны. Слишком неприятными были воспоминания о поцелуе двух братьев под дверьми дворца. Слишком не по-братски любил Эбула Обул.
- Тот, что принес кольцо, - пояснил несколько растерянный поведением господина раб.
- Ах, кольцо… Подожди меня снаружи немного, я сейчас выйду.
Дождавшись, пока слуга скроется за тяжелыми створками дверей, киотец торопливо вернулся к застывшему немым изваянием посреди зала Эбулу и стянул у него с пальцев все кольца. Правда, один из перстней неприятно жег кожу, явно предназначенный для охраны своего господина от различного рода посягательств. Но и древняя магия может ошибиться, увидев перед собой точную копию подопечного. Потому Ланьлин был вынужден терпеть.
- Ляг, поспи до моего возвращения, - небрежно бросил рабу приказ эмир и вышел из здания гарема, намереваясь разобраться в странной истории с вором.
А оставшийся в одиночестве Эбул послушно лег на подушки и закрыл глаза, сквозь ажурное полотно дремоты подумав, что он слишком много совершил ошибок, чтобы обвинять сейчас Ланьлина в чем бы то ни было.

запись создана: 19.05.2010 в 13:08

@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези

---

Скрываясь под маской

Название: Скрываясь под маской
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке

Nekomate

1-3

скрываясь под маской

части 5-8

Часть 5. Игры с законом.
Утомленный молчаливым рабом Эбул почти сразу провалился в царство сна, успев только прижать к себе крепче расслабленное тело мальчишки. Над Черной пустыней алыми углями догорало солнце, а поднимающийся от земли ветер затягивал пространство невесомой дымкой. Эмир спал и не видел, как внимательно вглядывается в его спокойное лицо Ланьлин, с улыбкой проводя кончиками пальцев по скулам, губам, шее. Не мог наблюдать, как изменили свой цвет глаза киотца, на несколько мгновений превратившись в водовороты слепящей звездной пыли, вытягивающих, казалось, саму душу. И как черты лица плавно преобразились, добавляя рабу сходства со своим господином. Только волосы и разница в телосложении отличали теперь их друг от друга. Один прокатившийся по телу спящего мужчины вдох пустыни, и все вновь вернулось на свои места. Пустой и безжизненный взгляд презрительно прищуренных карих глаз, плотно сжатые в привычной для дея манере губы, чуть выдвинутый вперед подбородок – светловолосая копия Обула удовлетворенно уснула на груди эмира.
Мужчина проснулся от гомона встревоженных голосов за дверью купальни и рванулся было узнать, что опять случилось в его дворце, когда заметил горячо сопящего ему в шею Ланьлина. Или Обула, вдруг ставшего изящнее и грациознее? Одну ногу раб забросил на бедро своего господина, собственнически обнимая его за талию руками. Тонкий, хрупкий, совсем не похожий на воина телом, но вот лицо говорило гораздо о большем. И все же золотые пряди никак не вязались у эмира с образом темноволосого брата, но отбросить иллюзию оказалось куда как сложнее. Воспоминания о прошедшем вечере жарким шелком обвили тело господина, заставив крепче сжать в своих объятиях мальчишку, и свернулись кипящим клубком внизу живота.
Крики слуг за стеной, шепот ветра, плеск воды – все звуки внезапно оказались ненужными, словно покорно отойдя в сторону от двух переплетенных тел, отгородив их завесой тишины от всего мира. Осталось только тихое дыхание спящего киотца и шумное биение сердца эмира.
И снова, так знакомый Эбулу бархат кожи под пальцами, теплое и удивительно мягкое со сна тело раба, ироничная усмешка на тонких губах, и поцелуй. Гораздо более сдержанный в искусстве наслаждения Обул, тем не менее, предпочитал в постели брать власть в свои руки, уловками и лаской подавляя противника. Так и сейчас, пряная горечь поцелуя туманила разум эмира, пьяня и подчиняя волю, уверенные касания рук беззастенчиво вскрывали все слабости и желания мужчины, лишая способности связно мыслить. Словно дорогое вино, что пробегает крохотной искрой от горла, сворачиваясь теплым урчащим клубком в желудке. Тогда остаются только желания, воля собственного тела, не замутненная принципами и правилами, навязываемыми рассудком.
Словно в навеянном насмешницами пери сне, кукольный облик киотца перетекал в образ младшего брата, сменяясь затем нежностью Амина. Не магия, но нечто неуловимое взглядом и столь естественное, что превращало наложника в кладезь загадок и тайн. И все же рядом с Эбулом постоянно оставался он, с разными лицами, желаниями, чувствами, но неизменной пустотой во взгляде, прлбивающей даже заслоны напускных эмоций. Так колкие льдинки на вершинах гор сменяются холодными водами кристально прозрачных ручьев, сливающихся в бурные реки, что наполняют собой океан. Круг за кругом, подобно меняющему свой цвет небосклону, подобно самой природе, великой Пустыне.
Эмир со стоном признал свое поражение в короткой схватке губ и языков, покорившись жарким поцелуям и ловким касаниям тонких пальчиков. Сам перекатился на спину, утягивая за собой Ланьлина и заставляя его улечься сверху. Порою сдаться – значит победить.
- Мой господин!.. – с паническим криков ворвавшийся в купальню слуга застыл на пороге, не в силах отвести взгляд от бесстыдно наслаждавшихся друг другом братьев. И лишь услышав гневное рычание дея совсем рядом, смог сбросить оцепенение. Но все же продолжал украдкой любоваться телом своего правителя, на его глазах подававшееся навстречу невесомым касаниям… Обула?
- ЭБУЛ?! – дей недоверчиво разглядывал собственное ожившее отражение, с запоздалой досадой понимая, что сам должен был быть на его месте. Прикусывать зубами кожу на шее брата, вызывая у него легкий вздох, сжимать пальцами напряженные соски, заставляя могущественного эмира выгибаться на встречу с широко раскрытыми глазами, удерживать себя от жажды потереться напряженной плотью о пах Эбула, греясь меж его разведенных бедер… Это дей должен был смотреть в затянутые густой поволокой серые глаза брата, умоляющего еще об одном поцелуе. И осознание того, что эмир был готов отдаться немому рабу, поселило в сердце воина едкое пламя гнева. – ЭБУЛ!
Ланьлин поспешно отстранился от своего господина, услышав шум и смешанные с деланным возмущением восклицания слуг, но успел накинуть на медленно приходящего в себя эмира халат до появления в дверях толпы. Он уже получил, что хотел, и даже больше. А утреннее приключение – приятный подарок перед самым трудным этапом подготовки к ритуалу.
Яростно сжимавший ятаган Обул быстрым шагом приблизился к тяжело дышащим любовникам, намереваясь утвердить свои права на брата. Насмешка, легко читаемая на лице киотца, выводила его из себя, вынуждая совершать необдуманные поступки. Но, прежде чем тяжелая ладонь коснулась мягкой щеки раба, эмир успел подставиться под удар сам. И стихло, казалось, даже дыхание ветра у самого края солнечного диска.
- Эбул… - за нападение на правителя со времен сотворения мира всегда было лишь одно наказание. – Прошу тебя…
Жадно взвывшие за стенами дворца пески яростными волнами разбивались о белые стены, пытаясь пробиться к своей жертве, желая насытиться его кровью. Обул принес Пустыне много даров, больше, чем сам эмир. Привозил из дальних стран караванами чаны, наполненные раздробленными костями диковинных животных, могущественных магов, отчаянных врагов. И с каждой новой песчинкой сила Пустыни росла, подпитывая и своего ставленника в мире людей. Обул искренне восхищался красотой и смертоностью той, что дала ему часть своей силы и вложила в руку клинок. Но стихия не знала благодарности, совести, справедливости. Только закон, порой излишне суровый и безжалостный, но всегда требующий немедленного исполнения. Теперь Эбулу осталось только решить – позволить черной госпоже разрушить дворец до основания, убив в гневе всех его обитателей, или же обречь на гибель собственного брата, не смотря ни на что оставшегося воином своей страны.
Впрочем, по взгляду мужчины ответ был ясен заранее. Он просто не имел права распоряжаться чужими жизнями в угоду собственным прихотям.
- Есть правила, Обул, которые даже я не в силах изменить, - покачал головой эмир, чувствуя, как теснее прижался к его спине Ланьлин, успокаивающе покрывая поцелуями обнаженную шею. – Пойдем, я провожу тебя.
Киотец увязался за мужчинами, ловко увернувшись от пытавшихся удержать его слуг, но отчего-то старался держаться ближе к бледному, словно полотно дею. Как будто собирался закрыть его своей грудью от бесчинствующей стихии.
Крытая галерея, полный прохлады и бодрящей свежести холл, полутемный коридор, со множеством скрытых в стенах ловушек – и вот трое стоят перед дрожащими от ударов песка дверьми. Сквозь щели порой проникали редкие песчинки, тут же принимаясь назойливыми мошками кружить в полосках света.
- Зачем, Обул? – поинтересовался напоследок эмир, берясь руками за тяжелый засов, и замер, ощутив широкие ладони брата на своих плечах. Они всегда были соперниками, детьми одной матери и жестокого правителя Пустыни. Они всегда ревниво следили за успехами друг друга, прекрасно понимая, как переменчива воля Судьбы. И все же, мужчины были братьями, чьи клинки ковались на крови одного джинна, чьи объятия были крепки, а искренность – безграничной. Потому Эбул не был готов вот так, по глупой ошибке, расстаться с деем и не выяснить все до конца.
- Потому что на его месте должен был быть я.
Свирепый вой песка за тонкой перегородкой, пустой и безжизненный взгляд златовласой куклы, и совсем не родственный поцелуй двух братьев, одному из которых должно сгинуть во чреве стихии. Мужчины пытались бороться за право побыть вместе еще мгновение, но колкая боль в позвоночнике, вызванная недовольством хозяйки их жизней задержкой, вынудила Эбула отстраниться от дея и вновь взяться за засов. Теперь братья поднимали его вместе.
- Обул! – услышал воин, шагнув с болезненно хлещущий по коже вихрь, и обернулся. – Ты просто немного опоздал…
Когда Пустыня забирает свою жертву, она не думает о пытках, не желает причинить как можно боли в наказание за ошибку. Она просто не умеет иначе. И сдирает неспешно пласт за пластом кожу, впитывая алые ручейки крови, наполняет собой легкие, разъедая тело изнутри, ломает кости в своих тяжелых нежных лапах, не позволяя человеку двигаться. Тогда поднявшийся до небес смерч становится алым, багровым, позволяя оставшимся в живых людям услышать предсмертные крики в назидание на будущее. Но сейчас…
Эбул изумленно смотрел, как Пустыня отбрасывает измученное тело брата в сторону и замирает в нерешительности между ним и дворцом. Как будто в попытке понять, определиться в правильности выбора. Тихий вздох справа, и Обул вновь шагает навстречу смерти, встречаемый яростным свистом и грохотом. Его золотые волосы мечутся под порывами жестокого ветра, делая фигуру еще более хрупкой.
- Ланьлин!
Да, можно рвануться за немым рабом, пытаясь утащить его, внезапно ставшего столь похожим на дея, во дворец. Но тогда погибнет истекающий кровью брат. Можно попытаться прорваться сквозь песчаный заслон, вытаскивая бессознательного Обула из лап госпожи, но тогда эмир уже не сможет увидеть безмолвного киотца и разгадать его тайны, ставшие сегодня еще привлекательнее. Эбул пытался сделать выбор, щуря от резкого ветра глаза и до крови кусая губы, но не мог. Не мог бросить брата на гибель, не мог нарушить правила, обрекая подданных на годы расплаты за этот проступок.
- Ланьлин! – на секунду обернувшись, чтобы подарить своему господину насмешливую улыбку, мальчишка уверенно шагнул в песчаный водоворот, подхвачиваемый наконец-то нашедшей виновника Пустыней. Еще мгновение можно было видеть выворачиваемое дорвавшейся до наживы хищницей тело, но после осталась только глухая стена песка. А слуги, минуя застывшего на пороге эмира, рванули к окровавленному Обулу, спеша отнести его к целителям.
- Я думаю, что поездка в Мехдишехр займет две недели с учетом состояния Обула, - эмир возлежал на подушках в Диване, так и не притронувшись к еде за несколько часов собрания. – Он не до конца поправился, но все же остается командующим янычар, а потому должен проследовать со мной. Возьмем паланкины и несколько целителей, способных пережить длительное путешествие по Пустыне.
- Так ли необходимо подвергать смертельной опасности обоих наследников? – вкрадчиво поинтересовался один из советников. Старика давно не устраивала кандидатура Эбула на троне Пустыни, но спорить с решением предков он не смел. И тем не менее, не оставлял попыток изменить ситуацию в свою пользу.
- Шайтан признает только силу. Только мечом можно остановить их бесчинства, - парировал правитель. – И я не желаю лишний раз пользоваться милостями госпожи без веской на то причины.
- Неужели во всем эмирате не найдется больше воинов, способных защитить вас? – включился в беседу визирь, заставив эмира раздраженно смять ягоду в пальцах.
«Иблис! – думал он, чувствуя, как стекает по кисти липкий сок. – Они все против меня. Как будто не сами неделю назад настаивали на рейде в Мехдишехр. Как же трудно противостоять им… Ланьлин, зачем ты сделал это?»
Картина тающего в песчаной дымке раба не пропадала ни на секунду, мешая сосредоточится. Киотец нашел лучшее решение возникшей дилеммы, пожертвовав собой во благо государства, Эбул и сам поступил так же. Но отчего-то терять мальчишку оказалось слишком болезненно.
- Мы выступаем на закате, чтобы ночью преодолеть как можно большее расстояние, - пресекая все возможные возражения, поднялся с подушек эмир. – За время моего отсутствия подготовьте все для строительства нового дворца.
- Но… – растеряно переглядываясь с советниками, протянул визирь, - Наша казна почти пуста. Мы просто не можем позволить себе еще одно строительство.
- Потому я и даю вам время, чтобы найти средства.
Поспешно удаляясь прочь от зала собраний, Эбул напряженно старался сдерживать рвущийся наружу крик. Обрести и тут же потерять кого-то безумно дорогого и важного оказалось сложнее, чем он предполагал ранее. Обменять бесценный дар судьбы на долг собственному государству теперь казалось ошибкой, повторять которую эмир больше не собирался. И меньше всего мужчине хотелось оставаться в этом дворце, поминутно вздрагивая от взглядов слуг или воспоминаний.
Киотец искусно умел превращаться в других людей, при этом оставаясь самим собой. И теперь Эбулу казалось, что Ланьлин просто набросил на себя очередную иллюзию, став трудолюбиво трущим полы темнокожим мальчиком или холодно скользнувшим по его телу взглядом стражем у дверей. Это напоминало сумасшествие, даже больше, чем раньше. Не хватало возможности коснуться раба, почувствовать вкус его губ, гладкость кожи…
Эмир и сам не заметил, как в раздумьях остановился на крыльце дворца, уцепившись взглядом на окровавленную кучу тряпья в песке. Приказ убрать с глаз долой мусор застрял в горле, когда на мгновение приоткрылись скованные красной коркой глаза, пронзая мужчину такой родной пустотой кофейного цвета.
Пока валившееся с ног от усталости целители обрабатывали раны Ланьлина, эмир ни на секунду не выпускал тонких пальчиков раба из своих рук, не в силах поверить, что пустыня все же отпустила его. Содранная почти до костей плоть на лице и не закрытых одеждой частях тела, разорванные почти в клочья внутренности – но мальчишка умудрился остаться в живых. И подгоняемые рыком господина врачи вливали в него исцеляющие настойки, растирали целебными мазями. Не забывая приговаривать, что больше они сделать просто не в силах. А лежавший на соседнем столе Обул все время отворачивал голову, не в силах смотреть на трясущегося над жалким рабом брата.
Раны дея оказались не столь серьезными, как у Ланьлина, потому мужчина смог встать уже к вечеру и отправиться собирать вещи для поездки. В том, что Эбул возьмет с собой киотца, он ни минуты не сомневался. А вот с самим мальчишкой все оказалось сложней: пришедший на зов эмира Рукхар сначала дважды проверил сознание раба, а потом долго и жадно пил из принесенного кувшина с вином.
- Он сумел обмануть госпожу и выбраться из мира забвения, - наконец, отдышавшись, произнес старик. – Притворился Обулом, чтобы отвести от него угрозу, а после… заключил с Пустыней договор, вынудив вернуть его тебе, мой господин.
- Но это ведь невозможно, - Эбул осторожно гладил раба по голове, не рискуя пока прикасаться к коже, - даже мне Пустыня отвечает только в храме.
- Похоже, мальчишка умеет гораздо больше, чем мы предполагали, - Рукхар, в отличие от эмира, не особо беспокоился за состояние раба и равнодушно провел ладонью по мерно вздымающейся груди.

Часть 6. Цена
глава проходная, написанная с целью описания некоторых аспектов существования мира

Каркаданны, глубоко проваливаясь мощными лапами в вязкий песок, неспешно двигались прочь от дворца эмира, увозя на своих спинах странно молчаливых людей. Большинство из всадников были вооружены, но ни грамма стали не открывалось взгляду случайного путника. Тщательно закопченные на огне клинки ятаганов, скрытые в одежде кинжалы и цепи, тончайшие иглы, начиненные ядом, ажурные звезды, выкованные мастерами с дальних островов – половину веса каждого из мужчин составляло его вооружение, и в два раза больше занимала поклажа, необходимая в пути. Потому янычары эмирского дворца предпочитали передвигаться на выносливых и малоподвижных каркаданнах.
Меж ними, рыча и сердито взмахивая крыльями, скользили подобные теням аралезы с молодыми воинами на спинах. Крикливые, вспыльчивые юноши не могли усидеть на спинах неторопливых каркаданнов, предпочитая изредка взмывать в небо на спинах своих крылатых собак, чтобы дать зверям разминку. Потому и носили из всего оружия лишь ятаганы да короткие луки, чтобы максимально облегчить свой вес. Но и другим оружием каждый из них пользовался не хуже старших товарищей – янычары вкладывали мечи в руки своих детей, едва желтый диск Луны трижды целовал белесые барханы Пустыни. Тогда же младенцы и щенки аралезов выбирали друг друга, чтобы следующие тридцать лет пройти бок о бок, рискуя животом во имя эмира. Уже после, когда псы от старости складывали крылья, не в силах больше подниматься в небо, молодые янычары отдавали их тела Пустыне и получали своего первого каркаданна.
Пока же пылкие юнцы с хохотом и криком метались между небом и песком, постоянно путаясь под лапами каркаданнов и заслуживая гневные оклики от старших товарищей. Хотя именно молодые янычары ярче горели в бою и, к сожалению, быстрее сгорали, отдавая свои тела и кровь Пустыне.
В центре каравана неспешно двигались, подстраивать под общий ход, маневренные ковры-самолеты, к сожалению, не приспособленные для поднятия больших тяжестей, а потому непригодных для перевозки отряда янычар. Но именно на них было проще всего поставить шатры для все еще не отошедших от ран Ланьлина и Обула. И естественно, эмир все время находился рядом с рабом, подпитывая того своей силой для скорейшего выздоровления. Тогда как дей уже через час пути переместился на спину одного из запасных каркаданнов и отправился инспектировать свой отряд.
Произошедшее с Ланьлином смущало сердце молодого военачальника, заставляя его все чаще оборачиваться на шатер брата. Немой мальчишка пожертвовал собой, чтобы вытащить Обула из лап Ямы, но при этом и сам остался жив. Словно заранее знал, на что шел, и чем все это закончится. Как ни прокручивал в голове сцену на крыльце дворца дей, он все никак не мог понять, что же случилось. И эта внешняя схожесть, которой еще недавно и в помине не было… Происходило нечто странное, не укладывающееся в привычные для Обула рамки, и мужчина терялся в догадках, начиная понимать азарт брата при встрече с очередной тайной.
Раздраженно тряхнув головой, дей сильнее натянул повод своего каркаданна, заставляя неповоротливую тушу двинуться вперед каравана.
- Мой господин, - в который раз заглянул в эмирский шатер один из взятых целителей, - вам нужно поесть.
- Я не голоден. Принесите еще восстанавливающих мазей.
Протянув старику опустевшую пиалу, эмир вновь вернулся к тревожному созерцанию Ланьлина. Магия и усилия врачей, конечно, помогли, но некоторые из оставленных Пустыней шрамов было просто невозможно залечить без ее на то согласия. И теперь, словно клеймо, напротив сердца мальчишки расходились колкими лучами в стороны шрамы, рисуя на коже розу ветров. К сожалению, излечить внутренние органы раба мазями также не представлялось возможным, и Эбулу пришлось полагаться только на собственную магию и надеяться на то, что Ланьлин все же выживет.
- Прошу простить меня, мой господин, - все рискнул подать голос, помявшись в сомнениях на пороге, целитель, - но еще одна доза мазей причинит вред вашему наложнику.
- Прочь.
Убедившись, что старик действительно ушел, эмир закрыл глаза и призвал на помощь все имевшиеся у него силы. Возвращать к жизни, вливая в чужое тело собственную магию, всегда было не самым приятным занятием, но все же он был готов отдать несколько лет собственной жизни взамен на еще один взгляд равнодушных ко всему карих глаз.
Их путь лежал через пустыню напрямую к цели путешествия. Хотя Эбул не мог не понимать всю степень опасности, но все же решил рискнуть, направляя караван в обход городов. Так у них оставалось больше времени, чтобы на обратном пути свернуть к Храму. Мужчина прикрыл глаза, вспоминая старую легенду, рассказанную ему матерью, и зашептал:
- Когда великая Пустыня еще не простиралась от моря до моря, когда безжалостное солнце убивало людей, забавляясь с тенями на песках, мимо крохотного оазиса шел человек. Одежды его были грязными и изорванными, а на лице стояла печать тяжелых мук и страданий. Но он узрел зелень листьев среди бесконечного песка и с криком радости бросился к ним, надеясь найти там воду. День сменился ночью, и вновь взошло солнце, а путник все шел и шел к своей цели, не в силах приблизиться к оазису хоть немного. Тогда пал мужчина на колени и взмолился великой Пустыне, прося дать ему хоть каплю живительной влаги. Его губы пересохли и потрескались от жажды, глаза почти ничего не видели от засыпавшего их песка, и все же госпожа поняла просьбу. Оазис оказался полным воды и трав, позволил путнику отдохнуть в своей тени, наладиться соком спелых фруктов со своих ветвей и уснуть среди корней деревьев. А ночью пришел дэв. «Что тебе нужно, дитя Иблиса?» - испуганно спросил путник. «Ты взял у пустыни воду, - ответил дух, - и заплатишь за нее своей кровью. Ты взял у нее плодов и заплатишь за них своей плотью». И напал дэв на человека, желая отобрать у него плату силой. И бились они всю ночь. И еще день. И пал дэв у ног усталого путника, обагрив песок черной кровью. А усталый человек, набрав воды про запас, поспешно двинулся дальше, к цели своего путешествия. Но сколько бы он ни шел, ни одного города не встречалось ему на пути, ни один караван не показывался вдали, и даже скорпионы со змеями словно исчезали при его приближении. Спустя семь дней путник умер в песках, отдав, наконец, Пустыне свой долг за еду и кров.
- Все потому, что госпожа ничего не дает бесплатно, - раздался от входа голос дея, и Обул вошел внутрь, пристально глядя на брата. – Мама часто рассказывала эту легенду, но я так и не понял, при чем тут храм.
- Он вырос на месте смерти путника в назидание потомкам. И рано или поздно каждый человек приходит к его порогу, чтобы услышать легенду, - улыбнулся Эбул. – Ты с новостями?
- Нет, я… Хотел узнать, как он.
Взгляды мужчин, один обеспокоенный, другой смущенный, скрестились на бесстрастном лице раба, выискивая признаки смерти или оживления. Но мальчишка все также походил на фарфоровую киотскую куклу, что подарил эмиру один из послов. Только подрагивали ресницы, да с приоткрытых губ изредка срывались еле слышные вздохи.
- Все по-прежнему. Даже врачи не знают, придет ли он в сознание…
- Эбул, - голос дея дрожал от волнения, - то, что ты сказал там – правда?
- Я не имею привычки лгать собственному брату, - нахмурившись, отрезал эмир. – И потому спрашиваю, почему ты до сих пор стоишь в присутствии своего господина?
Пустыня никогда и ничего не дает бесплатно, отбирая взамен на свою щедрость молодость, жизнь, любовь. И мало кто знает, что могущественный эмир, власть которого простирается от моря до моря, чей лик заставляет звезды светиться ярые, отчаянно завидовал собственному брату, который представления не имел о цене за титул. Сады и дворцы, магия и оружие, мужчины и женщины – все это великая госпожа клала к ногам своего подопечного. Эбулу было доступно таинство полета, тайны земли, речь живых существ. Только попроси… Пожелай, и весь мир будет подчиняться одному тебе, согласись, и не будет никого выше тебя, кроме Алраха и пророка его. Но взамен отдай тех, кого любишь.
Согласившись в ранней молодости на посулы госпожи, эмир потерял отца, сгоревшего от неизвестной болезни в три дня. Приняв в себя силу Пустыни, чтобы обеспечить защиту своим подданным, он потерял мать, заменившую по собственной воле Обула. И вскоре Эбулу предстояло заплатить братом за право зачать наследника престола. Потому мужчина все время своего правления старался избегать дея, боясь однажды проговориться ему за чашей вина. Бездушный, суровый и справедливый, идущий путем разума, а не чувств – таким должен быть истинный эмир. Такими становились все, кто садился на трон Пустыни и внося в ее казну свою плату.
Вот и сейчас, глядя на недовольно поджавшего губы брата, Эбул стряхнул с себя растекшуюся по телу неуместную нежность и взглядом приказал Обулу опуститься на колени, как это подобает подданным, и нарочно ударил по самому больному:
- Ты слишком часто стал забываться, дей. Сначала поднял руку на господина, после смеешь стоять в моем присутствии, словно считаешь себя равным. Мой раб пожертвовал жизнью, чтобы спасти тебя, и вот твоя плата за мою доброту?
- Прости, мой повелитель, - сквозь зубы прошипел Обул, вставая коленями на ковер в поклоне. Единственный раз, когда он почти смог поговорить с братом по душам, за последние семь лет. Дей лебезил, угождал, выполнял любые прихоти вечно равнодушного и холодного, что безлунные ночи, эмира. Но ни разу не был удостоен хотя бы искренней улыбки, благодарного взгляда. И все равно продолжал привозить лучших наложников, головы врагов, дары из других стран, надеясь получить хотя бы долю той нежности, что Эбул сейчас дарил Ланьлину.
Белая кожа, ничего не выражающие глаза, холодность и бездушие в каждом движении – раб и хозяин во многом походили друг на друга гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. Но если киотец был вынужден хранить свою маску под гнетом невидимых цепей, лишающих его свободы, то эмира ничто не могло оправдать. В который раз заглядывая в спокойные глаза цвета дамасской стали, дей читал там приговор себе и в который раз испуганно торопился уйти прочь.
Уже на спине своего каркаданна, Обул вспомнил, что хотел поблагодарить Ланьлина за спасение. Но глупая гордость не позволяла вернуться сейчас, когда эмир ласково с каким-то необычно беззащитным выражением лица перебирал пальцами светлые пряди волос раба. Эту улыбку дей видел на лице брата лишь в детстве, когда отец выделял время своим сыновьям среди бесконечных советов и приемов почетных гостей. Тогда Эбул был только принцем и охотно обучал брата владению мечом и борьбе, показывал тонкости обращения с луком и делился тайнами дворца. Тогда их действительно можно было назвать братьями.
А в пятнадцать Обул поддался на уговоры Эбула и отправился в отцовский гарем, дабы получить свой первый опыт. И там впервые увидел, каким мог быть будущий эмир, беззастенчиво беря то, что понравилось ему больше всего. Юный чернокожий наложник, со стоном ласкавший белую кожу принца, казался дею недостойным этого права, но насмешливый взгляд серых глаз и заговорщеский шепот оказали свое влияние. «Хочешь его?» - только и спросил тогда Эбул, а на следующее утро удовлетворенная молодым ярычаром наложница призывно улыбалась краснеющему мальчишке и танцевала, казалось, только для него.
За прошедшие годы Обул пробовал многих женщин, но ни одному мужчине не позволял касаться себя иначе, как в бою. Потому как его тело было предназначено для служения ему, единственному и луноликому, правителю великой Черной Пустыни, эмиру Эбулу аль-Кади.
Между тем, пока Обул метался между погонщиками, рыком подстегивая каркаданнов двигаться быстрее и ударами кизиловой палки разгоняя мечущихся под ногами аралезов, Эбул в своем шатре с улыбкой разглядывал лицо наконец-то очнувшегося раба.
- Как ты? – ставший за время своего сна похожим сам на себя мальчишка растеряно огляделся и тут же поспешно перетек в образ дея, скрывая свои истинные чувства. Потерявший несколько так нужных сейчас часов сна эмир, не стерпев равнодушия раба, рывком подтянул его к себе и впился поцелуем в губы. Сухие, оставляющие после себя вязкое сладкое послевкусие и покорно приоткрывшиеся навстречу господину пустыни.
Болезненно охнув, Ланьлин оттолкнул придавившего было его к ковру Эбула и тут же потянулся за новым поцелуем, словно мучимый жаждой путник – за чашей вина. Но утомившийся за время бдений над бесчувственным телом раба эмир только нежно провел губами по пахнущей целебной мазью и песком шее и провалился в черную бездну сновидений.
Киотец же поспешил выбраться из шатра и застыл на краю ковра, восторженно разглядывая открывшийся ему вид: по черному песку, прочерчивая в нем глубокие борозды, неспешно двигались массивные туши каркаданнов. Меж ними, под хохот и крики наездников, скользили подобные теням аралезы. А вокруг, теряясь в белесой дымке у самого горизонта, парила жаждущая жертв Пустыня.
- С ума сошел? – Ланьлин не успел и головы повернуть, как разгневанный Обул рывком перетащил его на своего каркаданна и крепче прижал обнаженной спиной к жестким пластинам доспеха. – Ты же мог упасть!
С легкой улыбкой превосходства на губах киотец запрокинул назад голову, чтобы увидеть глаза разгневанного его поведением дея, и на миг позволил взгляду потерять стеклянное бездушие…
В полдень, когда янычары, стреножив животных и поставив навесы от палящего солнца, спокойно уснули, эмир неторопливо вышел из своего шатра, поминутно потягиваясь и зевая. К сожалению, сейчас это только мешало, не давая сосредоточиться на призыве к Пустыне, и мужчине приходилось постоянно трясти головой, сбрасывая сонное оцепенение. Ноги увязали в зыбком песке, который уже тонкими струйками набился в открытые чувяки, неприятно налипая на кожу. Через полчаса они начнут немилосердно колоться, а через три – медленно убивать. Гораздо раньше начнет ломить спину и поднятые ладонями к небу руки, а солнечные лучи раскалят кожу и волосы настолько, что придется прибегать к помощи целителей и восстанавливаться вплоть до следующего привала. И так – всю дорогу.
Янычары никогда не расставляли дозорных, пока эмир был с ними, обосновано считая, что госпожа убережет своего подопечного от любых напастей, а заодно и их. Правда, никто из них не догадывался о цене своего спокойного сна.
Пустыня ничего не отдает даром. Произнесенный быстрым шепотом призыв к пескам, острая боль, расходящаяся плотным потоком из центра груди к пальцам, и несколько часов неподвижного стояния в центре лагеря, удерживая над головой искрящийся купол из песка и света. Он способен защитить от джиннов и дэвов, помешать стрелам и мечам, может противостоять силе самого Алраха, но… только пока вызвавший его человек остается недвижим и спокоен.
К сожалению, Эбул слишком давно не путешествовал на дальние расстояния, предпочитая принимать послов у себя во дворце. Руки слишком быстро затекли, отозвавшись колкой болью в кончиках пальцев и неприятной ломотой в плечах. В напряженную спину, казалось, кто-то медленно вворачивал остро заточенный ятаган, а ноги свело от долгого стояния. Хотелось хотя бы сесть, глотнуть вина, опустить ненадолго руки, но принявшиеся кружить в странном танце тени за пределами купола выглядели слишком хищно, чтобы можно было позволить себе расслабиться хоть на секунду.
Простояв всего четыре часа, Эбул понял, что не выдержит. То ли Пустыня сменила милость на гнев из-за потери жертвы, то ли сам эмир потерял навык, но держаться он больше не мог, чувствуя, как тени все сильнее сдавливают стены купола. И когда по его талии, скользнув под халат, прошлись легкими касаниями тонкие пальчики, мужчина испуганно вздрогнул, едва не потеряв концентрацию.
А Ланьлин с холодным взглядом промассировал руки и спину своего господина целебными мазями и поднял руки вверх, сплетая свои пальцы с пальцами эмира, позволяя тому переложить часть своего груза на хрупкие юношеские плечи.
- Спасибо.

Часть 7. Мехдишехр.
Проснувшиеся первыми янычары могли наблюдать весьма странную картину: эмир и раб стояли посреди лагеря на коленях, крепко обнимая друг друга, и… спали. Благодаря своевременной помощи Ланьлина Эбулу удалось удержать щит до тех пор, пока солнце не коснулось своим краем песчаных барханов - в темноте духи неверных не рисковали нападать на караваны, опасаясь стать добычей шайтанов. Но сил дойти до шатра ни у одного из них уже не осталось, потому оба рухнули в горячий песок там, где стояли.
Проснувшийся в числе первых дей первым делом подхватил на руки так и не проснувшегося Ланьлина и только потом отдал приказ своим янычарам перенести эмира в предназначенный ему шатер. А сам, закутав мальчишку в дастархан, всю ночь держал его на руках, украдкой разглядывая и пытаясь понять произошедшее накануне.
С легкой улыбкой превосходства на губах киотец запрокинул назад голову, чтобы увидеть глаза разгневанного его поведением дея, и на миг позволил взгляду потерять стеклянное бездушие. Обул слишком часто смотрел в небо, чтобы не узнать сейчас огненно-туманный вихрь звездопада. Когда расчерчивают искристыми линиями темно-синее полотно неба хосты комет, отражаясь в песках смутными проблесками пламени. И кажется, что сам Алрах решил спуститься на землю, чтобы коснуться рукой застывшего в изумлении и восхищении янычара.
А мальчишка, не отрывая взгляда от лица Обула, стал вдруг похожим на принца. Того самого Эбула, с которым у дея были связаны самые счастливые воспоминания детства и юности. Шальная улыбка, полный затаенного веселья взгляд, кожа белая, словно снег на вершинах гор, тонкие пальцы, как у продажной женщины, и мягкое, податливое тело, жарко отвечающее на каждое прикосновение.
Он так и не осмелился коснуться принадлежащей брату игрушки, с трудом вырвавшись из вязкого тумана собственных желаний. Но и отпустить от себя также не мог, всю дорогу вдыхая аромат жасмина и розового масла, пропитавшего кожу раба насквозь. От каждого движения мальчишки дей замирал и пытался унять покалывание в кончиках пальцев, убедить себя не касаться ладонью длинной шеи. Да, Ланьлин не был его братом, и их сходство казалось иллюзией, игрой света на таких разных лицах, и все же, по прошествии семи лет, Обул предпочел поверить в иллюзию, нежели продолжить добиваться неприступного эмира.
Подчиненные дея украдкой поглядывали на своего начальника. Ежесекундно следя за малейшим его движением. Молодые янычары посмеивались и тихонько распределяли очередь на раба с кукольным лицом. Старшие воины неодобрительно покачивали головами, но молчали. Непреложным законом пути было невмешательство в личные дела друг друга, а если Обул решил завести себе мальчика для согревания постели, то это только его решение. И никого не касались их странные отношения, пока не приносили вреда.
Так прошли пять дней пути. Каждое утро на рассвете эмир заставлял себя подниматься и выходить в центр лагеря, чтобы защитить подданных, и каждое утро к нему присоединялся Ланьлин с пиалой, наполненной целебной мазью и кувшином вина. Что мальчишка делал ночью, Эбул не знал, но все же был благодарен киотцу за помощь. И наслаждался исходящим от него теплом, не смотря на удушающий жар пустыни.
Усталость от дороги брала свое, и как бы ни старался эмир облегчить путь янычарам, к Мехдишехру караван подошел вымотанным и обессиленным. Неизменный пейзаж, невозможность свернуть и позволить взгляду и телу отдохнуть в тенистых оазисах, а также иссушающая жара со сковывающим холодом изматывали воинов сильнее самого жаркого боя. На пятый день даже аралезы неохотно трусили по песку, вывалив из пастей красные языки.
Потому минареты и серебряные купола города люди встретили усталыми улыбками и вздохами мнимого облегчения. В этот день им не придется спать, а значит, уже завтра будет ломить все тело у тех немногих, кто выживет в предстоящей схватке. Но сначала путники двинулись к дворцу бея, чтобы дать животным отдохнуть и подготовиться к схватке.
Блестя медью и сталью в лучах розового восхода, ворота призывно распахнулись перед караваном, выплескиваясь на путников пестротой и гомоном базара. Словно южные птицы своими яркими крыльями, взмахивали торговцы яркими шелками и парчой, дурманили разум свежими еще ароматами фрукты, гомонила детвора, ужами скользящая меж прохожих и норовящая запустить тонкие пальчики в их кошели, и откуда-то со стороны доносился пряный аромат специй. Все здесь: и шум, и краски, и запахи, соединялись в переливчатую мелодию Востока, напоенного древними сказаниями и тайнами. Базар – это место, где можно купить все, чего только душа пожелает. Здесь и тяжелые кольчуги северных мастеров, и легкие копья чернокожих воинов с юга, и поющие ласковыми голосами роскийские гусли, и заговоренные от всех демонов и духов мечи. Стоит шагнуть в бурлящий водоворот, и под резкие крики торговцев закружит неопытного путника вихрь из рук и взглядов темных глаз.
Обул поспешно натянул поводья каркаданна, когда перед зверем словно из-под земли вырос высокий парень в одних шальварах и нагло усмехнулся, глядя в глаза Дею.
- Пошел прочь! – в раздражении замахнулся на оборванца мужчина, придерживая на всякий случай за талию сладко спящего Ланьлина.
Парень только еще шире улыбнулся и внезапно, высоко подпрыгнув, махнул рукой перед глазами каркаданна, от чего зверь взвыл и попытался встать на дыбы. Шафран. Специфический аромат резанул по обонянию мужчины, отчаянно пытавшегося усмирить взбесившееся животное. Кто бы мог подумать, что толстокожие гиганты до безумия боятся запаха самой популярной специи? А незнакомец тем временем все с той же широкой улыбкой скользнул куда-то в подворотни мимо тут же пришедших дею на помощь янычар.
- Обул, какого Иблиса? – недовольный ранней пробудкой эмир еще больше взбесился, увидев Ланьлина в объятиях брата. И то, как мальчишка доверчиво льнул к груди воина, равнодушно оглядывая суету вокруг, и то, как уверенно и собственнически придерживал Обул закутанную в темно-синий шелк фигурку раба, не давая ему соскользнуть на землю – все вызывало в мужчине волну неконтролируемого гнева.
- Эбул, успокойся. Не мог же он круглосуточно сидеть в твоем шатре, - поднимавшиеся с земли вокруг разгневанного эмира струйки песка смыкались над его головой черно-золотым переливчатым клинком, способным убить человека одним ударом. И дей поспешил передать так и не проснувшегося раба его законному владельцу, поминутно прося прощение. Вот только никто не заметил, как вновь неуловимо изменились черты лица Ланьлина, вновь делая его похожим на Обула.
- Никогда больше не смей прикасаться к нему, - рыкнул на брата Эбул и поспешил внести мальчишку под свод шатра, дабы не привлекать к нему излишнего интереса окружающих. О том, что местный градоначальник также может заинтересоваться юным рабом, он подумал слишком поздно.
Адил ибн Асад явно остался неравнодушен к киотцу, которого Эбул после взглядом и намеков бея все же решил взять с собой. Хорошо знакомый с предпочтениями эмира, градоначальник не торопился предлагать деньги за мальчишку, вместо этого умело упоминая о хранившихся в его сокровищнице таинственных вещах в сухое обсуждение боя.
- Джиннов можно победить мечами, выкованными самим Рустамом, один из которых есть у меня, - пустые и безжизненные глаза Ланьлина вновь оглядели закутанного в парчу толстяка и вернулись к равнодушному созерцанию своего господина. Конечно, изначально Эбул приказал мальчишке надеть маску с хламидой, дабы скрыть его от посторонних глаз, но отказать хозяину дома в просьбе показать свое новое приобретение не мог. И, скрипя зубами, наблюдал, как жадно смотрит на киотца бей. Потому речь эмира была излишне резкой, обрывистой, а решения слишком поспешными.
- Мои янычары способны справиться с горсткой джиннов самостоятельно. Также я сам помогу им, призвав силу Пустыни.
- Не лучше ли перестраховаться? И советую оставить мальчика в моем дворце, так он будет в безопасности.
- Ты забываешь, Адил, кто здесь эмир. Ни богатства, ни слуги, ни весь твой город не стоят моих рабов.
- Отказываешь хозяину? – недовольно прищурившись, поинтересовался бей. – Я ведь имею право забрать твоего раба силой, и Пустыня тебе не поможет – даже она не в силах преступить закон.
- Отказывать? Ни в коем случае, - притянул к себе поближе Ланьлина Эбул. – Но как гость я вправе попросить у тебя для боя любого из твоих подданных… Сына, например.
Бей гордо вздернул подбородок, пытаясь не показать страха перед угрозой господина, но все же был вынужден признать свое поражение. Проклятый много лет назад рассерженной за пренебрежение к себе пери, мужчина больше не мог иметь детей, а потому оставлял после себя единственного сына. Слишком вспыльчивый, слишком безрассудный, слишком глупый для будущего градоправителя наследник с головой пускался во все тяжкие, заставляя сердце отца замирать в ужасе. Но каким бы ни был принц Мехдишехра, один раб не стоил его жизни.
Потому на закате за ворота города путники вышли все в том же составе, что и вошли. Только теперь впереди двигались, роя носам песок, аралезы, выискивая признаки джиннов, за ними осторожно и максимально быстро передвигались пешие янычары, оставив большую часть поклажи в городе, и в самом конце на ковре-самолете летел эмир в компании раба. Именно он с высоты и заметил в сгущающихся сумерках зыбкие тени и криком предупредил воинов о приближающейся опасности.
Убить шайтана невозможно. Это знают даже дети. Но посадить в зачарованный кувшин, лишив свободы на долгие годы, под силу достаточно смелому и ловкому магу. К сожалению, темные джинны тоже знали об этом, а потому во всех битвах стремились как можно скорее расправиться с главной угрозой, почти игнорируя воинов. Потому-то, перелетев в центр строя, Эбул и поспешил затеряться среди янычар, надеясь, что амулеты и чары на клинках других отвлекут духов от него. Большой проблемой стал Ланьлин, который не мог или не хотел двигаться быстрее обычного и наверняка не смог бы увернуться от удара джинна при нужде. Таскать мальчишку за собой было еще опаснее. Оставить на поруки одному из воинов – эмир не настолько доверял отряду собственного брата.
- Я присмотрю за ним, - распознал метания господина дей и подошел, чтобы предложить свою помощь.
- Я справлюсь, - рыкнул Эбул. Ему не нравилось происходящее. И дело было даже не в окружавших горстку людей джиннах, а в нем самом. Как будто кто околдовал эмира, заставляя его постоянно цепляться за раба и ревновать киотца ко всему подряд. Сколькими наложниками правитель спокойно делился со своими гостями, скольких продавал назад на невольничий рынок, но именно этого не мог отпустить от себя ни на шаг, мгновенно начиная злиться и пытаться вновь приблизиться к рабу. Хуже всего, что эти изменения заметили и окружающие.
Услышав насмешливые речи из уст молодых янычаров еще на базаре, Эбул сейчас мстительно поставил их вперед, зная наверняка, что парни погибнут в первые же минуты боя. И даже Обул не смог остановить вспылившего из-за мелочи эмира.
- Эбул, ты не сможешь одновременно следить за мальчишкой и управлять пустыней. Позволь мне позаботиться о нем, - убеждал дей брата, понимая безнадежность своих попыток.
- Он останется со мной.
Так, за спором, их и застали налетевшие песчаными тенями шайтаны. И сколь бы сильно ни были заговорены ятаганы воинов, как бы спешно не стали люди выстраиваться в боевой порядок, они уже безнадежно опаздывали, неразумно подставив духам спины. Первыми пали на песок снесенные одним взмахом призрачной руки головы тех янычар, что Эбул наказал за недозволенные речи. Следом хлынула, питая жадно запульсировавшую Пустыню, густая темная кровь.
- О Алрах… - эмир и дей, удерживая все также равнодушного к происходящему раба, рванули в сторону от места боя, надеясь выгадать хотя бы несколько минут времени, необходимые для призыва сил Пустыни. К сожалению, из-за не желавшего двигаться быстрее мальчишки скорость их неизбежно падала, зля уже обоих мужчин и заставляя покрикивать на киотца. – Шевелись!
Крики людей за спиной, хохот шайтанов, поднявшийся внезапно ветер, еще больше мешающий продвижению к цели – они сами допустили главную ошибку, поддавшись своим страстям. Уже оборачиваясь, чтобы встретить смерть лицом к лицу, Эбул знал, что прошедшего вслед за Обулом всю пустыню отряда янычар больше не существует. Знал это и дей, вставая с братом плечом к плечу и силой заталкивая мальчишку себе за спину.
- Тебе это ничего не напоминает? – спросил он у эмира, вскидывая кривой ятаган.
- Напоминает, но, боюсь, в этот раз нам живыми не выбраться! – ветер набирал силу, закручивая вокруг троих оставшихся в живых песок глубокой воронкой, от того приходилось кричать, чтобы собеседник услышал хотя бы часть фразы. Но Обул, кажется, понял и кивнул, устремляя взгляд на влетавших сквозь песчаную стену джиннов.
Как ни странно, духи не торопились нападать на братьев, разглядывая их с явным интересом. Люди же также старались не двигаться, желая пожить еще немного.
- Что вам понадобилось в наших землях? – наконец-то подал голос после долгого молчания один из шайтанов.
- Ваших землях? Этот город принадлежит эмиру, и вам здесь не место! – почувствовав одобряющее прикосновение тонких пальчиков Ланьлина к своей спине, выкрикнул дей.
- И от чего же этот трус не явился сам?
- Я явился, - встретился взглядом с джинном Эбул. В отличие от брата, он не собирался кричать во весь голос, понимая, что духи и без того прекрасно его слышат. – И приказываю вам вернуться в свой мир.
- Вот как? – шайтан задумчиво склонился к мужчине, словно изучая его лицо, а после перенес внимание на затихшего позади мужчин Ланьлина. – Мы уйдем… Если ты отдашь нам своего раба.
- Зачем могучим джиннам обычный мальчишка? – Обул, пораженный предложением шайтана, тут же попытался намекнуть брату, чтобы соглашался, но тот проигнорировал дея. – Он даже говорить не может.
- «Обычный мальчишка»? – расплылся дух в довольном оскале. – похоже, ты и сам не знаешь, кто стоит у тебя за спиной… Что же, тем интереснее будет наблюдать за твоими муками. Идите, но если ты, эмир, решишь спасти свою жизнь, ты вернешься и отдашь нам Насмешника…
Мазнув напоследок когтями по груди Эбула, шайтаны со смехом растворились в медленно опадающей песчаной дымке. На груди правителя расползалось кровавое пятно, а за спинами мужчин недовольно хмурился под маской Ланьлин. Ему казалось, что джинн сказал жертве слишком многое.

Часть8. Храм
Из Мехдишехра братья практически убегали. Захватив с собой немного еды и ограничившись парой ковров-самолетов в качестве транспорта, они покинули город под прикрытием вечерних сумерек, служивших лучшей маскировкой, чем что бы то ни было. Встреча с беем грозила долгими разбирательствами, осуждением, к которому Эбул оказался не готов, потому даже взятые для наблюдения за здоровьем Обула и мальчишки целители не узнали о бегстве своего господина. И так, скользя над гомонящим базаром, эмир и дей в компании молчаливого раба в маске в смятении кусали губы, пытаясь понять причину произошедшего. Наверное, впервые за несколько последних лет они сейчас тихо переговаривались между собой, стараясь, чтобы киотец не услышал ни слова из беседы.
- Ты же понимаешь, что он опасен, - обеспокоено втолковывал брату Обул, украдкой разглядывая словно закаменевшего в одной позе мальчишку. – Знаю, что сам привел его к тебе, но…
- В нем есть тайна, Обул, - эмир расслабленно откинулся на спину и принялся разглядывать мерно поблескивающие в вышине звезды. – Я просто не могу опустить его сейчас.
- Мальчишка погубит нас, и тебя, и меня, если мы от него не избавимся.
- Давай подождем хотя бы до Храма, - посмотрел на дея Эбул. – Обещаю, даже если не получу там ответа на свой вопрос, оставлю Ланьлина на пороге.
- До Храма, - хмуро кивнул Обул, прекрасно понимая, что киотец отправится с ними домой. Его брат был слишком увлечен тайнами и загадками, зачастую теряя из-за них голову. И, что еще хуже, теперь был увлечен и самим рабом, неосознанно пытаясь притянуть мальчишку ближе к себе или хотя бы касаться тонких пальцев.
Дей задумчиво смотрел, как эмир сжимал в тисках объятий свою игрушку, утыкаясь носом ей в макушку, и пытался забыть. Забыть о существовании того, другого, Эбула. Который умел открыто смеяться, все время норовил потрепать младшего брата по волосам, был готов бросить все ради очередной авантюры. Того, кто не был эмиром и не смотрел равнодушно на безжизненное тело отца. Того, на чью взаимность можно было надеяться… Сейчас оставался только великий правитель Пустыни, могущественный эмир, ногами попирающий небо. Холодный и бездушный, как и его госпожа, как и застывший в его руках раб.
Удивительно, но маска на лице Ланьлина не казалась чужеродной, словно мальчишка вновь набросил одну из своих иллюзий, копируя другого человека. Все тот же мертвый взгляд, ни капли эмоций на гладком фарфоре лица, полная неподвижность – киотец казался отключенной заводной игрушкой. Словно и не было в нем никогда жизни, словно не было того звездопада в глазах, вытягивающего душу. И теперь, прокручивая в голове все произошедшее, Обул с ужасом понимал, что это они с братом были игрушками в тонких ручках раба.
Ланьлин шутя превратил двух взрослых мужчин в одержимых им одним фанатиков. Неужели забыл бы дей о джиннах, если бы рядом не было мальчишки? Неужели Эбул стал бы рисковать не только троном, но и судьбой всей Пустыни из-за немого раба? И все же они забыли, рисковали, но позволить себе избавиться от киотца не могли. Слишком сильной оказалась его магия, привязавшая братьев.
А эмир, держа в объятиях свою игрушку, пытался понять, как же так случилось, что он изменился за столь короткий срок? Еще месяц назад он бы, не задумываясь, оставил Ланьлина во дворце, доверив его жизнь целителям, а сам спокойно расправился бы с шайтанами. Но неудачи на поле боя были не столь страшны, как поражение в битве с собственными страстями. Эбул прекрасно осознавал, что в последнее время стал слишком раздражителен, зачастую из-за мелочей, несдержан, рассеян. Он раз за разом нарушал данное когда-то самому себе обещание не проявлять истинных чувств при подданных, но неизменно срывался то на крик, то на гнев. И это заставляло чувствовать собственное бессилие перед сложившимися проблемами.
Эмир действительно стал зависим от своего раба. Он жаждал услышать голос Ланьлина, хотел чувствовать его ответный жар на свои прикосновения, а не вечный холод каменного изваяния. Хотел. Но словно боялся получить желаемое. И потому придумывал новые отговорки, чтобы не допустить окончательного сближения между ним и мальчишкой, чтобы оставить хоть кусочек окружавшей киотца тайны.
Последнее так же беспокоило мужчину: запутавшись в собственных чувствах и желаниях, он забросил попытки разгадать секрет своего раба и покорно плыл по течению. Конечно, такое случалось и раньше, когда очередная игрушка оказывалась слишком привлекательна внешне, чтобы тратить время на догадки и умозаключения. Так было с Амином, и юноша неделю провел в постели господина, не смея сделать шаг за порог спальни. Но раньше мужчина услаждал плоть и с новыми силами брался за штурм тайн и загадок. Теперь же что-то останавливало его, не позволяя преступить грань и стать еще ближе к Ланьлину. Как будто он мог увидеть или почувствовать нечто запретное…
- Он играет с нами, - внезапно уверенно и ясно заговорил Обул, привлекая внимание эмира. И в этот раз он не боялся того, что раб может услышать их беседу. – Притворяется дорогими нам людьми, чтобы заставить верить себе. Вспомни, сначала он был копией Амина, после стал мной, чтобы привязать тебя к себе, даже твой образ набрасывал в попытке околдовать меня, но на меня это почему-то не подействовало, - здесь мужчина покривил душой, потому как желание увидеть тот взгляд еще раз не пропадало ни на мгновение, только усиливаясь. Но брату знать об этом было совсем не обязательно. – Мальчишка просто пытается вызвать у тебя доверие! Что если он совсем не тот, за кого себя выдает?
- Он действительно выдает себя за другого, - с трудом сдерживая мгновенно вспыхнувший гнев, улыбнулся дею Эбул, - но тем важнее нам выяснить его истинное лицо. О том, что Ланьлин скрывает от нас нечто крайне важное, догадаться несложно. Куда сложнее выбить из немого тайну.
- И все же я настаиваю… - Обул попытался вразумить брата, но наткнулся на непробиваемую стену его упорства.
- Ближайший к нам город – Семнан. Там и задержимся до завтра, - оборвал янычара эмир и вновь вернулся к созерцанию Пустыни.
Дей был прав, всего лишь парой слов он сумел расставить все по местам, вернув Эбула с небес на землю. За пару лет, что Амин провел в его дворце, мужчина успел привязаться к беловолосому наложнику, пожалуй, сильнее, чем к кому бы то ни было. Наверное, потому и потянулся неосознанно к Ланьлину, увидев в нем того наивного и забитого нищенской жизнью паренька. Амин был нежен, податлив, мягок, тогда как киотец стремился подавлять, и даже поцелуи с ним превращались в борьбу за право вести.
Обул всегда был рядом, незримо поддерживая и предлагая руку помощи, чтобы Эбул ни делал, как бы ни ошибался. Надежный, прямолинейный, голодными глазами взиравший на своего собственного брата, он вызывал у правителя ни с чем не сравнимую теплоту в сердце. Дею всегда можно было рассказать все вплоть до самых страшных тайн, получив в ответ лишь печальный взгляд и тяжелое прикосновение сухой горячей ладони к пальцам. Увидев знакомую насмешливую улыбку у Ланьлина, Эбул решил, что и этот мальчишка окажется так же предан и честен со своим господином, хотя раб ни жестом, ни взглядом не давал повода для таких выводов.
И все же эмир поддался на уловку раба, неосознанно связав внешность с ролью в своей жизни. За что и заплатил: разумом Амина, жизнями янычар и жителей Мехдишехра, собственной пошатнувшейся властью. И теперь нужно было исправлять свои же ошибки.
- Семиан, - вырвал эмира из мира раздумий голос Обула. – Во дворец бея?
- Да, сегодня мне понадобится широкая постель. – Эбул с улыбкой теснее прижал к себе мальчишку, оглаживая ладонью не скрытую под тканью шею. – И ты проведешь эту ночь со мной.
Старый Ашраф принял путников с радостью, мгновенно отправив слуг готовить для высоких гостей купальни и покои для сна, а сам в это время принялся расспрашивать братьев о цели путешествия.
- К сожалению, в этот раз наших сил не хватило, чтобы справиться с некоторыми проблемами, - неохотно заключил Эбул, неожиданно для самого себя нервничая из-за отсутствия рядом Ланьлина.
- Что же случилось, мой господин, если даже вы не смогли совладать с этим? – с улыбкой склонил голову старый бей, подливая гостям еще вина.
- Джинны напали внезапно, и их было гораздо больше, чем мы рассчитывали, - солгал Обул, заслужив благодарный взгляд от брата.
- Какая жалость, - Ашраф покачал головой, задумавшись на секунду, и продолжил. – Не подумай, мой господин, что я сошел с ума, но мне кажется… Мне кажется, ты потерял себя в своих загадках. Как давно ты чувствовал что-либо, не связанное с ними?
- Эмир не должен руководствоваться чувствами, принимая решения. Каждое его слово должно быть подобно удару остро заточенной сабли, - процитировал Эбул.
- Твой отец был мудрым человеком. Но ты – не он, мой господин. И твои решения все чаще основаны на пустых эмоциях, нежели трезвом расчете.
- Ты смеешь сомневаться в моей власти? – дей едва успел удержать брата, рванувшегося вперед для атаки на бея.
- Нисколько, о лучезарный. Я лишь высказываю свои мысли о твоей жизни, повелитель.
- Держи их при себе, - рыкнул эмир, поспешно удаляясь в свои покои вопреки всем законам вежливости.
- Эбул, - окликнул Ашраф мужчину уже у самых дверей, - твоя сила заключена в разуме. Лишь он может бороться с иллюзиями и ошибками. Но верным путем ведет нас лишь сердце.
Ворвавшись в свои покои, эмир поспешил прогнать всех слуг и опуститься на постель рядом с успевшим задремать Ланьлинем. Мальчишка успел снять иллюзию облика дея и становиться кем-то другим уже не стал, что несказанно порадовало мужчину. Так, равнодушным и безвольным, раб становился гораздо понятнее, чем играя очередную роль…
- Кто же ты такой? – легко коснулся ладонью щеки киотца Эбул. – Что ты скрываешь от меня?
Пальцы заскользили вдоль длинной белой шеи, под тонкую ткань халата, вырисовывая на коже кружевную вязь из слов и воспоминаний. Рассыпавшиеся золотой сетью по подушкам волосы – Амин. Тонкий и гибкий, словно виноградная лоза. С улыбкой приникающий к губам своего господина в жарком поцелуе. Приоткрытые тонкие губы – Обул. Воплощение силы и мощи государства, верный, словно клинок. Жадно берущий то, что пожелает сам, подавляя одним своим дыханием власть господина Пустыни. Матово-белая кожа – Ланьлин. Загадочный, опасный, словно затаившийся в песке скорпион. Влекущий и манящий каждую секунду своего существования.
- Кто же ты? – выдохнул эмир, согревая дыханием губы мальчишки, и тут же приник к ним поцелуем. И вновь та самая вязка сладость, обволакивающая язык и небо подобно густому меду. Она казалась великолепнее вина из запасов эмирского дворца, слаще шербета, желаннее воды с жаркой пустыне. Эбул целовал своего раба, лаская кончиками пальцев теплую со сна кожу, и с непривычным для себя восторгом понимал, что Ланьлин отвечает. Едва-едва, словно пытаясь бороться с самим собой, но постепенно распаляясь и вырываясь из оков холодности.
Не Амин, не Обул – киотец, в чьих венах текла кровь воинов и магов, философов и целителей, чьими прародителями были сами драконы. Он послушно откликался на каждое прикосновения, до белых костяшек вцепившись пальцами в простыни, и пытался не стонать, задерживая в груди дыхание до горящих адским пламенем легких.
- Ланьлин, - эмир навис над мальчишкой, дожидаясь, пока тот взглянет ему в глаза, - я прошу тебя… Хотя бы сейчас сними свою маску.
Когда карие глаза изменились, обретая человеческое тепло и мягкость, мужчина уже не видел – раб рывком поднялся на локтях, целуя своего господина. Так, словно это был последний раз. Он кусался, царапал ногтями ткань халата на спине Эбула, пытался теснее прижаться к нему и… постепенно угасал, вновь падая в темноту своего холода.
Скорее почувствовав, чем осознав изменение в поведении мальчишки, эмир сам прижался губами к его шее, оставляя свою метку. Прерывистой цепочкой алых отметок прошелся по груди и вновь вернулся к сладким губам, неспешно развязывая пояс халата раба. Сейчас он не хотел править – только как можно дольше быть с тем, на миг показавшимся, Ланьлинем.
Киотец в который раз не сумел сдержать рваного стона, когда Эбул слегка прикусил его сосок, скользя рукой по животу к паху. Всхлипнул, отворачивая от своего господина лицо, когда тот обхватил пальцами его плоть. Испуганно распахнул глаза, почувствовав слезы на щеках, когда эмир коснулся пальцами его входа. Слово почти сорвалось с губ, но увязло в обилии новых ощущений, затопивших сознание.
Боль, пробивающаяся сквозь привычку подчиняться, заставляющая тело судорожно подаваться назад в попытке избежать проникновения. Тепло и тяжесть прижимающегося мужского тела, заставляющая сильнее гореть кожу и усиливающего жар внизу живота. Нежный поцелуй, изредка вытягивающий едва ли не силой сознание из небытия.
Войдя почти полностью в узкое тело мальчишки, эмир напряженно замер, позволяя ему привыкнуть, и совсем не ожидал, что Ланьлин вдруг требовательно вскинет бедра вверх, насаживаясь уже до конца и болезненно всхлипывая. Он словно цеплялся за что-то неуловимое, требуя с каждым разом больше боли, больше власти, больше наслаждения. Выгибался на шелковых простынях, впиваясь ногтями в плечи Эбула, стонал и хрипел, двигаясь все резче и быстрее, до крови закусывал губы в попытке хоть так усилить ощущения.
И мужчина поддавался этим требованиям, вколачиваясь в тело раба без капли нежности и ласки, изливая на него накопившиеся за все это время страх, злость, ревность, ненависть. Как будто пытался отомстить и одновременно с этим сделать своим окончательно. Он жадно глотал тяжелый и холодный ночной воздух ртом, вцеплялся пальцами в бедра мальчишки, оставляя на них следы своих прикосновений, впивался зубами в нежную кожу, пытаясь еще раз отметить, еще раз доказать, что Ланьлин – собственность господина Пустыни…
За нарастающим водоворотом своих ощущений ни один не заметил, как встревожено взвыли за стенами дворца пески, пытаясь пробиться к своему подопечному. И конечно, ни один из них не знал, что властвующие над пространством и временем джинны радостно вскликнули, благодаря небо за нежданный подарок. И конечно, не могли видеть, как встревожено взглянул в окно на мечущуюся в панике стихию старый бей.
Потому что в следующий миг Ланьлин с неожиданно чистым криком выгнулся под эмиром крутой дугой. Орошая свои живот и грудь белесыми каплями семени. Потому что следом за ним, до хруста костей сжимая в руках хрупкое тело, окунулся в бездну наслаждения Эбул. А Пустыня до самого утра недовольно шуршала песками под стенами дворца, превращая черно-золотые барханы в медлительные и от того жуткие волны.
- Благодарю за гостеприимство, - поклонился на заре Аршафу эмир и, легко подхватив на руки обессилевшего после ночи мальчишку, ступил на ковер.
- Куда вы теперь? – обеспокоено поинтересовался у него бей.
- В Храм Пустыни… - подошедший чуть позже спутников Обул не был готов к тому, что брат перебьет его, уверенно заключив:
- Домой. Я сам найду все разгадки.
Просто Эбул слишком хорошо помнил искрящуюся мириадами звезд бездну в глазах раба и его чистый крик, похожий на перезвон клинков на рассвете.

запись создана: 07.05.2010 в 22:01

@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези

---

ИХХХААА!!! Победа наша!!)))

Всех люблю, обнимаю и целую (особенно тех, кто голосовал за "Жирафика"), каждый из вас - чудо)))
Название: Страсти по жирафу
Автор: Tyrrenian
Бета: MelamoryBlack
Тип: слеш
Жанр: юмор, романс
Рейтинг: R
Дисклеймер: в тексте использован стих Николая Гумилева «Жираф»

узнать, за что

У нее ничего не осталось. У нее в кошельке три десятки на проезд да случайно забытый счастливый билетик в потайном кармашке. Денег еще хватит доехать до дома, а вот на счет обеда уже хуже. Разве что попросить взаймы у кого-нибудь из приятелей…
- Женщина! Ты, как всегда, подобна солнечному свету, отраженному в каплях прохладной росы! – раздался над ее головой жизнерадостный голос, а перед глазами появился букет белых гвоздик. – Прости, солнце, за убогие цветы, но в такую рань цветочницы похожи на укушенных в попу крокодилов, и я их боюсь.
Высокий худой парень нахально уселся на соседнюю парту и принялся потрошить свой набитый всякой всячиной рюкзак. Кармическое проклятье всего курса и Ольги в частности. Дорогая гитара, черные джинсы, кофта желтого цвета со ставшим традиционным изображением жирафа, копна рыжих волос, наглые голубые глаза и вечная улыбка во все пятьдесят пять зубов. Они дружили столько, что даже не могли вспомнить дату знакомства. Иногда обоим казалось, что их свели вместе еще в момент зачатия. Вот только если девушка была гордостью родителей и любимицей преподавателей, то рыжее чудовище вызывало только одно желание – пойти и напиться, потому как выдержать общение с Жирафиком больше двадцати минут в трезвом состоянии могли очень немногие. Наверное, поэтому его и приглашали на все вечеринки в качестве заводилы.
Впрочем, Ольга давно смирилась со своей ролью мамочки для друга.
- Спасибо, Марк, цветы очень красивые.
- Рад, что тебе понравилось. А теперь двигай свою попу в сторону, ибо мы желаем воссесть на престол почетного грызца науки.
- Мы? Николай первый?
- Мы: я и один нудный ботаник, который вчера не дал ребенку догулять на тусовке.
Девушка расплылась в улыбке: третья составляющая их неразлучной компании был вынужден контролировать степень сумасшествия Жирафика по ночам, когда сама Ольга часами просиживала за курсовыми и рефератами. Максим, в отличие от обоих друзей, умудрялся одновременно учиться и посещать все вечеринки в компании рыжего монстра. Как ему это удавалось – загадка даже для родных.
- Я не ботаник, - парень подошел к парте с другой стороны и, подобно Жирафику, зарылся в свою сумку едва ли не по уши. – Я просто умею правильно распределять свои силы.
- Во сколько вы вчера легли, неботаники вы мои? – поинтересовалась Ольга, помогая Марку вытряхнуть из рюкзака здоровенный том учебника.
- Эм… - парни дружно переглянулись и с удвоенной энергией полезли в недра сумок в поисках чего-то очень нужного.
- Вы что, еще не ложились?!
- Да ладно тебе, на лекции отоспимся, - легкомысленно махнул рукой Жирафик. – Вообще не понимаю, зачем инженерам культорология? Тем более экзамен. Тем более - летом!
- О да, мы в курсе, - не преминул съехидничать Максим, - летом ты предпочитаешь отдыхать и забивать на сессию как таковую.
- Между прочим, мне грозит красный диплом!
- Между прочим, - вставила Ольга, - благодаря нам.
- И ты, Брут?!
Марк хотел было, пафосно закатив глаза и прижав руки к сердцу, изобразить обморок, но в этот момент в аудиторию вошел преподаватель. И парню пришлось срочно усесться за парту.
- Доброе утро, дамы и господа, - с ходу начал мужчина лет тридцати на вид, одним движением стягивая галстук, - рад приветствовать вас в этой аудитории и поздравляю с началом нового учебного семестра.
- Ага, скоро лето, без поздравлений этого урода нам каюк, - проворчал, устраивая рюкзак под головой, Жирафик. По другую руку от Ольги Максим в точности повторял действия друга. Парни явно не собирались ближе знакомиться с новым предметом, предоставив это развлечение девушке.
- Вы совсем совесть потеряли? – дернула она их за рукава. – Я не буду тут одна, как дура, лекцию слушать.
- Солнце, нельзя потерять то, чего никогда не было, - Жирафик подмигнул подруге и вытянул ноги, неосторожно пнув впередисидящего. – Ну, прости, парень, тебя коснулись мои божественные ступни.
- Макс! Хоть ты не спи!
- Ладно, ладно! Я весел и бодр, - недовольно покосившись на удобно развалившегося на скамейке друга, парень поправил сползшие очки и изобразил бурную деятельность. – Давай же приобщимся к изучению столь нужного нам предмета.
- Не ерничай!
- Это было совершенно искренне. Я жажду приобщиться к мировой культуре и вдоволь насмотреться на толстых рисованных теток.
- Ты невозможен…
- Господа, я вам не мешаю? – парочка не заметила, как преподаватель оказался рядом с их партой, и теперь с виноватым видом смотрели на мужчину.
- Нет. А вы не могли бы постоять тут до конца пары? – соизволил приоткрыть один глаз Марк. – Вы так удачно лампочку загораживаете…
Спустя пять минут гневного монолога преподавателя о наглости и невоспитанности студентов, Жирафик прочувствованно всхрапнул и попытался повернуться на бок, едва удержавшись на узкой скамейке. Мужчина еще несколько секунд поразглядывал нахального студента, иронично закатил глаза и вернулся за свою кафедру, оставив парня досыпать недоспанное ночью.
- Ну надо же… - задумчиво протянул Максим, - а он даже адекватен.
- И красавчик, - добавила Ольга, разглядывая преподавателя. Коротко подстриженные черные волосы, которые явно при большей длине вились крупными кольцами, смолянисто блестя на солнце, грубые, резкие, черты лица, словно выточенные из камня не руками мастера, а временем и ветром, бледная кожа, на фоне волос казавшаяся почти белой, и жуткие провалы карих глаз. Настолько темных, что зрачка практически не было видно.
- Похож на графа Дракулу в отпуске.
- Точно. Так и вижу, как он с громким чавканьем, даваясь от жадности и притоптывая ногой от нетерпения, закусывает водку какой-нибудь гламурной девицей, - Максим протянул к девушке руки, изображая вышеозначенного вампира, а та пафосно откинула назад голову, открывая шею, и судорожно задергала руками в попытке изобразить предсмертные судороги. За своим развлечением друзья позабыли и о спящем Жирафике, и о разглагольствовавшем у доски преподавателе. А зря…
- Ууу… Коллега, мы его, кажется, теряем, - парень перестал душить Ольгу и обратил ее внимание на Марка. Тот уже позабыл о сне и теперь сидел, жадно вслушиваясь в слова преподавателя:
- …и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
- Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
На какое-то время ребята затихли, слушая глубокий баритон мужчины, читавшего стих. Вроде бы обычные слова, складываясь в удивительно красивые строки, заворожили студентов настолько, что даже вечно гомонящая галерка примолкла и уставилась на преподавателя.
- Все, - грустно заключил Максим, - Марк услышал волшебное слово. Мы потеряли еще одного друга в бескомпромиссной борьбе с жирафами…
Ольга только отмахнулась от друга, продолжая с восторгом внимать преподавателю.
- Итак, - произнес он, когда последние звуки разбились о тишину аудитории, - кто может назвать мне автора?
Жирафик, радостно блестя глазами поднял руку и, не дожидаясь разрешения, принялся отвечать. В это же время Максим поспешно пытался привести впавшую в ступор подругу в чувство. Чтобы Марк и сам согласился отвечать на лекции? Явление поистине уникальное и требующее занесения в анналы мировой истории.
Впрочем, Владимир, как представился чуть ранее преподаватель, оказался довольно неплохим лектором. Все время до конца пары студенты с ажиотажем вступали в дискуссии и забрасывали мужчину вопросами. Даже обычно пассивные ребята включились в общее действо, от чего лекция превратилась в беседу всех со всеми на тему «что такое культура?» И только Максим тревожно поглядывал на яростно спорившего с преподавателем рыжего друга, отмечая необоснованный восторг в его глазах.
По окончании лекции мужчине пришлось буквально сбегать от окруживших его плотным кольцом студентов, чтобы хотя бы добраться до следующей аудитории в целом состоянии.
- Вау! Он потрясающий! – энергия из Жирафика традиционно била ключом, но сейчас она несколько затерялась в бурных восторгах новым преподавателем всего потока. Владимир действительно сумел произвести впечатление и расположить студентов к себе. Проблема была в том, что у некоторых симпатия приобретала странные формы. – Особенно этот стих Гумилева. Я его, конечно, знал раньше, но Влад ТАК его прочитал, что это нечто невероятное! И он такой… такой… красивый, умный, образованный. А какие у него глаза! И волосы! И нос! Люди, я влюблен!
- Марк, нельзя влюбиться в человека из-за одного стиха на тему твоих обожаемых жирафов! – попытался вразумить друга Максим.
- И правда, солнце, - поддержала парня Ольга, - ты как-то слишком бурно реагируешь на него.
- Да что бы вы понимали в колбасных обрезках! – отмахнулся от них Жирафик и продолжил восхищаться мужчиной в компании выцепленной из толпы одногруппницы. До него среди обрывков прочих фраз донеслось регулярно повторяемое «Влад» и «шикарен».
- И почему мне это так не нравится? - обеспокоено смотрели на мелькавшую в толпе рыжую макушку друзья.

За три недели учебы Владимира искренне полюбил весь университет. На его лекциях всегда было полно народу. Причем, все разговоры велись исключительно по теме. Семинары представляли собой своеобразные концерты, так как каждый старался выступить как можно интереснее, а на четырнадцатое февраля мужчина еле утрамбовал в мусорный пакет все присланные ему валентинки.
Естественно, ему нравилось работать в обстановке всеобщей любви и доброжелательности, нравилось находить общий язык с детьми, но дурацкий принцип не заводить романов со своими студентами пока выходил мужчине боком. В основном, конечно, благодаря особо настойчивым личностям, которые слово «нет» воспринимали исключительно в смысле «да, но позже». На каждой вечеринке Владимир честно пытался сдерживать раздражение во время активного облапывания себя под видом объятий, но удавалось, честно говоря, с трудом. Он совсем не был уверен, что дотянет в таком темпе до конца семестра.
Хотя приятных моментов было гораздо больше. Например, подаренный анонимным воздыхателем игрушечный жираф, которого мужчина утащил к себе в квартиру, на ревность Артему. Вообще, Владимир давно устал от постоянных сцен, устраиваемых любовником, но не находил ни одного достойного повода для расставания. Все казалось слишком мелким, чтобы вот так запросто рвать отношения, которым скоро должно было исполниться семь лет. И потому он принимал все приглашения студентов на вечеринки, устраивал экскурсии и дополнительные занятия, задерживался на кафедре с проверками контрольных и написанием кандидатской, лишь бы как можно меньше времени проводить дома.
Так случилось и на двадцать третье февраля, когда студенты пригласили его на празднование в клуб. Естественно, без подарков от девушек не обошлось, потому мужчина покорно целовал в щечку каждую, с мастерством опытного змеелова уворачиваясь от попыток поцеловать его в губы. Зато обзавелся бесплатным сервизом из кружек со своим именем и кучей фоторамок. Остался последний подарок, и можно идти развлекаться.
На сцену взобралась рыжая вышка с гитарой и, широко улыбаясь, склонилась к микрофону:
- В подарок нашему любимому преподавателю. Песня.
Вообще Марк не то, чтобы был пламенно и нежно влюблен в собственного преподавателя. Просто он считал, что у них есть нечто общее, позволяющее двум людям прожить совместную жизнь долго и счастливо. И, как казалось парню, Владимир отвечал взаимностью. По крайней мере, его манера поведения менялась в присутствии Жирафика, а взгляд слишком часто для простого интереса задерживался на нем. О том, что причиной этому была яркая внешность, парень не думал. Тем более, ему так хотелось уже в кого-нибудь влюбиться, что взрослый и привлекательный преподаватель казался достойной кандидатурой. Потому Марк и старался всячески обратить на себя внимание и приблизиться к объекту своих чувств хоть чуть больше остальных. Увидев в руках Влада подсунутого им лично под дверь кафедры игрушечного жирафа, парень возликовал и пришел к выводу, что это судьба. А ориентация – это так, условности, не достойные внимания рассудительного человека.
Пока длинные пальцы умело перебирали струны, мужчина разглядывал Марка. Милый, обаятельный. Но симпатичным парня не назвал бы даже с рождения слепой человек. Грива рыжих волос, при виде которой расчески пугались и пытались покончить свою пластмассовую жизнь коллективным самоубийством, до безобразия ровный загар, нахальный взгляд голубых глаз…
Владимир сам не заметил, когда стал оценивать Жирафика как возможного кандидата себе в любовники: нос, пожалуй, длинноват, да и рот большеват. Глядя в лицо Марка, сразу становится понятно, откуда взялось его милое прозвище. Зато руки и голос стали чем-то вроде личного фетиша мужчины, о котором было так приятно вспомнить дома холодным вечером и помечтать о чем-нибудь привлекательном. Но парень был его студентом, а значит, стоило забыть о трудностях поцелуя с человеком выше себя.
Вот потому-то, дослушав до конца подарок и искренне поблагодарив ребят с почтительного расстояния, Владимир позорно сбежал на танцпол, надеясь затеряться в толпе и заодно подцепить в меру симпатичного мальчика на ночь. Конечно, можно было бы вернуться домой и провести несколько часов с недовольным буквально всем Артемом, но как-то временно не тянуло. И в связи с этим радостным выводом, мужчина вклинился в дрыгающуюся под оглушающие басы очередного хита массу, с ходу ловя ритм и двигаясь вместе с ней.
Скрыться от студентов удалось неожиданно легко, а так нужный мальчик попался уже минут через двадцать активного виляния всеми конечностями и выпуклостями. Причем, что примечательно, подошел сам и уверенно положил лапки Владимиру на задницу, с ужасом глядя в глаза. Хороший ребенок, только немного переигрывал с невинностью. Пришлось купить ему пару коктейлей и двадцать минут изображать Цербера, со зверски перекошенной рожей бегая вокруг стула, чтобы мальчишка не сбежал прочь, получив свою оплату.
Уже за закрытой дверью туалетной кабинки мужчина позволил себе расслабиться и просто получать удовольствие. От жестких прядок волос под пальцами, от мягкости теплых губ вокруг своего члена, от пальчиков, ласкавших мошонку. Еще бы сознание не подбрасывало образы развратно облизывающихся блондинов, счастье было бы почти полным. Но нет. Стоило Владимиру прикрыть глаза, как в пределах его собственной фантазии незнакомый, но очень симпатичный парень стягивал с себя, словно змея кожу, ненужную одежду, не забывая облизывать свои длинные тонкие пальцы музыканта.
- С-сука… - не видеть лица снятого мальчишки оказалось еще хуже, потому как этот уродец додумался выкрасить волосы в золотисто-русый цвет, слишком похожий в тусклом туалетном освещении на белое пламя одного нафантазированного засранца. Пришлось разворачивать случайного любовника к себе лицом и любоваться стандартным набором гримас, стараясь не зевать во время процесса.
И все было бы хорошо, если бы не дурная сила молодежи, не снабженная мозгами для контроля. Разболтанный шпингалет на двери вылетел с одного рывка, а на Владимира с быстро сменившимся обидой недоумением уставились нахальные голубые глаза.
- В-вы… Ты… - Марк стоял на пороге кабинки, изумленно глядя на процесс, и уходить не собирался. Хотя мужчине, видит бог, этого очень бы хотелось. Мало того, что он не мог изгнать неизвестно как туда влезшего блондина из своих мыслей, так в реальности приперся еще и рыжий засранец с тонкими и наверняка чуткими пальцами, чтобы окончательно довести своего преподавателя до ручки.
- Уйди, - говорить, активно двигаясь внутри тихонько постанывающего мальчишки, получалось плохо, потому Владимиру пришлось напрячь все свои вокальные данные, дабы не сорваться на невнятные хрипы. А парень, словно вынырнув из омута, с перекошенным от злости лицом развернулся на сто восемьдесят градусов и оглушительно хлопнул дверью на прощание. И кто бы мог подумать, что дальнейшие фантазии мужчины будут именно о нем, об этом наглом, невоспитанном, голубоглазом и до отвращения уморительном создании? Там он присоединился к блондину, где парочка принялась вытворять совершенно непотребные вещи, вызывая у Владимира чувство ревности. Знать бы еще кого к кому… – Падла рыжая…

Марк бесился. Нет, факт, что Влад все же оказался геем, его только радовал. Огорчало все остальное, в виде незнакомого мальчишки, подставлявшего мужчине задницу и жестокого предательства их чистой и светлой временно платонической любви. О том, что кроме приватной беседы на тему реферата иных разговоров у них почти не было, Жирафик предпочитал не думать. Он гневно расшвыривал предметы интерьера по комнате, стараясь, впрочем, не попадать в сидевшую на кровати Ольгу. Его полная праведного гнева история о произошедшем в клубе девушку нисколько не тронула. Тем более, что за последние четыре дня она ее слышала уже зад двадцатый и могла пересказать процессе эволюции фантазии друга. Сначала их было двое: Влад и «плюгавый блондин». Потом блондин сменился на качка под два метра ростом и примерно такой же ширины и нахально вытолкнул Жирафика за дверь. Последней каплей стало подробное описание оргии на двадцать человек с преподавателем в главной роли:
- Блин, отомсти и забудь!
- Интересно, как?
- Ну, не знаю… - развела руками девушка и тут же охнула, получив очередной игрушкой в лоб. Благо мягкой, так что синяка быть не должно. – Придумай что-нибудь. Например, унизь его перед всем потоком.
- Хм… - парень задумчиво потер подбородок. – А у меня есть другая отличная идея. Только надо хорошенько изучить мат.часть перед проведением операции.
- Слава богу, разобрались. Можно я пойду спать?

- Я туда не пойду! – Максим с ужасом взирал на озаренное неоновым пламенем здание клуба и честно пытался спастись от перспективы попасть внутрь.
- Пойдешь! Мы должны отомстить Владу. И вообще, ты мне друг или портянка? – настроенный более чем серьезно Марк тащил упиравшегося всем, чем мог, друга по улице.
- Жираф мне друг, но задница дороже. Я не пойду в гей-клуб, это раз. А во-вторых, ты так и не объяснил, за что собираешься мстить культурологу.
- Он изменил мне, этого достаточно? – видеть Жирафика серьезным было несколько непривычно и… пугающе. Рыжему чудовищу больше подходила беззаботная улыбка и блеск в глазах, а хмурый он напоминал только что кастрированного мартовского кота, сидящего перед строем готовых на все кошек. Еще бы причина столь плохо настроения была стоящей.
- Марк, Влад не мог тебе изменить, потому что у вас ничего не было!
- Было! Он на меня смотрел!
- Он на всех смотрел. Когда у человека есть глаза, и они способны видеть – это НОРМАЛЬНО!
- В общем так: либо ты идешь со мной и изображаешь моего парня, либо я не отвечаю за последствия.
Максим знал, что пожалеет. Просто чувствовал это всеми частями своего тела, особенно той, что находится чуть ниже спины. Но, глядя на сердито блестевшие голубые очи Марка, парень осознал, что сегодня – не день натуралов.
- Черт с тобой, пошли…
И так, трепетно прижимаясь друг к другу, они ступили в лоно порока и разврата, называемое почему-то «приличным клубом». Максиму стало плохо еще по пути к бару, когда со всех сторон его ощупывали и оценивали исключительно мужские взгляды. Сразу же захотелось прибить на макушку бантик, облачиться в платье и, напевая песенку про лето, изобразить девочку. А после чувствительного щипка за задницу – сменить пол.
- Ты сиди тут и сторожи мой стул, - прибыв на место назначения, Марк развил бурную деятельность, - а я пойду собирать информацию у местных.
- Сто… ять, - хотел было сказать на прощание что-нибудь из вечного и доброго парень, но рыжий уже умотал в неизвестном направлении, затерявшись в толпе. - Ять твою мать, Жирафик…
Оставшись в гордом одиночестве, Максим скромно пискнул бармену что-то о коктейле со льдом и постарался слиться с обстановкой. Не вышло. К нему почему-то регулярно подходили незнакомые мужчины с предложениями угостить выпить и потанцевать. А так как говорить со страху не получалось, то парень только отчаянно мотал головой и прятался от собеседника за стаканом. По крайней мере, пытался.
Между тем, Марк наметил первых жертв для своей охоты. Облаченные во все обтягивающе-гламурное, парни стояли у одной и колонн, поддерживавших свод потолка, и о чем-то с милыми улыбками переговаривались. Просто семейная идиллия. Наверняка они с Владом выглядели бы не хуже, если бы мужчина не изменил ему тогда. Рыжее воплощение мести и коварства осторожно двинулось по направлению к ничего не подозревавшим парням, ловко обходя препятствия в виде танцевавшей публики, и практически выпрыгнуло на них из-за поворота, тыкая пальцем, чтобы не дай бог, кто-нибудь не перепутал:
- Ага! Вы – геи! – не готовые к такому обвинению среди клуба парни шокировано смотрели снизу вверх на нависшее над ними рыжее чудовище. Жирафик скалился и тянул к несчастным геям свои загребущие ручки с таким видом, что те резко задумались о смене ориентации. – Научите меня соблазнять мужчин!
- Эмм… Чего? – округлил глаза облаченный в нечто зеленое с голубым брюнет. Его приятель явно поддерживал озвученный тезис. Марку было плевать на психические травмы окружающих, у него было разбито сердце и ущемлено (к счастью, фигурально выражаясь), достоинство. Потому он сгреб новых знакомых за шкирки, и, злобно прищурив ясные очи, понтересовался:
- Соблазнять, говорю, мужиков научите. У вас же опыт есть. Ну?
И если привыкший за годы общения с Марком Максим просто напрягался, увидев в его взгляде подозрительно сосредоточенное выражение, то не готовые к такому моральному потрясению парни только и могли что покорно закивать головами, соглашаясь на все и сразу. Они же, бедные, не знали, что рыжий маньяк притащит их за барную стойку и, выудив из рюкзака толстую тетрадь, начнет делать записи, закидывая «консультантов вопросами»:
- Джинсы для соблазнения должны быть синие или черные? Должна ли прикрывать пупок рубашка? Нужно ли красить ресницы каждый день или только для свиданий? Как определить свою роль в постели? Куда надо тыкать, чтобы партнер получил удовольствие?...
Через полчаса замученные интервью парни, поминутно оглядываясь, бочком сползли со стульчиков и ломанулись на выход. Кажется, в этот клуб они зареклись заходить.
- Ой, а где эти? – отвлекся Марк от своих записей.
- Ушли, - Максим честно пытался не слушать разговор друга с геями, но до его слуха регулярно доносились подробности интимной жизни между двумя парнями, тонкости минета и проблемы выбора смазки. Так что в момент побега интервьюируемых он мало чем отличался от коктейля в своем бокале: тоже зеленый, мокрый и не способный воспринимать реальность как человек. Зато Марк был полон сил и желания выяснить все, что нужно, а потому, засунув тетрадку обратно в рюкзак, пошел искать очередных жертв.
К концу вечера клуб разделился на две части: те, кто с криками ужаса убегал от рыжего монстра, и те, кто желал этого самого монстра прибить максимально жестоким способом. И если вторых Жирафик старался избегать, то первых он вылавливал в темных углах и туалете.
- У твоего друга, мне кажется, проблемы, - заметил сосед Максима, смакуя виски. Мимо в очередной раз с хохотом промчался, сваливая от разгневанных охранников клуба, Марк. – Может, я смогу помочь ему?
- Оказываешь платные консультации начинающим геям? – общаться Максиму не хотелось совершенно, но упустить шанс поскорее попасть домой он не мог.
- Можно и так сказать, - мужчина при более пристальном осмотре оказался вполне нормальным и нисколько на гея не похожим. Скорее, наоборот: строгий деловой костюм, спортивная фигура, светлые волосы, крупные черты лица и ироничная усмешка. Такие обычно служат директорами крупных фирм или владеют сетью магазинов и сомнительных связей с парнями не имеют. Потому Максим и расслабился, решив, что незнакомец тоже оказался в клубе случайно и просто хочет помочь парням.
- Давайте я позову друга, и вы поговорите?
- И даже не поинтересуешься оплатой? – к ухмылке добавилась еще и скептически приподнятая бровь. Правая. Красивая… Уже размечтавшийся о теплых объятьях нежно любимого им одеяла Максим невольно залюбовался этой частью лица мужчины, и как-то до него не сразу дошел смысл фразы.
- Оплаты? Ну… Сколько вы хотите?
- Нисколько. Я хочу, чтобы ты выполнил одно мое желание.
Все. На этом этапе некогда наивный и чистый душой парень окончательно разочаровался в жизни, людях и почему-то шоколадном печенье, которое поглощал обычно килограммами. Такой подставы со стороны спасшего его от продолжения бессонной ночи мужчины Максим не ожидал. Дальнейшее существование теряло смысл. Мало того, что лучший друг оказался извращенцем, похоже, все мужское население решило плюнуть на процесс размножения нормальным способом и дружным порывом сменить ориентацию. А он не в курсе. И самое обидное, что парню стало интересно: чего же решил пожелать этот странный мужик?
- Что за желание?
- Ты скажешь, если тебе понравится. Обманешь – проведешь со мной ночь.
- Эм… Чего? – умилительно-растеряный с взъерошенными черными волосами и широко распахнутыми голубыми глазами, Максим выглядел настолько очаровательно, что его хотелось потискать, словно плюшевого мишку. Или котенка. Или, по примеру Ольги, новую видеокарту. – Что мне должно понравится?
- Узнаешь после. По рукам?

Спустя пару часов троица сидела в машине. На заднем сидении Артем что-то воодушевленно объяснял Марку, отчаянно жестикулируя и пытаясь показать процесс на подвернувшихся под руку предметах. Сидевшему на переднем сидении Максиму доверили охранять почти полную бутылку виски. Последняя охраняться категорически не желала, стремительно опустошаясь в глотку парня. Слушать о проблеме поиска простаты пальцами и другими частями тела в трезвом состоянии он просто не мог, а сидеть и ничего не делать было слишком скучно. Вот Максим и решил совместить приятное с полезным.
- Ооо… Куда в тебя столько влезло? – Артем пересел на водительское сидение, оставив «ученика» осознавать пройденный материал, и тут же отобрал злосчастную бутылку у парня. – Детский алкоголизм, между прочим, неизлечим.
- Твоя голубизна тоже, - хмуро парировал Максим и поглубже зарылся в свою куртку, чувствуя, как сознание неспешно растекается по приборной панели автомобиля. Хуже всего было то, что Артем ему, кажется, начинал нравиться. Со своей ироничной улыбкой, светлыми волосами и манерой общения, он умудрялся вызывать у парня ощущение надежности и уюта. Или это постарался виски.
По пути к дому Жирафика Максима развезло окончательно. Так что он еле нашел в себе силы помахать другу на прощание лапкой, прежде чем вновь погрузиться в алкогольный дурман…
- Просыпайся же!!! – оказаться вместо теплого салона иномарки в холодном и грязном сугробе – ощущение не из приятных. Тем более, когда тебя в этот сугроб увлеченно тычут лицом, практически не давая возможности вдохнуть.
- Все. Я в порядке! В порядке, - наконец-то удалось вырваться Максиму из лап извращенца. Правда, ненадолго, потому как в следующий момент парня принялось шатать из стороны в сторону, словно бабушкиного кота, которому добрый мальчик при помощи шприца влил полбутылька валерианки. И он вновь оказался в крепких объятиях Артема. – Пусти!
- Ну, уж нет. Требую оплаты своих услуг.
- Какой еще оплаты? – память Максима забилась куда-то за мозжечок и на все попытки выманить ее оттуда с целью узнать про способ оплаты ругалась матерными словами и угрожала уйти из мозга навсегда. Так что на некоторое время парень завис, словно второй Пентиум, на который установили Ведьмака. Чем мужчина и воспользовался.
Почувствовав прикосновение к своим губам чего-то теплого и однозначно приятного, Максим для начала рискнул попробовать загадочное нечто языком и ощутил чуть солоноватый привкус. Дальше его мнения никто не спрашивал, активно шаря по деснам и небу каким-то влажным отростком. Мерзость. Сразу же захотелось плеваться и в тепло. Но, видимо, в Максиме было что-то от мазохиста. Так что примерно пару секунд парень даже отвечал на поцелуй, с удовольствием отмечая пробравшиеся под куртку за компанию с холодным воздухом горячие ладони мужчины. И только потом до него дошло…
- Ааа!! Извращенец!
- Тебе же понравилось, - Артем словно не замечал ударов Максима, продолжая крепко прижимать его к себе за талию и пытаясь вновь поцеловать.
- Неправда! Мне не понравилось. Ты воспользовался тем, что я был пьян! – трезвел парень поразительно быстро, будто всю жизнь только этим и занимался. Единственным недостатком данного процесса было то, что произошедшее секунду назад убираться из памяти не хотело, повиснув колкой пленкой на губах и языке.
- Лжец, - усмехнулся ему на ухо мужчина. И вот тут-то к разгневанному парню пришел облом. Пришел и нахально встал позади, готовясь отвесить мощного пенделя. Потому что память, как и любая женщина, не упустила случая сподличать и подсунуть Максиму условия договора о помощи Жирафику. Сразу захотелось обратно опьянеть и встретиться с белой горячкой лично. – Ты ведь отвечал мне.
- Я был пьян.
- Что у трезвого на уме, то у пьяного… - Артем не стал заканчивать фразу, предпочтя перейти к целованию покрасневшего от холода и смущения одновременно уха парня. – Даю последний шанс: тебе понравилось?
Конечно, ему понравилось. Максим ждал этого поцелуя с момента знакомства с мужчиной. Вот только признаться в этом вслух ни за что не решился бы. Потому нахально солгал:
- Нет.
- Что же, - отстранился Артем и протянул парню цветной прямоугольник, - тогда вот моя визитка. На обратной стороне – домашний адрес. Вдруг изменишь свое мнение.
Уже дома, поминутно облизывая губы и подставляя тело под горячие струи воды, Максим решил больше никогда в жизни не встречаться с этим блондинистым нахалом. Но визитку все же бережно спрятал в кошелек.

В понедельник Владимир явился на работу в самом пресквернейшем расположении духа. Мало того, что Артем в субботу вернулся домой под утро в подозрительно хорошем настроении и радостно сообщил, что они расстаются. Так еще и один рыжий гаденыш нагло припирался в эротические фантазии мужчины и требовал к себе повышенного внимания. В итоге Владимир совершенно не выспался за выходные, остался голодным, так как обычно еду готовил Артем, и в дополнение всего страдал от собственной неизвестно откуда выползшей совести, которая грозилась пальчиком и напоминала, что хотеть своего студента – нехорошо.
Так что ничего удивительного в том, что Владимир ворвался в аудиторию, подобно торнадо, нет. Зато в следующий момент он, к собственному удивлению завис, разглядывая обтянутую по самое не балуй джинсами тощую задницу стоявшего к нему спиной парня. Благо, личность этого наглеца не оставляла сомнений. По плечам и спине обладателя нового предмета фантазий для мужчины змеились холодным пламенем рыжие волосы.
- Добрый день, - сумел наконец-то выдавить из себя Владимир, неотрывно разглядывая Жирафика.
- Здравствуйте, - рыжий монстр не удосужился сменить позицию, попросту обернувшись на преподавателя через плечо и радостно чему-то ухмыльнувшись. Сразу захотелось влепить ему двойку за экзамен и отправить на отработки с глаз долой.
- Прошу занять свое место.
- Конечно, - еще одна улыбка и дефиле до предпоследнего ряда, на котором уже дрыхли Максим, всю ночь промучившийся воспоминаниями о поцелуе, и Ольга, которой пришлось эти муки выслушивать по телефону. Так что в дискуссиях парочка не участвовала.
Зато Марк не упускал случая показаться во всей красе. Он регулярно поднимал руку, отвечал, поминутно облизывая губы и накручивая на пальчик рыжий локон, прикусывал колпачок от ручки и не переставал улыбаться. Последнее почему-то бесило преподавателя больше всего. Он уже ясно видел неуд в зачетке парня, парня без зачетки, его же без одежды на своем столе, его же (парня, а не стол) на своей кровати. Можно даже с ручкой. Никогда еще два академических часа не казались Владимиру настолько длинными.
А потом были три месяца Ада. Солнышко на улице явно что-то имело против преподавателей мужского пола, так как пригревало с каждым днем все сильнее, растопив сугробы на улицах и позволив девушкам перелезть из просто мини в экстра-мини, оголяя не только ноги, но и все, что выше. Марк тоже не отставал от одногруппниц, одеваясь все более откровенно. Все больше пуговиц на его рубашке оказывались расстегнуты, пояс джинсов едва держался на тазовых косточках, а на обнажавшийся живот, когда парень выходил писать у доски, Владимир вообще старался не смотреть.
На восьмое марта, когда студенты вновь пригласили преподавателя отпраздновать с ними в клубе, Жирафик приперся с набитым подарками рюкзаком и устроил из этого целое выступление. Он дарил каждой девушке по игрушечному жирафу, сопровождая его длинным поздравлением и исполнением одного желания. Ту заразу, которая заказала стриптиз, мужчина мысленно поклялся выследить и прибить в темной подворотне. Но на медленно стягивавшего с плеч рубашку Марка смотрел. Смотрел и не понимал, что в этом тощем представителе семейства шпалообразных может привлекать? Острые локти, выпирающие ключицы и ребра, россыпь веснушек на плечах, почти не видная благодаря смуглой коже. Когда парень провел пальцами вдоль дорожки волос от пупка до паха, Владимир с трудом удержался от попыток побиться головой о стол. Зато после отомстил рыжей заразе. Правда, сам Жирафик об этом не узнал, но снятый все в том же клубе мальчик очень скоро взмолился о пощаде.
К концу мая мужчина начал понимать, откуда берутся маньяки: их выводят из обычных людей путем знакомства с некоторыми наглыми индивидуумами, которые мало того, что днем мешают нормально работать, так еще и ночами припираются, не давая возможности завести с кем-нибудь постоянные отношения.
А что же Максим? Все эти три месяца парень честно пытался забыть о том злополучном вечере, с головой окунувшись в круговерть тусовок и вечеринок. Пить, к сожалению, не получалось. Потому как сознание с гомерическим хохотом подбрасывало ему образ Артема, превращая в него всех светловолосых людей в комнате. Парень резко разлюбил блондинок и теперь встречался исключительно с брюнетками. Впрочем, ни одного имени ему запомнить так и не удалось – девушки менялись быстрее. А в кошельке лежала, мозоля глаза, визитка Артема.
- Слушай, может, он подсыпал что-то в виски? Когда ты садился в машину, бутылка была открыта? – отчаянно пыталась помочь страдающему другу Ольга. Хотя ее искренне умилял способ знакомства Артема и Максима.
А парень судорожно вспоминал детали, краснея каждый раз, когда его мысли возвращались к поцелую. Да, бутылка была открыта, да, мужчина мог что-то подсыпать. Но дела это не меняло:
- Ты не понимаешь, если я приду к нему выяснять отношения, то автоматически подтвержу, что обманул его тогда. И будет секс…
- Но если тебе понравилось целоваться, то почему бы не попробовать нечто большее?
- Я не гей!!!
- Ага, и эротические фантазии с мужиком в главное роли – это нормально.
- Блин…

Так и встретились два одиночества в университетской курилке. Владимир вышел туда, озлобленный на весь мир, потому как буквально минуту назад был вынужден все же принять реферат у Жирафика. Хуже всего, что они остались на кафедре наедине, и мужчине пришлось в кровь искусать губы, чтобы не наброситься на свое личное рыжее проклятье. А у Максима в связи с напрягом в учебе и трудностями в личной жизни нервы отказывались работать в такой стрессовой обстановке и уходили в отпуск. Успокаиваться приходилось при помощи активного курения.
В итоге пара неудачно влюбленных молча смолили сигареты. Пока Владимир не выдержал:
- У Марка пятерка за реферат. Можешь передать ему, - неожиданно захотелось услышать о рыжем как можно больше: что любит, куда ходит, с кем общается. Постоянные встречи в клубах и университете не давали полного преставления о злобной фантазии мужчины, а любопытство подстегивало к довольно рискованным действиям. – Когда ты свой-то сдавать будешь?
- Завтра, - Максим, в отличие от преподавателя, к разговорам расположен не был. Он пытался осознать, почему так хочет Артема и почему другие парни его не интересуют совершенно. Даже как друзья.
- Ты сильно сдал в последнее время. Что-то случилось?
- Нет. Просто небольшие проблемы в личной жизни, - парню очень хотелось побыть одному, но послать преподавателя совершить путешествие по эротическим местам он не мог в силу воспитания. Так что приходилось терпеть. Тот же униматься, похоже, не собирался.
- Мда… Знакомо… - в это мгновение мужчине пришла в голову коварная мысль. – Слушай, что бы ты сказал, если бы твой преподаватель признался тебе в… некотором влечении?
- Я с вами трахаться не буду, - счел нужным предупредить заранее наученный горьким опытом Максим. Ему одной истории с Артемом хватило выше крыши.
- Да я, собственно, не о тебе говорил, - растерялся Владимир, понимая, что дети нынче пошли крайне странные. Можно даже сказать, неадекватные. – Это был риторически вопрос.
- Тогда… Я бы сказал, куда ему идти и что делать по прибытии. Хотя вот Марк, например, не упустил бы случая получить новый опыт.
- Хм… - данный ответ можно было расценивать как угодно, но парень его даже не услышал, погруженный в свои мысли. И, когда сигареты уже были скурены до фильтров, набрался решимости спросить:
- Влад, а вот если бы вы испытывали влечение к человеку, которого испытывать не должны… Что бы вы сделали?
- Я с тобой точно трахаться не буду, - казалось, приступы паранойи у обоих были заразными.
- Да я не про вас говорю, - отмахнулся Максим.
- А… Ну тогда… Тогда я бы все же рискнул попробовать. Вдруг это то, что ты искал всю жизнь? В крайнем случае, всегда можно будет развернуться и уйти.
- Ну да…
- Пойдем, сейчас звонок будет.

Максим нервничал так, что не сразу смог вытащить из кошелька визитку Артема, чтобы сверить адрес. Вроде все правильно: и дом нашелся, и квартира… Вот только слишком страшно было увидеть реакцию мужчины. Вдруг он не помнит, все же три месяца прошло…
- Ты либо звони, либо отходи от двери, - раздался совсем рядом насмешливый голос. Подозрительно знакомый.
Парень, испуганно вздрогнув, развернулся на сто восемьдесят градусов и практически уткнулся носом в шею Артема. Пришлось задирать голову, чтобы увидеть выражение лица мужчины. И рука как-то сама собой потянулась к кнопке звонка. То ли от шока, то ли неожиданно решила проявить своеволие и сойти с ума.
- Ты уверен, что хочешь попасть внутрь? – во взгляде Артема не было ни капли тепла или нежности. Там вообще все застилал искристый снегопад, отороченный в редких прорехах светом голубого неба. Зимой да еще в темноте это было незаметно. А жаль, ведь тогда бы Максиму понадобилось значительно меньше времени, чтобы решиться.
- Я обманул тебя в тот раз. Мне понравилось.
- Тем не менее, не думаю, что ты готов отдать мне долг, - покачал головой мужчина.
В этот раз не спрашивали его. Максим вообще редко проявлял инициативу, чтобы поцеловать кого бы то ни было, даже с девушками, а тут и испугаться не успел, как уже пытался языком раздвинуть губы Артема. Это оказалось гораздо приятнее, нежели зимой у машины, особенно когда мужчина перехватил инициативу, плотнее прижимая парня к дермантину двери.
Открывание двери превратилось в небольшую потасовку, в ходе которой они уронили ключи на пол и, не желая отвлекаться от процесса, дружно рухнули следом. Причем, Максим как-то неожиданно удачно упал на коврик, что несколько спасало от холода бетонных плит, а нависший сверху Артем принялся на ощупь искать связку. Почему он щупал исключительно парня, конечно, остается загадкой, но ключи в итоге нашел Максим. Дальше была примерно сотня попыток попасть в замочную скважину, пока мужчина не плюнул и не оторвался от губ парня, чтобы с щелчком замка вернуться к прерванному занятию.
Внутрь вползали долго и мудрено. Если Артем еще выглядел как-то нормально, двигаясь на четвереньках, то Максиму пришлось вспоминать детский сад и ходьбу в позе муравья. Он же не знал, что за порогом его радостно встретит острым углом подставка под обувь.
- Твою мать… - возможно, он хотел бы сказать еще что-нибудь столь же ценное и обидное для предмета мебели, но его быстро заткнули поцелуем, погладили ушибленное место и принялись раскладывать прямо в прихожей, словно рождественскую индейку на противне. Правда, он не особо сопротивлялся, позволяя стягивать с себя вещи и целовать, куда придется.
А потом кому-то приспичило поговорить:
- Ты действительно этого хочешь? – Артем с беспокойством вглядывался в лицо парня, пытаясь прочесть там что-то помимо матов относительно болящего от ушиба места. В ответ ему многозначительно ткнули пальцем в стоящее колом доказательство уверенности и потянули в стороны полы рубашки. Хотя мужчину это не устроило. – Макс. Ты уверен?
- Да уверен я, уверен, - проворчал парень, продолжая попытки раздеть так невовремя ставшего благородным Артема. Хотя, если честно, он совершенно не был уверен. А когда мужчина скользнул вниз, обхватывая губами его член, вообще начал сомневаться во многих фактах своей биографии, включая имя и факт наличия у себя родителей. Он подвывал, пытался уцепиться руками за что-нибудь закрепленное, регулярно натыкаясь на пуфик и раздраженно отпихивая его от себя. Заодно, особо удачно дернув ногой, захлопнул-таки входную дверь, в проеме которой стояла шокированная зрелищем соседка. Было настолько хорошо, что попытавшийся впихнуться в лавину эмоций стыд сдох от нехватки кислорода где-то в середине процесса.
Артем тоже увлекся, облизывая головку и лаская пальцами мошонку. Он, конечно, верил, что парень окажется отзывчивым, но чтобы настолько… Правда, его беспокоила возможная реакция Максима на следующий шаг.
- Куда?! – возмущенно рявкнул парень, стоило Артему отстраниться в попытке снять с себя остатки одежды.
- Раздеться можно? Или тебя обнаженные тела не возбуждают?
- Ааа… - мужчина как раз стянул с себя брюки вместе с бельем, и Максим теперь судорожно соображал, как ЭТО должно поместиться ТУДА? Нет, он, конечно, слышал лекцию о необходимости растянуть партнера, но его фантазия все равно пасовала перед физикой собственного тела. Резко захотелось убежать куда-нибудь подальше.
Видимо, Артем заметил нервозность в поведении парня, потому как приник к его губам очередным поцелуем и принялся неспешно ласкать чуть опавший член рукой:
- Не бойся. Больно не будет…
Парень шумно сглотнул и крепко зажмурился, чтобы хотя бы не видеть, как ОНО будет проталкиватсья внутрь. И изумленно распахнул глаза, ощутив тяжесть на своих бедрах и горячую тесноту вокруг члена.
- Какого?..
- Ах да, забыл предупредить. Я предпочитаю быть снизу.
- Но сейчас-то ты сверху… - говорить и без того было сложно, а тут мужчина еще и изогнулся по-змеиному, опускаясь до конца и замирая на несколько мгновений. Но, видимо, все же услышал последнее замечание Максима и перекатился на спину, устраивая парня сверху:
- Так лучше?
- Эмм… - вообще-то Максим ляпнул про позицию, не подумав, о чем сейчас крупно жалел. Его просто разрывало от желания толкнуться глубже, ощущая, как стенки плотно сжимаются вокруг члена, но в то же время он боялся сделать Артему больно. Вот и замер в нерешительности, слегка раскачиваясь назад-вперед.
- Если ты немедленно не начнешь двигаться, - хрипло заговорил мужчина, выгибаясь навстречу собственной руке, ласкавшей налитой член, - то я сам тебя трахну так, что месяц ходить не сможешь.
- У меня сессия, меня нельзя… - только и смог пискнуть Максим, прежде чем его с рыком обхватили руками за задницу и подчинили нужному ритму.
Все оказалось не так плохо. Правда, коленки упорно скользили по полу, от чего парень все время съезжал вниз. Еще полы пальто, свисавшие слишком низко, неприятно щекотали шею. И крайне недобрый взгляд Артема, обещавший сделать с ребенком что-нибудь противоестественное, если он посмеет сейчас кончить. В общем, было очень страшно. И это в полной мере отразилось на лице Максима, вынудив мужчину на мгновение остановиться и притянуть его к себе для поцелуя:
- Расслабься. Просто получай удовольствие.
Он и получил. Двигаясь с каждым мгновением все быстрее, скользя коленями и ладонями по гладкому ворсу ковра, ощущая каждое прикосновение мужчины. Обхватил рукой член Артема, заставив его тихо охнуть, и провел от основания к головке, стараясь передать испытываемые им самим ощущения. Ему нравилось слышать хриплые стоны мужчины, нравилась полная зависимость этого человека, нравилось, как Артем вздрагивал каждый раз, стоило Максиму задеть какую-то точку внутри него. И потому поцелуй получился состоящим больше из рваного дыхания, нежели соприкосновения губ.
А потом он ощутил легкую пульсацию в теле Артема и послушно отпустил себя, позволяя колким искрам заполнить свое тело до конца.
И тут же расслабленно обмяк в объятиях до безобразия довольного мужчины.

Владимир извелся, ожидая, когда Жирафик изволит покинуть свой драгоценный студенческий клуб и пойдет уже наконец-то домой. В том, что парень согласится «попробовать» сомнений не было, все же со столь буйным характером как у Марка странно, что он до сих пор не оприходовал какого-нибудь однокурсника. Но, тем не менее, мужчина мялся в пустом холле университета, каждый раз вздрагивая, когда слышал звук чьих-нибудь шагов.
Подобный иерихонским трубам хлопок двери актового зала раздался уже в одиннадцатом часу вечера, сопровождаемый знакомым смехом и активным прощанием со всеми подряд. А потом по кафелю коридора зацокали шпильки.
Едва успевший прикурить очередную сигарету Владимир замер на полувдохе, в итоге подавившись едким дымом. Как здорово было бы сейчас травануться некачественным табаком и не видеть того, что видел он.
Марк стоял, расставив ноги на ширину плеч, и слегка покачивался на пятнадцатисантиметровых шпильках туфель. Неожиданно стройные ноги расчерчивали тонкими нитями сетчатые чулки, заканчиваясь черным кружевом буквально в сантиметре от умопомрачительно короткой юбки. Куда Жирафик дел все самое ценное, мужчина даже думать не хотел, сквозь завесу невольных слез разглядывая бордовый лифчик, просвечивавший сквозь тонкий шелк белоснежной блузки. Поднимать взгляд на лицо не хотелось совершенно. Но пришлось, услышав высокомерное:
- С вами все в порядке, Влад?
Ярко-алые губы, казавшиеся при тусклом освещении полными, густо подведенные карандашом глаза, густые ресницы и море беспокойства в лазорево-голубых глазах. Владимир просто молился о том, чтобы происходящее оказалось дурным сном и никогда больше не повторялось. Хотя, если Марк согласится на его предложение, то можно. Раз в три года. В противном случае мужчина рисковал обширным инфарктом от множественных оргазмов в присутствии парня. Кто же знал, что его так заводит женская одежда? Студент, тем временем, продолжил пытку, нежно коснувшись щеки Владимира пальцами:
- Вам плохо?
- Все в порядке. У меня все хорошо. У меня все будет отлично. Я вижу сверкающую белую точку и стремлюсь к ней. Она поведет меня за собой туда, где я обрету блаженство и покой…
- Не пугайте меня так. Мы со Склифосовским волнуемся, - усмехнулся Жирафик своими отвратительно яркими губами, от которых мужчина не мог отвести взгляд. Но последняя фраза его напрягла.
- Что за Склифосовский?
В качестве ответа Марк продемонстрировал преподавателю небольшую белую мышь, которую держал в руке. На морде зверя крупными буквами было написано: «Хватит издеваться тчк. Я вам не каскадер тчк. В моем контракте нет таких пунктов тчк.»
- Зачем?
- Для выступления, – правильно понял вопрос парень и тут же принялся бережно укладывать мыша в недра рюкзака, заодно пояснив. – У нас же фестиваль завтра. Вот, буду изображать девицу, до визга боящуюся мышей. Склифосовский – ассистент. А вы придете завтра посмотреть на нас? С вами точно все в порядке?
Не в силах ответить вербально Владимир кивнул и вдруг качнулся навстречу Жирафику, впиваясь пальцами ему в волосы и пригибая к себе для поцелуя. Это оказалось… как минимум, странно. Мужчина слишком давно не испытывал такого количества новых ощущений: маслянистый вкус помады, необходимость тянуться за изумленно приоткрывшимися губами, запах косметики, плотным слоем покрывавшей щеки парня. И жуткая боль в ступне, в которую рыжий гаденыш вогнал шпильку туфли.
- Ах, да чтоб тебя разорвало да подбросило!
Вышедшие в этот момент в холл девушки шокировано уставились на выстраивающего небоскребы матерных конструкций преподавателя. Владимир скакал по холлу на одной ноге, нежно прижав к себе другую, и совершенно не замечал, что его губы и подбородок испачканы алой помадой, а за спиной Марк с довольным видом взвешивает в руке рюкзак. Парень явно примерялся добавить неудачливому совратителю за попытку. Но, увидев полные непонимания девичьи глаза, передумал и шагнул к мужчине, силой заставив заткнуться и посмотреть на него:
- Я. Не. Гей.
Оказывается, шпилькой в ногу – это совсем даже и не больно.

- Я неудачник.
Бум!
- Я полный придурок.
Бум!
- Я гребанный гей без капли мозга.
Бум.
Владимир методично бился головой о барную стойку, явно намереваясь превратить в крошево либо лакированное дерево, либо собственный лоб. И, судя по выражению лица бармена, наиболее вероятным был второй исход. Початая бутылка пива одиноко стояла в стороне, приковав алчный взгляд неизвестно как проникшего в клуб алкаша, а на танцполе корчилась в конвульсиях, почему-то называемыми танцем, толпа. В общем, обычная рабочая обстановка. Была бы. Если бы мужчина пришел не один или с целью найти себе пару на вечер. А так он третий день подряд банально искал душевного спокойствия, будучи отвергнутым собственным студентом на глазах у посторонних. Да еще и нога болела, как зараза, временно превратив его в калеку.
Хотелось напиться и забыться. Но рыжее проклятье, словно по мановению волшебной палочки, тут же припиралось в фантазии и портило все настроение к чертям. Все чаще Владимиру начинало казаться, что Жирафика проще убить, нежели избавиться от мыслей о нем.
- Напиваемся в одиночестве? – Артем с радостной улыбкой уселся на соседний стул и протянул руку за пивом Владимира.
- Не трожь, - рыкнул мужчина, прижимая тару к груди, словно любимое чадо. – Сам себе купишь.
- Мда… По-моему, ты допился, - сделал логический вывод блондин. – Пойдем, проводим тебя до дому.
- Нет! Я останусь и буду веселиться! И не тебе мне указывать!
- Влад? – по правую руку от мужчины вдруг показался, словно в миг соткавшись из воздуха, Максим и кинул вопросительный взгляд Артему.
- Он – мой бывший любовник, - кто никогда не страдал от комплексов, так это нахальный блондин, свято уверенный в собственной неотразимости настолько, что через пару часов общения с ним, в это начинали верить и окружающие. А уж когда дело доходило до вопроса прошлых отношений, то тут Артем беззастенчиво выкладывал все подробности, нисколько не заботясь о репутации других. Так что ничего удивительного в нахальной откровенности Артема не было, что, впрочем, не помешало Максиму начать ревновать своего парня к своему же преподавателю.
- Вот как? И почему же вы расстались?
- Потому что я встретил тебя, а Влад – того, о ком столь трагически страдает сейчас. Колись, дружище, кто этот мачо, разбивший тебе сердце?
Что удивительно, обычно склонный изображать Отелло Артем сейчас был абсолютно спокоен и на внешние раздражители практически не реагировал, тогда как уравновешенный Макс, судя по недовольному выражению лица, был готов порвать на ленточки любого, кто хотя бы взглянет на его парня. И блондину это льстило. Настолько, что он нарочно кидал всем встречным зазывные взгляды, доводя парня до бешенства. Хотя последний честно старался держать себя в руках и потому поспешил переключить свое внимание с очередного смертника, посмевшего улыбаться его Артему, на продолжавшего грустить преподавателя:
- Что-то серьезное?
- Я Марка поцеловал, - ляпнул мужчина, не подумав. Он, вообще-то, не собирался никому рассказывать о своей неудаче на любовном фронте, но за три дня успел вогнать сам себя в состояние депрессии и теперь интуитивно жаждал с кем-нибудь поделиться. Даже если этим кем-нибудь будет лучший друг Жирафика.
- И?
- И… Он. Не. Гей.
- Эмм… - растерялся от такого заявления Максим. Друг в течение трех месяцев терроризировал его рассказами о красоте и обаянии Владимира, своей готовности отдаться хоть во время пары и вообще, а тут вдруг… - Странно, но мне он говорил, что любит вас.
- Так это тот рыжий, которого я просвещал по поводу техники соблазнения? – вклинился в их крайне содержательную беседу Артем. А до Владимира наконец-то дошло, почему при общении с Жирафиком его не покидало чувство дежа вю. Просто парень использовал точно те же приемы, что и некогда блондин. Вот только чувства к рыжему чудовищу были несколько иными. – А ничего у тебя вкус. Правда, мальчик лучше всего смотрелся бы сверху…
- Он никак не будет смотреться, - заключил преподаватель, залпом допив содержимое бутылки и щедро одарив тарой алкоголика. – Он мне отказал.
- Это была месть.
- Что? – оба мужчины с интересом принялись разглядывать резко засмущавшегося Максима, который вообще-то торжественно поклялся ничего и никому не рассказывать о планах друга. Но видеть Владимира грустным и одиноким было очень жалко. Да и слушать до сентября, как минимум, излияния Марка на тему «какую же ошибку я допустил, не бросившись ему нашею!» удовольствие было ниже среднего. Как что предательством Максим решил это не считать и изложил позицию Жирафика наиболее доступно:
- Понимаете, он помешан на жирафах. Рисунки на кофтах, брелки, обои на рабочем столе – я не знаю места в его доме, где бы не красовалось это животное. Так что, когда вы прочитали на первой лекции стих про жирафа, то Марк решил, что вы с ним родственные души, и убедил себя влюбиться в вас. Он даже убедил себя в том, что между вами есть какие-то чувства, отношения. Мол, если вы пока еще не спите вместе, это не отменяет вашей духовной близости. Или как-то так. Возможно, все это со временем прошло бы, тем более, что он никогда раньше мужчинами не интересовался, но случилось то, что случилось. На двадцать третье февраля Марк застал вас, Владимир, в туалетной кабинке с каким-то парнем, - тут Артем скептически хмыкнул, вспомнив, что на тот момент они с Владом еще были вместе. – Он по натуре жуткий собственник и, если решил, что кто-то или что-то принадлежит ему, то не терпит посягательств на свою территорию. Думаю, именно поэтому Марк и приревновал вас. А так как устроить публичный скандал ему было мало, то… он решил отомстить вам более сложным способом: соблазнить и отвергнуть. Вроде, вы поступили с ним также.
- Да уж, детки, - протянул Артем, пока Владимир пытался собрать в кучку разбежавшиеся по углам мысли. – Сами себе придумали проблему, сами превратили ее в трагедию мирового масштаба и сами же кинулись все исправлять. Ты-то почему не переубедил его дурью маяться?
- Думаешь, я не пытался? Мы с Ольгой едва ли не плясали перед Марком, пытаясь объяснить ему весь идиотизм затеи! Но… Влад, если поначалу это было только игрой, то теперь мне кажется, что Марк действительно любит вас. А этот его отказ был не столько из чувства мести, сколько из боязни чего-то большего, нежели простые фантазии.
Честно говоря, Максим не мог гарантировать верность своих выводов, но, пообщавшись накануне вечером с Жирафиком, он почти перестал сомневаться в чувствах друга. Потому что Марку понравился поцелуй. Потому что он жалел, что причинил мужчине боль. Потому что очень хотел все исправить, но не знал, как. И эта неожиданная встреча в клубе оказалась как нельзя кстати, чтобы помочь другу наладить наконец-то свою личную жизнь. А то задолбал уже звонить среди ночи в разгар процесса со своими проблемами и по часу ныть о том, что его никто не любит. Лично Артем марка уже начинал тихо ненавидеть и порывался по приходу домой отключить все телефоны. Благо Максиму удалось пояснить любовнику, что тогда Жирафик припрется лично, а это еще хуже, потому что один в гости он ходил крайне редко.
- Хм… Так значит, рыжая тварюшка влюблен в нашего героического и непробиваемого Влада? – прищурился Артем, явно задумав что-то недоброе. – Тогда будем соблазнять ребенка и наставлять на путь истинный.
- Что. Ты. Задумал? – мгновенно напряглись Максим с Владом, но в ответ получили лишь широкую улыбку и обещание все инструкции выдать завтра.

@темы: банк идей, конкурс, слеш

---

Скрываясь под маской

Название: Скрываясь под маской
Автор: Tyrrenian
Рейтинг: NC-17
Жанр: думаю, ангст.
Дисклеймер: все мое)
Размещение: низя. Буду сильно ругаццо и кидаться тяжелыми тапками
По заявке

Nekomate

скрываясь под маской

часть 1-4

Часть 1. Вступление
Новый раб своим видом мог вызвать разве что жалость, но никак не желание затащить его в постель. Свисающие сосульками грязные волосы, расцвеченное синяками и дорожной пылью лицо, разбитые нос и губы. Стоило дею стянуть с плеч мальчишки укрывавшую его ранее от палящего солнца хламиду, как Эбул брезгливо поморщился: прежние хозяева раба не удосужились даже залечить переломы, не говоря уже о ссадинах и следах от плетей. Впрочем, один приятный момент все же был: длинные стройные ноги тощего парнишки хорошо бы смотрелись на плечах нового хозяина. Но это все.
- Зачем ты притащил его, Обул? – эмир перевел взгляд на стоявшего рядом брата. – Я не вижу в нем ничего интересного.
- Потому что смотришь на внешнюю сторону дела, братец, - протянул дей, скользящим движением перемещаясь за спину Эбула. – Торговец на рынке был готов приплатить мне, лишь бы я забрал мальчишку с собой. Послушай, даже наемники Афрасиаба ходили мимо его клетки едва ли не на цыпочках. Только представь, какая сила сокрыта в этом теле…
- Маг? Дэв? Джинн? – нахмурился правитель, касаясь кончиками пальцев щеки пленника. Впрочем, он тут же брезгливо одернул руку и поспешил вытереть грязь о полу халата. Магическим существам было не место в его дворце, о чем знали все и каждый.
- Ни капли магии, мой любимый брат, - Обул патокой растекался по полу, лишь бы умаслить старшего брата. Собственно, только ради этого он и посещал едва ли не каждый месяц невольничий рынок в поисках новой игрушки для эмира. – Его аура чиста, словно слеза младенца.
- Даже так? Почему же тогда его боялись наемники?
- Это твоя игрушка, мой повелитель, тебе и раскрывать эту тайну, - с улыбкой толкнул парня в спину дей, заставляя сделать пару шагов навстречу новому хозяину. Судя по лицу Эбула, он сумел угодить ему своим подарком.
Сам же эмир, дождавшись, пока стихнут в коридоре шаги младшего брата, и молчаливые слуги равнодушно сомкнут тяжелые створки дверей, вновь обратил свое внимание на замершего рядом раба. Лет семнадцать, тощий, с типичным для киотцев разрезом глаз и удивительно нежной кожей, мягкость и гладкость которой не смогли скрыть даже слои грязи. Таких мальчиков полно на улицах каждого города, а уж на невольничьих рынках их продают пачками по десять-пятнадцать человек. Так почему же именно этот столь сильно заинтересовал Обула? И почему это костлявое создание так боялись великолепно обученные наемники торговца?
Это было довольно интересно и необычно для Черной Пустыни. А значит, у парня появился хороший шанс стать наложником, а не обычным рабом на плантациях. Если, конечно, сумеет заинтриговать своего господина…
- Как твое имя? – равнодушно поинтересовался Эбул, отходя к своему ложу. За годы своего правления мужчина настолько привык ко всеобщему беспрекословному повиновению, что не сразу обратил внимание на отсутствие ответа. А обратив, раздраженно обернулся.
Раб стоял на том же месте, не качаясь и словно бы не дыша. Только изредка срывающиеся с губ хрипы говорили о возможном переломе ребер и о том, что мальчишка скорее жив, чем мертв. Все то же кукольное выражение лица, все тот же устремленный в пол взгляд – словно и не слышал ничего.
- Решил проявить гордость? – жестко усмехнулся эмир и приблизился к мальчишке, прихватив с собой полную ароматного вина золотую чашу. – Отныне ты раб и должен повиноваться мне во всем. В том числе мгновенно и четко отвечать на поставленные вопросы. Итак, как твое имя, раб?
Приближаться к невольнику ближе, чем на расстояние вытянутой руки не хотелось: запах давно не мытого тела раздражал и вызывал только тошноту. Но сейчас Эбулу слишком важным показалось увидеть глаза своего раба, подчинить и подавить одним только взглядом, устанавливая свою власть и в его душе. Потому и шептал, почти касаясь разбитых губ губами и твердо удерживая в своих руках подбородок мальчишки:
- Я терпелив. Я буду милостив и не отдам тебя на потеху стражникам, если ты немедленно скажешь свое имя.
Он вздрогнул. Едва заметно, со всхлипом втянув наполненный ароматом цветов воздух. Но так и не ответил господину.
- Назови свое имя! – тяжелый кубок, расплескивая на ковер и лицо раба драгоценное вино, безжалостно прошелся по его щеке, оставляя еще одну ссадину на нежной коже. Зато теперь невольник находился в надлежащем ему положении – у ног эмира. Эбул раздраженно смотрел на корчившуюся на ковре фигурку, мерно капающую на ворс кровь, с глухим гневом понимая, что из-за пустого упрямства мальчишки придется заменять и любимую чашу, и ковер. Так и не издавший ни звука раб тем временем продолжал бездумно пялиться в одну точку, словно не он истекал кровью. – Рукхара ко мне!
Остудить пылающий в груди гнев не помогло ни вино, ни вязкая сладость растаявшего на языке инжира. Даже ворвавшийся сквозь раскрытое окно ветер не принес эмиру успокоения.
Он видел мальчишку всего пару минут, и давно бы порвал его в клочки, если бы не брезговал касаться грязной кожи. Эмира злило все: отсутствие выражения на лице, направленный в сторону взгляд, показное равнодушие к боли. Даже хриплое дыхание заставляло мужчину сильнее хмуриться и крепче сжимать заткнутый за пояс короткий кинжал. Раб был физически неприятен своему повелителю, и за это его имело смысл наказать. Но сначала – узнать все, что так заинтересовало Эбула.
- Мой повелитель желал видеть своего никчемного слугу? – как всегда неприятно прищурившись, зашипел просочившийся в двери Рукхар. Казавшееся изможденным сутулое тело, кое-как замотанное в грязные лохмотья, испрещенная сетью вен и капилляров лысая голова, и гниющие зубы, с завидным упорством демонстрируемые при каждом удобном случае под видом улыбки. Прямо сказать, дворцовый палач был не самым привлекательным человеком в эмирате. Но работу свою знал и выполнял превосходно. Наверное, потому Эбул все еще не скормил старика мантикорам…
- Мне нужны ответы, Рукхар. А юный раб отказывается говорить со мной, - эмир откинулся на шелковые подушки, намереваясь насладиться процессом пыток.
- Новый раб? – заинтересованно повел носом палач и, наткнувшись взглядом на безучастного ко всему невольника, радостно кинулся к нему. – Новый раб. Новый мальчик. Слааадкий. Такой юный…
Казалось, Рукхара не смущала ни кровь на лице парня, ни его равнодушие к каждому прикосновению: жадные узловатые пальцы бесцеремонно ощупали мальчишку с ног до головы, не пропустив ни кусочка. Пришлось Эбулу напомнить о своем присутствии:
- Потом сможешь с ним поразвлечься, а пока выуди из него нужную мне информацию.
Способы работы старика, воспитанного среди дэвов и гулей, у многих могли вызвать тошноту или отторжение. В основном, из-за реакции на них жертв. Но эмир всегда с удовольствием наблюдал, как прикрывает глаза палач, начиная вслепую ощупывать пространство. Как он касается головы пленника и скользит ладонями вдоль лица, чтобы после болезненно сдавить его виски. Его умение никогда не было магией в чистом виде, но ценилось в Пустыне дороже золота и вечной жизни. Каждый желал бы иметь в своем дворце чтеца мыслей.
Мальчишка первое время, как и все до него, пытался сопротивляться, отчаянно хрипя и брызжа перемешанной с кровью слюной на лицо палача, а потом обмяк, словно сломанная кукла, и позволил Рукхару проникнуть в свое сознание. Даже скучно.
- Задавай свои вопросы, мой повелитель, - прошипел старик, продолжая удерживать раба в своих объятиях.
- Имя, происхождение, сословие. Также меня интересует, почему Афрасиаб так жаждал его продать.
- Тебе подарили интересную игрушку, мой повелитель, - неожиданно замурлыкал Рукхар и вдруг, почти без перехода стальным голосом принялся отвечать. – Его имя Ланьлин Сяосяошэн, Ланьлинский насмешник. Киотец. Мать продали за долги, когда она отказалась отдавать сына в Небесный храм на обучение, а самого мальчика забрал к себе градоправитель. Отец погиб от лихорадки еще до рождения сына. Раб, с рождения и до самой смерти.
- Почему его боялись наложники? – нахмурился эмир. Насколько ему было известно, адепты Небесных храмов владели недоступной обитателям пустыни магией, а значит, новый раб тоже мог приподнести парю сюрпризов. И от этого вмиг стал гораздо интереснее.
- Он не знает, господин. Простите, я не могу больше держать его…
Оттолкнув от себя тут же кулем рухнувшего на ковер раба, Рукхар поспешил отпить из протянутой ему Эбулом чаши. Каждый раз, после сеанса палачу нужно было восстанавливать свои силы. Почему для этих целей он предпочитал исключительно спиртное, эмиру было непонятно, да и неинтересно, в общем-то. Любопытство мужчины к старику угасло еще в детстве, когда Рукхар служил его отцу. А потому их отношения из года в год оставались исключительно деловыми.
- Хорошенький мальчик, - наконец-то протянул старик, отрываясь от чаши. – Я могу забрать его?
- Мне надо подумать, - небрежно отмахнулся Эбул и подошел к лежавшему на полу мальчишке. – И стоило молчать? Мы ведь все равно все узнали…
- Мой господин… - пришлось правителю оборачиваться к палачу, пряча вновь вспыхнувшее раздражение. – Мальчик не мог вам ответить, даже если бы хотел этого.
- Почему?
- Он немой.
После поспешного ухода веселящегося над недогадливостью эмира палача, Эбул принялся за более тщательное изучение новой игрушки. О да, он оставит раба себе, пока не разгадает его маленькую тайну. Заодно мальчишка вполне может греть его постель холодными ночами, а то прежние наложники уже начали раздражать.
Правда, далеко идущие планы мужчине пришлось отложить, как только он увидел Ланьлиня без одежды. Впалый живот, кое-где начавшие гнить ранки, расцвеченные синяками бока и грудь – все это не вызывало никакого желания, кроме как приказать похоронить этот труп в соответствии со всеми традициями.
Но природное любопытство оказалось сильнее. Потому Эбул собрал все имевшиеся у него силы и принялся водить руками над распластавшимся на полу телом, вливая в него энергию жизни. Исчезли синяки, зарубцевались некоторые раны, но еще над многим предстояло поработать врачам и слугам, прежде чем эмир мог бы допустить к себе раба.
- Амин!
Вихрем ворвавшийся буквально через секунду юноша опустился на колени перед своим повелителем, не рискуя поднять головы от ковра. Что, впрочем, не помешало ему презрительно хмыкнуть в сторону мальчишки.
- Мой господин…
Эбул с улыбкой потрепал наложника по волосам, позволяя подняться на ноги и притягивая к себе для поцелуя. Из семи лет, что Амин прослужил во дворце, четыре года он почти каждую ночь ублажал эмира, заслужив у того если не симпатию, то благосклонность хозяина к полезной вещи. И за это время неуклюжий мальчик превратился в действительно красивого юношу: ниспадающая почти до колен копна белоснежных волос, узкое лицо с чеканным профилем и слишком пухлыми для мужчины губами, тонкая, невесомая фигура, которую парень не стеснялся демонстрировать при каждом удобном случае. У него был только один недостаток – слепая верность своему господину, которая в последнее время раздражала Эбула все больше. Но пока…
- Помоги мальчишке вымыться и отведи к врачам, чтобы залечили раны. После проследи, чтобы его хорошо кормили, и он съедал все до последней крошки. Если начнет буянить, ты знаешь, что делать.
Скорчив недовольную рожицу, Амин все же подошел к новому подопечному и пинком заставил подняться на ноги. Конечно, за такое своеволие его надо было бы отправить на порку, но эмир позволял своему наложнику и не такие выходки. А судя по тому, что мужчина никак не отреагировал на отсутствие маски, положенной всем рабам во дворце, бояться было нечего. Потому-то парень и посматривал на послушно пошедшего рядом новичка с пустым взглядом, не подозревая о мыслях своего господина.
А Эбул, глядя вслед рабам, думал о том, что от старшего пора избавляться – слишком близко парень подобрался к эмиру. Да и у рабочего кабинета стал ошиваться подозрительно часто, что наводило на нехорошие мысли о предательстве.
И все же… Ланьлин оказался действительно стоящим внимания подарком. Раздражавший своим равнодушием, кукольностью, он, тем не менее, умудрился заинтриговать эмира настолько, чтобы тот оставил бесполезного раба в своем гареме. Подобной чести удостаивались очень немногие. Но и удержаться на месте, не став кормом для мантикор, было еще сложнее. Потому каждый наложник старался как мог: пение, танцы, спектакли. Долго продержаться на одной только тайне было не под силу никому.
Отдав приказ привести во дворец Афрасиаба, Эбул неспешно поднялся в башню, чтобы отдохнуть душой и телом от забот и подумать над новой загадкой. Перед ним, слегка гудя и потрескивая в жарких солнечных лучах, простиралась великая Черная пустыня, ставшая залогом его могущества.
Раскинувшись от моря до моря, она дала кров многим народам, поставив лишь одно условие: беспрекословно подчиняться кровным наследникам первого эмира. Эбул улыбнулся, припомнив старую сказку о том, что их государство начиналось с небольшого города, благодаря терпению и трудолюбию жителей превратившегося в могущественную империю, считаться с которой приходилось очень многим. И пустыня росла. Растягиваемая ветром на мили вокруг, жадно вбирающая в себя подношения подданных. Здесь не было традиции закапывать друзей и врагов в землю, как это делали в северных странах. Подобно беловолосым красавцев из Ледяной страны, керсы сжигали трупы на кострах, развеивая дробленые кости над пустыней. И та неспешно, год от года становилась больше, грозя поглотить весь мир. Конечно, не сейчас. Со временем. Но однажды этот день настанет, и тогда не будет никого, способного противостоять великому эмиру. А Черная Пустыня поддержит своего ставленника древней, как само небо магией.
Эбул грустно улыбнулся, глядя на далекое облачко пыли на горизонте: Обул со своей командой бойцов должен отдать должное предкам, добавив их кости, сложенные сейчас в кувшины на спинах кардаданнов. Каждый хоть раз, но выполнял эту обязанность. Каждый. Кроме самого эмира, так и не замаравшего рук даже о прах отца.
Сколько он себя помнил, мужчина всегда больше стремился к науке, нежели власти. И предопределенность судьбы угнетала его гораздо больше возможных опасностей. Богатейшая библиотека, странные, нелогичные на первый взгляд поступки, активное содействие магам и ученым всех мастей – все это породило противоречивую славу Эбула среди подданных и соседей. С одной стороны жестокий правитель, способный покарать за малейшее нарушение традиции смертью, с другой – алчущий знаний ученый, яро бьющийся над каждой встреченной им загадкой. Правда, благодаря деньгам и власти стоящих внимания тайн оставалось все меньше и меньше. И это порождало в сердце молодого господина скуку, сравнимую разве что с тоской заключенного по воле.
- Мой повелитель, - показался у входа в башню слуга, не рискуя поднимать на эмира взгляд. Видно, новости были не из лучших. – Афрасиаб покинул страну два дня назад.
- Можешь идти.
Поспешно удалившийся слуга не мог видеть спиной. А если бы мог, то определенно удивился бы, застав на лице Эбула крайне довольную улыбку.
«Кто же ты такой, Ланьлин Сяосяошэн, если торговец предпочел бежать из страны, наплевав на прибыль, лишь бы не встретиться еще раз с твоим покупателем?»

Часть 2. Амин
За три недели, прошедших с момента первой встречи, Эбул видел Ланьлина только однажды во время посещения мужской половины гарема. И был приятно удивлен произошедшим с рабом изменениями: с кожи исчезли синяки и грязь, чистые волосы золотистой волной рассыпались по плечам, еще больше оттеняя матово-белую кожу, а умело подобранные шальвары лишь подчеркивали стройность фигурки. Хотя при всем при этом, мальчишка стал слишком сильно походить на Амина. Настолько, что не стой старший наложник за спиной эмира, мужчина легко мог бы их перепутать. Та же плавность жестов, так же прикрытые глаза, цвет которых терялся в тени густых ресниц, та же вечная полуулыбка, придававшая лицу мягкость и беззащитность. Удивительно, как могли быть похожими два столь разных человека. Но именно это и заинтересовало Эбула, заставив с полуулыбкой шагнуть к застывшему посреди залы Ланьлину.
Губы мальчишки оказались мягкими, податливыми, оставляющими после себя вязкое тягуче-сладкое послевкусие. Но всю сладость от поцелуя перебивало раздражение на неподвижность и равнодушие раба. Особенно когда, повинуясь безмолвному жесту эмира, к ним присоединился Амин, принявшийся со стонами целовать шею и плечи своего господина. И только через минуту, поддаваясь жарким ласкам беловолосого наложника, Эбул оттолкнул от себя обоих:
- Почему мальчишка еще не обучен?
- Мой повелитель, - поспешил рухнуть на колени, занавешивая лицо покрывалом волос, Амин, - он игнорирует наши советы и не желает познавать науку наслаждения.
Разочарованный эмир гораздо хуже эмира злого, потому как проще затушить горящий дом, нежели пересечь пешком пустыню без капли воды. И об этом знал весь дворец, за исключением, пожалуй, одного лишь Ланьлина. Потому наблюдавшие со стороны наложники поспешили также опуститься на колени, надеясь, что гнев правителя пройдет мимо. Только новый раб не сдвинулся с места ни на миллиметр, продолжая все также безучастно улыбаться в пространство.
Ломать игрушки нравится всем детям. Однако с возрастом игры становятся все более жестокими, и больше всего в них страдает человеческая душа. Эмир любил наблюдать, как постепенно сдается и прогибается под новые условия очередной вспыльчивый мальчишка. Как каждый из них однажды покорно вставал на колени и со слезами на глазах умолял позволить хотя бы дотронуться до стопы своего повелителя. Как с готовностью и желанием шли на эшафот, услышав от господина о своей ненужности. Человека ломать было интересно и увлекательно.
И только кукла смогла переиграть могущественного эмира.
Ланьлин не спорил, не сопротивлялся, не делал попыток к бегству и даже послушно выполнял приказы. Но при этом все время оставался бездушным созданием, раздражающим своей безучастностью ко всему. Это злило Эбула. Потому первый удар холеной руки пришелся по спокойному лицу, царапая перстнями нежную кожу. Мотнулась в сторону светловолосая голова, и в повисшей тишине раздался хруст костей. Но ярость эмира требовала выхода, потому мальчишка был вздернут за волосы на ноги и с силой отброшен в сторону, замерев рядом с опасающимся даже поднять голову Амином.
И темнота перед глазами, разрываемая редкими алыми вспышками. И звуки хлестких ударов, безжалостно попадающих по самым уязвимым частям. Увлеченный собственным бешенством Эбул не сразу обратил внимание на крики и мольбы избиваемого им раба. Но, обратив, изумленно остановился, пристально глядя в окровавленное лицо Амина.
- Как?.. – почти невредимый Ланьлин все так же лежал на полу, спокойно улыбаясь пустоте. А у ног эмира захлебывался рыданиями почти искалеченный беловолосый юноша. – Врачей!
Растерянный собственной ошибкой Эбул внимательно следил за действиями появившихся целителей, не забывая щедро напитывать мази и отвары собственной магией. Но взгляд се равно возвращался к так и не пошевелившемуся за два часа мальчишке. Слишком похож, хоть и разительно отличается. Как можно было перепутать, пусть и с пылу собственного гнева высокого стройного юношу с белоснежной копной волос с тощим мальчишкой, больше похожим на игрушку?
- Обучите его, - бросил напоследок испуганно вжимавшимся в пол рабам мужчина и поспешно удалился в свои покои, чтобы не видеть разбитого лица Амина.
С тех пор Эбул предпочитал вызывать рабов в свои покои, опасаясь еще раз причинить случайный вред одному из них. Но загадку Ланьлина так и не забросил, выискивая, где мог, следы торговца Афрасиаба с целью задать ему пару вопросов.
Сейчас же, краем уха случая речи посла Роскии, эмир задумчиво наблюдал за игрой света в вине и размышлял над собственными поступками. Мальчишка злил его одним своим присутствием, фактом своего существования в этом мире. И при этом не мог дать ответов на так волновавшие мужчину вопросы. Приходилось изворачиваться, идти обходными путями, получая информацию через третьи руки и теряя слишком много времени. Но помочь Эбулу с разгадкой тайны не смог даже Рукхар, ежедневно навещавший бара и передававший господину его просьбы. Впрочем, требовалось мальчишке не так уж и много: заменить розовое масло на жасминовое, подать к столу больше фруктов, позволить завести свой гребень для волос.
Эмир сознательно запрещал все. Он понимал, что от розового масла у раба болит голова, что мальчишка не ест мяса, что старый гребень не справляется с густыми волосами. Но другого способа сломать стальную стену, окружавшую Ланьлина, не видел. И по той же причине приказал наложникам обучить раба тонкостям соблазнения, прекрасно понимая, что позволил им творить со своей игрушкой что угодно, сделал рабом среди рабов.
- И все же мы просим вас понизить пошлины на пушнину, - пробился сквозь тяжелый заслон мыслей голос посла. Тучный мужчина с маленькими бледно-голубыми глазками и окладистой бородой почти до пояса явно не был готов к встретившей его в пустыне жаре, а потому страшно потел и постоянно вытирал уже мокрым платком лоб и щеки. Эмира передернуло от перспективы объятий и троекратного поцелуя в соответствии с традициями Роскии. К счастью, посол решил соблюдать порядки хозяев, потому при встрече ограничился только низким поклоном, проводя ладонями по плечам.
Их спор слишком затянулся, заняв две перемены блюд. И Эбул, слишком занятый мыслями о новом рабе, с каждой минутой все больше злился и раздражался, хоть и понимал недопустимость такого поведения.
- Мы не повышали пошлин уже сто пятьдесят лет. Не намерены этого делать и сейчас. То же относится и к понижению, господин посол. И я, откровенно говоря, не вижу выгоды в этой сделке для себя.
- Но мы понизим для вас цены на зерно и фрукты, - попытался начать торг мужчина.
- Вы и так понизите их. Потому как должны были сделать это еще год назад.
- Оружие? Травы? Драгоценности? – Роскии был жизненно важен торговый путь через Черную пустыню к Киоту. Только так у торговцев появлялся шанс довезти скоропортящиеся товары в срок и не стать жертвами разбойников. И даже тот факт, что Эбул порой позволял некоторым обозам проходить через свою страну бесплатно не утолил жажды роскийцев получить еще больше.
- Боюсь, сегодня не лучший день для договоров, - устало покачал головой эмир и поднял на разочарованного посла взгляд, отвлекаясь от чаши с вином. – Но в качестве утешения хочу преподнести вам подарок. Как дорогому гостю.
Стоило легкому хлопку пронестись под сводом потолка, как в двери летящей походкой вошел закутанный с ног до головы с темно-синюю накидку Амин. Пусть его лицо и было спрятано под маской, но красоту фигуры не могли скрыть и слои ткани, заставив посла потеть еще сильнее. Еще один хлопок – и тяжелая ткань опадает на ковер. Открывая взгляду обнаженное тело, блестящее от ароматных масел. Тем неуместнее смотрелась безликая маска на лице юноши, напоминая эмиру Ланьлина:
- Сними ее.
Эбул невольно улыбнулся, услышав восхищенный вздох посла. Да, Амина сегодня хорошо подготовили к встрече. Тем больше у юноши было шансов понравиться роскийцу.
- Вам нравится подарок, посол? – осведомился эмир, неотрывно глядя в испуганно расширившиеся глаза раба. Конечно, от юноши часто требовали присутствия и прислуживания во время важных встреч, но ни разу не предупреждали о возможности сменить хозяина. Причем, не по своей воле.
- Он так красив, - хрипло пробормотал роскиец, протягивая руку к Амину. – Надеюсь, столь же хорошо обучен?
- Проверьте, - Эбул насмешливо следил за тем, как опасливо приблизился к послу юноша, не в силах поверить, что сказка для него закончилась. Впрочем, эту простую истину ему стоило понять гораздо раньше, когда эмир стал отправлять его прочь из своей постели, не удостаивая ответным наслаждением. Амин перестал быть интересен еще месяц назад. А нужен – с появлением в гареме Ланьлина. И потому лучшим исходом для юноши было оказаться подаренным обличенному властью человеку, нежели быть проданным за бесценок на рынке. Или закончить свою жизнь в подвале Рукхара.
Тем временем, Амин все же приступил к своим обязанностям, недовольно морща нос от резкого запаха пота и кося глазом на эмира. Порой так легко надеяться на лучший исход…
Вино обволакивало горло и язык тягучей пленкой, дразня своим ароматом небо и туманя разум, рядом приглушенно стонал под умелыми руками и губами наложника роскиец, а Эбул строил далеко идущие планы на эту ночь. Раз уж Ланьлин не способен разговаривать, то пусть учится доставлять своему господину удовольствие. Опять же, оставшись с рабом наедине, эмир его уже ни с кем не перепутает.
- Он действительно прекрасен, - блаженно растянулся на подушках посол, не удосужившись даже заправиться, и притянул к себе под бок брезгливо отирающего губы от белесого семени Амина. Кажется, у Эбула появился шанс выторговать завтра что-нибудь ценное для пустыни. Например, нескольких волхвов, властвующих в густых роскийских лесах.
- Тогда эта ночь и все последующие – ваши, - с довольной улыбкой склонил голову эмир и протянул роскийцу чашу, полную вина.
Для правителя Черной пустыни дела складывались удивительно хорошо. Потому он и не обратил внимания на отчаянный взгляд застывшего рядом с послом Амина.
Впервые попав в гарем, юноша пытался искать способ сбежать, убить нового хозяина, доставлял массу хлопот. Но со временем смирился, а, проведя пару ночей в покоях эмира, научился получать удовольствие от своего положения. Эбул заботился о наложниках, не скупился на подарки и развлечения, внимательно следил за их состоянием и самочувствием. Возможно, потому каждый из юношей постоянно чувствовал особое к себе отношение и стремился стать для господина самым лучшим. Так было до прихода Ланьлина.
Теперь же эмир не дарил никому своих ласк, ограничиваясь удовлетворением собственных нужд, позабыл о подарках и обещаниях, с головой уйдя в погоню за разгадкой. И внезапно вышло так, что именно безмолвному киотцу так или иначе доставались все мысли и внимание господина. К сожалению, причинить Ланьлину хоть какой-нибудь вред не представлялось возможным под столь пристальным наблюдением. И это злило всех. Особенно Амина, привыкшего считать себя почти равным Эбулу и свысока поглядывавшего на остальных. Юноша даже смел отдавать приказы советникам и огрызаться с визирем. Прежде. С потерей благосклонности эмира ушло все то хорошее, что было в жизни юноши.
- Мой господин, - рискнул обратиться в присутствии постороннего к Эбулу Амин, - прошу тебя… хотя бы еще одну ночь.
- Отныне ты не принадлежишь мне.
Уже в собственной купальне, расслабляя мышцы после тяжелого дня, эмир подумал было, что поторопился с выводами на счет юноши, но тут же отбросил прочь эти мысли, предвкушая ночь с Ланьлином. Почти сразу на ум пришло несколько занимательных идей о способах обучения мальчишки. И конечно, все они были направлены на то, чтобы заставить раба кричать – слишком сильно хотелось Эбулу услышать его голос.
- Мой повелитель!.. – видеть бледного, словно снега на вершинах гор, старшего целителя было более чем необычно. Тем более, зная, что мужчина никогда раньше не смел врываться без стука.
- Что произошло?
- Амин… Он…
Выругавшись в полголоса, эмир рванулся из бассейна, на ходу накидывая халат на плечи. Если раб умудрился что-нибудь сделать с собой, он разрушил год упорной работы над договором о пошлинах, который Эбул рассчитывал подписать как можно скорее. И за это юноше грозило самое жестокое наказание из возможных. Живому или мертвому.
- Что с ним? – обычно мужская часть гарема была довольно шумной: птичий щебет, смех наложников, звуки музыкальных инструментов. Но сейчас в залах и коридорах безраздельно властвовал один-единственный звук – высокий и отчаянный крик, казалось, не смолкающий ни на мгновение. Мужчина распахнул тяжелые створки дверей, не дожидаясь подоспевших слишком поздно слуг, и тут же отступил обратно, оглушенный.
Кричал Амин. Вцепившись пальцами в волосы и скорчившись в три погибели на полу, он словно не нуждался в воздухе. Широко раскрытые, абсолютно бездумные глаза, перекошенное лицо, исцарапанные в кровь руки и живот. Утонченная красота юноши сейчас казалась наваждением, иллюзией, которой никогда и не было.
Раб не реагировал ни на оплеухи, ни на вылитую ему на голову воду, ни на попытки заткнуть рот руками. Лишь когда обозленный происходящим и начинающейся головной болью Эбул махнул рукой, магией отбрасывая юношу к стене, гарем погрузился в тишину.
- Что с ним? – поинтересовался он у бросившихся к Амину целителей.
- Нам нужно время, чтобы это выяснить, - поспешно отмахнулся от правителя старик и тут же испуганно охнул, осознав, что только что сделал.
- Ответ мне нужен как можно скорее.
- Конечно, мой господин.
- Остальные наложники в порядке? – поинтересовался Эбул у слуги.
- Да, они в соседней зале…
Пятеро полуобнаженных юношей испуганно перешептывались в одной из многочисленных ниш, занавешенных шелками. Браслеты на тонких запястьях звенели куда как больше от невольной дрожи своих владельцев, нежели от движений. Ланьлин же спокойно сидел на бортике фонтана, лаская кончиками опущенных в воду пальцев спины проплывавших мимо рыбок.
И тишина, несколько минут назад казавшаяся такой плотной и осязаемой, постепенно уступала место привычным для гарема звукам, распадаясь то на бормотание слуг за дверью, то на шорох тонких шелков.
- Я хочу знать, что здесь произошло, - наложники вздрогнули, услышав недовольный голос эмира, и пестрой стайкой устремились под его защиту. – Тише, тише… Все будет хорошо. Ланьлин, почему ты все еще сидишь там?
Глядя на плавно приближающегося киотца, Эбул невольно пожалел, что этой ночи суждено пропасть в небытии из-за случившегося с Амином. Слишком уж хорош оказался мальчишка, утративший за проведенное в гареме время свою болезненную худобу. Настолько, что эмир жадно потянулся к нему через остальных наложников за поцелуем. На который так и не получил ответа, раздраженно впиваясь в сладкие губы зубами.
- Мой господин… - в дверях появился старый целитель, держа в дрожащих руках пиалу с вином для эмира. Пришлось Эбулу теснее прижать к себе испуганных мальчишек и кивком позволить старику продолжать. – К сожалению, Амин потерял рассудок.
- Как это может быть? Несколько часов назад он был нормальным!
- Не могу знать, мой господин.
- Рукхара ко мне! – зло рявкнул Эбул, глядя на так и оставшегося стоять в стороне Ланьлина.

Часть 3. Безумие и награда
- Ланьлин невиновен, - в который раз устало повторял Рукхар эмиру, раскинувшись среди шелковых подушек и ковров. Взбешенный угрозой срыва договора, Эбул заставил палача прочитать воспоминания всех присутствовавших в тот момент в мужской части гарема: наложников, слуга, Ланьлина и самого Амина. Правда, с последним возникла небольшая проблема: Рукхар так и не смог разобраться в хитросплетениях разрушенной безумием логики и в добавок был вынужден в течение получаса приходить в себя, пытаясь удержать собственный разум в рамках. Тогда как Эбул задался целью узнать правду, во что бы то ни стало, и непрестанно требовал от палача продолжить допрос. – Мой господин, мы все устали. Позвольте слугам разойтись по спальням. А утром с новыми силами взяться за дело.
- Никто никуда не пойдет, пока я не выясню, что здесь произошло на самом деле, - рыкнул мужчина. Он знал, чувствовал в пронизанном ароматом роз и специй воздухе, что виновник свалившейся на его голову неприятностей сидел неподалеку, безразлично глядя на темное небо в окно.
- О, Алрах! Я рассказал уже вам все, что видели присутствующие. Что вы еще желаете услышать?!
- Правду.
Совершенно вымотанный Рукхар обессилено застонал. Он пересказывал события этого вечера уже много раз, но в глазах правителя так и не мелькнула искра удовлетворения услышанным. Эмиру слишком сильно хотелось приблизиться к тайне Ланьлина хоть немного, пусть даже и таким жестоким способом. Потому он и искал любые способы обвинить его, выматывая и себя, и слуг.
Палач прикрыл глаза, отгораживая сознание от яркого света магических шаров, и заговорил, в, казалось, тысячный раз повторяя историю.
Амин ворвался в купальню гарема уже на закате дня, гневно сверкая глазами и тихо рыча от переполнявших стройное тело чувств. Всклокоченные волосы, искусанные до крови губы, мокрая насквозь одежда… Наложники недоверчиво метнулись в сторону, не желая соприкасаться с покрывавшей тело юноши зеленой ряской из пруда. Но в тот момент Амина меньше всего волновали их мысли и чувства – он со злым гортанным рыком метнулся в сторону выходившего из бассейна Ланьлина.
Рукхар в который раз едва сумел удержать тяжелый вздох желания от зрелища обнаженного юного тела, украшенного лишь каплями воды и случайно налипшим на кожу розовым лепестком, казавшимся воплощением порока. Он надеялся, что эмир скоро охладеет к рабу, передав его, как и обещал, в руки своего верного палача, но происшествие с Амином разбило в прах все мечты. Потому Рукхар продолжал:
Схватка была недолгой, в основном благодаря не помыслившему сопротивляться киотцу. Придавив мальчишку к полу своим телом, беловолосый раб заходился в бешенстве, с каждым мгновением становясь все больше похожим на умалишенного:
- Почему? Почему ты? – если бы не озвученный неделю назад мимоходом приказ эмира сохранить внешний вид мальчишки любой ценой, Амин без колебаний разбил бы его лицо о мраморный пол купальни. Вместо этого юноше пришлось ограничиться парой чувствительных ударов по почкам и животу, вынудивших Ланьлина судорожно глотать воздух ртом. – Ненавижу… Это ты во всем виноват!
Амин кричал в голос, нанося удары по не способному сопротивляться телу, и требовал от киотца немедленно исчезнуть из его жизни. Неуверенные попытки наложников успокоить взбешенного юношу словом, пали прахом, разбившись о непроницаемую стену злобы. И тем не менее, никто не решился встать на защиту немого новичка, рискнув своими красотой и здоровьем. Тогда как Ланьлин лишь плотнее смыкал веки во время особенно болезненных ударов и легко и невесомо скользил тонкими пальцами по воздуху, словно пытаясь ухватиться за что-то недоступное человеческому взгляду.
- Как же я ненавижу тебя, - шептал сквозь слезы Амин, глядя в безэмоциональное лицо Ланьлина и с удивлением замечая их внешнюю схожесть. Изгиб бровей, мимика, привычка постоянно облизывать губы – киотец мог показаться стороннему наблюдателю братом-близнецом юноши. – Он же выбрал тебя только из-за сходства со мной, так? Так?! Отвечай мне!
Казалось, Амин в следующий миг сожмет пальцы на длинной белой шее киотца, перекрывая тому доступ воздуха в легкие. Пожалуй, он бы так и сделал, если бы Ланьлин не выполнил его требование:
- Смотри мне в глаза! Смотри!
Дальнейшее так и осталось загадкой для всех присутствующих: мальчишка покорно поднял глаза на своего мучителя и застыл, обжигая дыханием губы. Со стороны могло показаться, что юноши готовы слиться в медленном поцелуе, трепетно изучая друг друга. И кто-то из замерших в стороне наложников почти увидел, как соединяются губы, но невольно отвлекся на внезапно повисшую в купели тишину. Ни дыхания, ни шороха шелка, ни напевов ветра– сухое и темное безмолвие, подобное шелесту песка, утекающего сквозь пальцы. Разорвавший пространство крик ужаса болезненно ударил по ушам парней, заставив их испуганно подскочить на месте и заозираться в поисках источника шума.
Корчившийся в конвульсиях рядом с Ланьлином беловолосый юноша седел на глазах.
- Что он увидел? Что? – не успокаивался эмир, тряся усталого палача за плечи. Если бы киотец мог говорить, то Эбул не пожалел бы сил и времени, чтобы выбить из раба нужную ему информацию. Вместо этого пришлось ограничиться бесконечными попытками Рукхара пробиться сквозь хитросплетения перемолотого в жерновах ужаса страха. – Ведь до взгляда Ланьлина он был почти нормален. Ланьлин!
- Мой господин, не думаю, что это лучшая затея, - рванулся с подушек в попытке удержать эмира палач. Но куда старику тягаться с молодым правителем, почуявшим близость разгадки?
Юного киотца боялись работорговцы. Настолько, что предпочли отплыть сразу же после продажи его дею. Один взгляд мальчишки сломил рассудок одного из самых уравновешенных наложников во дворце эмира. Да и предыдущие хозяева, видимо, не питали иллюзий по поводу Ланьлина, выбросив избитого раба, словно мусор. Эбул чувствовал, что истина крылась совсем рядом, словно песчаный шакал гниющую тушу каркаданна, и был готов пойти на все, чтобы узнать причину этих поступков. Приказ. Отданный подошедшему на зов повелителя мальчишке приказ, заставил Рукхара испуганно вскинуть глаза на безмолвного раба:
- Посмотри мне в глаза.
Эбул хотел увидеть в его взгляде ответ, разгадку, хотя бы подсказку, способную приблизить его к цели. Даже если этой подсказкой должна была стать смерть. Но вместо этого наткнулся на абсолютно пустой взгляд карих глаз, не выражавший даже скуки и усталости. Лишь окруженный кофейного цвета радужкой зрачок, мерно пульсирующий в такт дышанию. То же, что видел Рукхар во время каждого сеанса с киотцем.
- Прочь… - замешанная с разочарованием усталость сдавила голову раскаленным обручем, мешая дышать и думать. Тело окатила волной теплая тяжесть, сковывая запястья стальными кандалами и заставляя спину согнуться в низком поклоне перед кем-то ирреальным. Теперь эмиру хотелось уединения и покоя вдали от суетливых слуг и всевозможных тайн, хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться. Жаркими волнами накатывающий из пустыни горячий воздух раньше не казался Эбулу столь отвратительным. – Все прочь!
Первыми поспешно бежали, возбужденно перешептываясь и звеня браслетами на руках и ногах, наложники. Конечно, они предпочли бы досмотреть представление до конца, но попасть под горящую руку раздраженного правителя было бы хуже. Следом за ними прошаркали целители, сунув в руки Ланьлину флаконы с восстанавливающими зельями и маслами. Мальчишка же ушел последним, повинуясь знаку усталого палача и спокойно перешагнув через лежавшего на его пути Амина.
Едва за спиной мальчишки захлопнулась дверь, накатившая вмиг апатия отпустила раздраженно трущего виски эмира, заставив удивленно посмотреть на свои руки. Конечно, от матери ему досталась небольшая сила целителя, но излечить самого себя ранее не могли даже великие маги. Ком вопросов к Ланьлину нарастал с ужасающей быстротой. И тем не менее, сейчас было важным не это.
Подхватив на руки по-прежнему бессознательное тело Амина, Эбул опустился вместе с ним на подушки, принимаясь разбирать шелковистые пряди. И если ранее волосы юноши сияли первозданной белизной, то теперь свет отражался в них расплавленным серебром.
- Что же ты увидел, Амин? – даже перед лицом безумия мужчина не мог перестать размышлять над занимавшей его ум загадкой.
Очнувшийся от забвения юноша в первый момент испуганно задергался, пытаясь с воем вырваться из рук своего господина, но быстро успокоился, почувствовав нежные касания холеных рук эмира. Теперь Эбул рядом и можно не бояться, теперь все будет хорошо. в объятиях господина так легко было поверить в то. что все произошедшее сегодня – просто дурной сон, фантазия, вызванная неудачным падением в пруд и расстройством от продажи послу.
- Все будет хорошо, - пробормотал, словно прочитав мысли юноши, эмир и легко поцеловал жмущегося к нему наложника в висок. – Скажи мне, что ты увидел?
Спустя два вдоха тишины мужчина был вынужден заткнуть вновь закричавшего от ужаса Амина, закрыв его рот ладонью. Но он был уверен, что никогда не забудет промелькнувшего в глазах юноши выражения бесконечного изумления и недоверия, быстро сменившегося безумием. И вновь пустота. Подобная увиденной во взгляде Ланьлина, подобная безлунному небу над пустыней. Наверное, так и должно выглядеть сумасшествие…
- Он не человек, Эбул, - хрипло бормотал наложник, пытаясь сдержать слезы и теснее прижаться к господину. – Я прошу тебя, убей… Убей его, пока можешь. Я не прощу себе, если с тобой что-то случится… Это так страшно…
- Все хорошо. Со мной ничего случится, не бойся. Ланьлин не посмеет причинить вреда своему господину, - эмир успокаивающе гладил рыдавшего юношу по спине и плечам, стирая накопившуюся за день усталость. Скользил пальцами по мягким серебряным прядям, пытаясь вернуть им прежний белый цвет, шептал что-то нежное, заставляя поверить в то, что произошедшее – лишь мираж, подобный наводимым пери на усталых путников. И сам не заметил, когда слова сменились поцелуем, а должные приносить облегчение прикосновения – страстными объятиями. Но, чувствуя под собой отзывчивое гибкое тело, уже не смог отказаться от смешанного со стонами приглашения.Что же, Амин заслужил прощальную ночь.
Провожая на следующий день взглядом караван посла, Эбул с запоздалым сожалением вспоминал прошедшую ночь. Горячий, податливый, ненасытный юноша сумел привнести в жизнь мужчины что-то хорошее и стоящее многочисленных затрат на подарки. За что и получил право забрать довольно тяжелый сундук с украшениями с собой в новую жизнь.
Конечно, обеспокоенный слухами о внезапном сумасшествии своего подарка роскиец первое время норовил заглянуть Амину в глаза в поисках спрятавшегося на время безумия, но неизменно натыкался на теплую улыбку и обещание исполнить любые капризы. Юноша слишком долго прожил во дворце эмира, чтобы позволить себе выказать неудовольствие новым хозяином. И вполне заслуженной наградой за это ему стала брошенная расщедрившимся послом под ноги шуба из драгоценного меха роскийской лисицы-оборотня. Черно-золотая, она удивительным образом придавала счастливому Амину почти детской мягкости и беззащитности. Так что уезжали раб и господин вполне довольные друг другом.
Эбул печально усмехнулся, вертя в пальцах прощальный подарок юноши, сунутый украдкой в ладони. Тонкая лента браслета, сплетенная из шелковых и золотых нитей, с узором, отдаленно напоминающим имя Амина. Памятный дар, к сожалению, мешавший забыть кошмарный крик и собственное разочарование от упущенной разгадки.
Пожалуй, решил эмир, так было лучше для всех. Он просто не мог отпустить от себя Ланьлина, пока не найдет ответ на его загадку, а Амин не стал бы терпеть присутствие конкурента. И рано или поздно нарушил бы одно из правил дворца, заслужив наказание гораздо худшее, чем смерть. Да и договор радующийся новому приобретению посол подписал почти сразу, нетерпеливо поглядывая в сторону дверей.
Теперь же клубы пыли от копыт каркаданнов таяли в зыбкой дымке горизонта, преломляясь под солнечным светом, и там, среди дорогих мехов и украшений уютно устроился в объятиях роскийского посла Амин. А его прежнему господину достались головная боль и не желающие покидать голову мысли о Ланьлине.
Мужчина с улыбкой оперся о парапет, пристально вглядываясь в протирающуюся перед ним пустыню, словно желал получить от нее ответ. Его всегда, с самого рождения восхищало могущество песчаной стихии: колкие частицы камня могли разрушать города, покорять армии, скрывать величайшие творения человека. Пустыня не дарила быструю смерть, подобно огню, не давала жизнь, подобно воде, но закаляла и заставляла стать еще сильнее, щедро делясь знаниями со своими детьми. Подобные морским волны барханов обманывали и ссыпались под лаской ветра, меняя форму. Белесая синь неба над головой с жемчужиной солнца, способная убить медленней самого искусного палача. И незаметная, скрытная жизнь меж этих двух сил.
Вдыхая раскаленный воздух, эмир вспоминал истории предков о том, как создавались города-оазисы, зубами и кровью вырывая право на существование у Пустыни. Дикие каркаданны, хитроумные дэвы, гули, джинны… Все это противостояло людям. а ведь были еще змеи, умеющие невидимками пробираться в дом и обвивать стальными кольцами шеи младенцев в колыбелях. Были ядовитые скорпионы, таившиеся порой в самых неожиданных местах. Другие не знали, не видели Черную пустыню во всей ее хищной и опасной красоте. Но ее дети с благодарностью принимали все дары своей владычицы.
Обернувшись на раздавшийся от дверей шорох, Эбул изумленно вскинул брови: у входа стоял один из его наложников, плотно закутанный в традиционную накидку и с красно-белой маской на лице. Пришлось поломать голову над личностью раба, рискнувшего нарушить уединение своего господина. Не Рауф, любивший высокие прически, которые так сложно было скрыть под капюшоном. Не Сабир или Азиз, даже в постели не снимающие мелодично звенящих браслетов. Не Тахир, который не решался даже вздохнуть без повеления Эбула. И уж точно не Шамси, предпочитающий резкие цитрусовые масла всем прочим.
- Ланьлин? – словно в подтверждение догадки эмира, раб скинул с головы капюшон, срывая свободной рукой с лица маску, и неожиданно уверенно шагнул навстречу мужчине. – Что тебе нужно?
После произошедшего в гареме Эбул побаивался мальчишку, способного свести человека с ума одним своим взглядом, но демонстрировать это немому наложнику не собирался. Потому и остался стоять на месте, подавив позорный порыв отступить на пару шагов назад. А Ланьлин со свойственной лишь Амину легкой полуулыбкой прижался к его груди, скользнув тонкими пальчиками по обнаженной коже, и тут же приник в поцелуе к губам господина. В нем все напоминало некогда беловолосого юношу: пластика, жесты, мимика, вкус. Вязкая сладость, так покорившая Эбула во время их первого поцелуя, сменилась прохладной свежестью шербета, а ранее не размыкавшиеся губы внезапно стали так знакомо умелыми. На мгновение приоткрыв глаза, эмир уже не смог сдержать короткого вскрика: Амин с шаловливой улыбкой взирал на него, потянувшись за новой порцией ласки.
- Как?

Часть 4. Обул
Легко удерживаемый тонкими пальцами бубен отозвался на почти незаметное движение кистью перезвоном монет, наполнившим залу шумом моря и ветра. Напряженный звук, приковывающий внимание к инструменту в изящных руках, нарастал с каждой секундой, словно следовал верх за кистью танцора. Удар. И взгляду во всей грациозной красе предстала затуманенная полупрозрачными шелками фигура танцора. Льнущие к телу ткани не скрывали ни одного движения, напротив, продляя каждой из них во времени и пространстве, позволяя насладиться каждым жестом.
Юноша осторожно, словно ступая по тонкой нити, двинулся по кругу, ни на секунду не позволяя стихнуть песне бубна, и мимолетным движением плеч позволил скрывавшему голову платку соскользнуть на пол. Рассыпались по плечам золотистые волосы, мелькнули жемчужные зубки меж приоткрытых в зовущей улыбке губ. Нежная кожа, прикрытые, словно в смущении, глаза, выбившаяся из прически прядка, перечеркнувшая лицо солнечной линией. И взмах головы, возвращающий все на свои места. В этом танце нет места заученным движениям, равно как и неуместным жестам. Есть только темная гармония пустыни и скрытая пока под слоями ткани страсть.
Повернувшись к зрителям спиной, танцор неспешно свел над головой руки, продолжая отстукивать пальцами сложный ритм. Едва заметное волнообразное движение бедрами – и следующий платок серебристой лужицей лег на длинный ворс ковра. Теперь можно было насладиться длинными стройными ногами юноши, обнимаемых шальварами при каждом шаге, беззастенчиво следить за все увеличивающейся амплитудой качания бедер, понимая, что вслед за постепенно ускоряющимся ритм мелодии учащается пульс.
Третий платок еще не успевает коснуться пола, когда танцор вдруг замирает посреди залы, и бубен выпадает из изящных пальцев. Короткий взмах рукой, резкий оборот – и вот, среди шумного дыхания и треска песка за стенами дворца раздается тихое пчелиное жужжание, заставляющее мгновенно подобраться всех присутствующих. Опасное насекомое залетает в рукав, заставляя юношу в панике сорвать с себя рубашку, скользил вдоль спины, вынуждая свою жертву извиваться и пытаться отогнать обидчика.
И вслед за становящимся все более громким и угрожающим жужжанием, танцор торопится стянуть с себя всю одежду, дабы не оставить пчеле шансов. Напряженное тело, широко раскрытые глаза, шальвары падают у ног юноши, мягко обвивая узкие ступни. Никто не поможет, не спасет, ведь гости заворожено следят за кружащимся под звуки крыльев насекомого обнаженным танцором, бесстыдно выставляющим на показ свои достоинства. А ему будто нет дела до жадных взглядом и судорожно сжимающих чаши пальцев, только неугомонная пчела, опаляющим вихрем промчавшаяся вдоль живота к паху, зацепившая жесткими крылышками колени и наконец впившаяся жалом в смертельном укусе, заставляя юношу опасно прогнуться назад.
Бессильно раскинувшееся на ковре тело еще раз конвульсивно дернулось, отпуская пчелу в последний полет, и застыло, блестя в солнечных лучах каплями пота.
- Хорош, как пери, - с восторгом в голосе хрипло протянул Обул. Сидевший у него на коленях Азиз с завистью разглядывал немого раба, понимая, что ему никогда не повторить этого танца. Обычно наложников учили соблазнять неспешно, лаская себя в удовольствие публики, но никогда не позволять себе резких движений, качаясь подобно челну на волнах. А битва, пусть даже и такая неравная – удел воинов.
- Действительно, удивительно хорош, - протянул Эбул, с неудовольствием замечая явный интерес брата к так и не пошевелившемуся киотцу. – Ланьлин! Подойди ко мне.
Светловолосый раб слегка двинул плечами, разминая затекшие от неудобного положения мышцы, и медленно поднялся, тут же потянувшись за шальварами.
- Одежда тебе не понадобится, - насмешливо одернул его эмир и чуть пригубил сладкое вино из садов Альдобрандескийской царицы, подаренное деем.
Удивленно вглядываясь в такое знакомое и в то же время удивительно чужое лицо Амина, он пытался убедить себя, что не сходит с ума, что юноша действительно уехал прочь вслед за послом, оставив после себя лишь плетеный браслет. И все же, увиденное говорило об обратном. Такие знакомые губы, чей вкус услаждал мужчину много ночей, трогательный румянец на щеках, смущенные вздохи и пылкие поцелуи. Казалось, что все происходящее сон, но тело привычно отзывалось на каждое прикосновение, тогда как разум поспешно искал объяснение всему.
И нашел. Амин действительно исчез из жизни эмира, оставив после себя лишь воспоминания. Но был еще и безмолвный и опасный, словно гремучая змея, Ланьлин, волшебным образом принявший облик своего соперника. Другая прическа, другой разрез глаз – если не знать об истинной натуре мальчишки, его легко перепутать с Амином.
Последней проверкой стал танец, исполненный по личной просьбе высокого гостя и вызвавший бурю эмоций в душе Эбула. Он никогда раньше думал, что может так желать кого-либо, что кто-нибудь может так танцевать. В движениях раба не было ни капли эротики, ни грамма актерской игры, но, тем не менее, плоть отзывалась, казалось, на само присутствие наложника в зале.
Пока Обул жарко ласкал просящее постанывающего Азиза на своих коленях, эмир внимательно наблюдал за каждым жестом приближавшегося Ланьлина и недоумевал, как мог перепутать его с Амином. В беловолосом наложнике не было и сотой доли той страсти, что переполняла тело мальчишки, отзываясь горячими волнами внутри мужчины. Он не хотел брать киотца сейчас, на глазах у собственного брата, желая услышать первые крики наслаждения Ланьлина наедине, но остановиться после увиденного уже не мог.
Прохладная свежесть тонких губ. И все же…Все же эмир ошибался, от поцелуя так же, как и в первый раз, осталась вязкая сладость и немного горечи на кончике языка. Совсем чуть-чуть, только чтобы хотелось повторить еще и еще раз. Эбул жадно прошелся губами и зубами по нежной коже шеи, оставляя на рабе свои метки, и чувствительно прикусил тонкую ключицу. Вернувшаяся неподвижность мальчишки злила, словно это не он несколько часов назад умоляюще терся бедрами о своего господина, насилуя языком его рот. И потому каждое следующее прикосновение эмира было жестче предыдущего, болезненнее, расцвечивая белую кожу синяками.
С почти неслышным сквозь стоны любовников рядом рыком Эбул схватил Ланьлина за волосы, пристально вглядываясь в его лицо. Опять равнодушие и полное безразличие. Что толку обладать безвольной куклой, взгляд которой всегда устремлен в сторону?
Мужчина проследил направление взгляда киотца и жестко стиснул руками его ребра, выдавив болезненный хрип. Но глаз от наслаждающегося процессом дея так и не отвел, жадно впитывая каждую черту его лица, каждый жест, каждый стон. Мальчишку не интересовал ни царапающий до крови спину Обула Азиз, ни вдавливающий его самого в шелковые подушки эмир – только тот, кто выкупил опасную игрушку у торговцев.
- Ты мой, - жестко обхватив лицо раба ладонями, прорычал Эбул, уже понимая, что должен будет поставить свою печать на киотце этой ночью. – И не смей никогда смотреть на других.
Возможно, мужчина и сам не мог объяснить, почему его так разозлил взгляд Ланьлина, но отдавать его кому-либо, даже собственному брату, он не собирался ни за какие сокровища мира. И первым шагом к обладанию стал приказ:
- Поцелуй меня.
Так же, как на вершине башни: жадно, с жарким придыханием и стремлением обладать. Словно вмиг став другим человеком, мальчишка подавался навстречу скользящим по его коже рукам эмира, прося все больше и больше с каждой минутой. Пусть все происходящее было только игрой, но тело Ланьлина отзывалось на ласку, уводя раба все дальше за грань между небом и землей. Эбул следил за выражением лица киотца, скользил пальцами вдоль его восставшей плоти, доводя до безумия почти целомудренным на фоне происходившего рядом прикосновением, поцелуями ставил метки по всему телу. Его не интересовало собственное удовольствие, только желание сильнее привязать к себе бездушную игрушку.
Вновь выступивший на белоснежной коже пот, разметавшиеся по подушкам волосы, раздвинутые как можно шире ноги – все они выглядели одинаково развратно в постели эмира, но ни один пока не молчал. Кроме Ланьлина. И дело было даже не в том, что мальчишка был немым – он только крепче сжал челюсти, не позволяя сорваться с губ даже дыханию. Разочарование, злость на неугомонного раба, и могущественный эмир скользнул ниже, к сосредоточию желаний мальчишки, обхватывая губами влажную головку.
Он все же сумел вырвать короткий стон. Пусть лишь в миг наслаждения, глотая солоноватое семя бьющегося под ним раба, но вырвал. И теперь знал, что просто не сможет перепутать киотца с кем бы то ни было. Голос Ланьлина, хрипловатый, надрывный, словно рокот прибоя, он пробежался мурашками вдоль спины эмира, прочно обосновавшись в паху, и покорил за секунду. А в ранее безжизненном взгляде метались, постепенно успокаиваясь, искры чистого недоумения, как будто раб позволил себе на мгновение вынырнуть в реальный мир, но тут же вернулся на глубину собственного сознания.
- Эбул… Это же раб? – дей неприязненно взирал на старшего брата, с улыбкой облизывающегося губы и, казалось, не понимал его поступка. Хозяин не должен лишать себя наслаждения, отдавая его без остатка наложнику, но эмир нарушил это правило, вызвав гримасу презрения у Обула.
- Какая разница, кто рядом с тобой, если он может доставить наслаждение? – улыбнулся Эбул, пристраивая голову на животе мальчишки.
- Отец бы не одобрил этого…
- Отец всегда был рабом своих правил и принципов, что помешало ему слиться с Пустыней при жизни. Он так и не понял одной простой вещи: в любви и войне нет места предрассудкам, все решают только личные качества людей.
- Ты слишком изменился за столь короткий срок, брат, – с сомнением пробормотал дей, отталкивая от себя прильнувшего Азиза. – Неужели это влияние моего подарка?
- Нас меняет каждый новый день, Обул, - эмир потерся щекой о мягкий животик Ланьлина, желая повторить, но не рискуя лишний раз нервировать брата. – И либо ты принимаешь свои уроки, вливаясь в жизненный поток, либо остаешься за бортом, словно щепка, покорная волнам.
- И все же… я беспокоюсь за тебя, Эбул.
- Не стоит, брат. Пустыня защитит меня от беды.
Отправив наложников обратно в гарем с приказом Ланьлину явиться в его покои этой ночью, эмир с довольной улыбкой вытянулся на шелковых подушках, все еще хранивших запах и тепло киотца. Мужчину несколько нервировали неожиданно резкие перепады в поведении мальчишки: то он пассивен и бездушен, уподобляясь игрушке, то сам идет навстречу своему господину, соблазняя с мастерством пери. Он словно мгновенно менял театральные маски, преображаясь на глазах у зрителя, которым сделал эмира. И неуклонно подчинял себе правителя Черной пустыни.
Все же после короткой перепалки с братом Эбулу пришлось вернуться к делам, неохотно слушая краткий отчет о бесчинствах джиннов на западе страны. Дети огня, почувствовав свободу от жесткой руки предыдущего правителя, все чаще заключали договор с Иблисом и беззастенчиво отбирали у людей все, что могли, не гнушаясь даже человеческой пищей. И Обул настаивал на скорейшей поездке в Мехдишехр для наведения порядка.
Что больше всего не нравилось в этой затее эмиру – необходимость оставить гарем, а значит и Ланьлина с его тайной, на несколько недель. Он и так уже потратил довольно много времени на бесплодные поиски, чтобы терять еще больше. но брать с собой наложников значило подставить под удар отряд Обула, призванный сопровождать правителя в его нелегком путешествии. Пришлось делать выбор между долгом и собственными желаниями.
- Эбул, ты не можешь взять его с собой! – возмущенно кричал дей, забыв на мгновение о разнице в положении. За что и поплатился.
- Я могу все, брат, - глядя на бьющегося в хватке песчаного водоворота мужчину, мрачно заключил эмир и отдал распоряжение собирать караван. – Пока Пустыня благоволит ко мне, я буду делать все, что посчитаю нужным.
- Ты же раньше не был таким, - хрипел Обул, пытаясь руками защитить лицо от колких песчинок. – Чем тебя так околдовал этот мальчишка?
- В нем скрыто гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, - наконец-то отпустил дея, Эбул. – И ты сам просил меня внимательнее приглядеться к подарку.
- Приглядеться, а не терять рассудок в его присутствии, - недовольно проворчал Обул.
До самого вечера эмир напряженно размышлял над разгоревшимся в зале спором, с удивлением осознавая, что брат был прав. Которую неделю Ланьлин не выходил у него из головы, вытесняя все остальные мысли и превращая в одержимого. Тяга Эбула к тайнам сыграла с ним злую шутку, не позволяя оторваться от такой близкой и ощутимой загадки, подкидывающей каждый раз все новые сюрпризы. Сначала – безвольный раб, игрушка, кукла. Спустя неделю – копия любимого наложника вплоть до покачиваний бедрами при ходьбе. И этот случай с Амином… Ведь киотец послужил причиной внезапного безумия юноши, но сумел скрыть это даже от Рукхара и своего господина.
Эбул устало потер виски. Как бы ни хотелось найти разгадку самому, самым лучшим выходом было попросить помощи у Пустыни, а для этого, опять же, нужно было везти мальчишку в храм, расположенный по дороге в Мехдишехр. Нет, мужчина не пасовал перед неразрешимой загадкой Ланьлина, но чувство опасности и напряжение в воздухе становились все ощутимее с каждым днем, заставляя нервно оборачиваться в темных коридорах. Возможно, это не было связано с наложником, и все же стоило разобраться с этой проблемой как можно скорее, пока не появилась новая.
- Мой господин, купальня готова, - отвлек эмира от тяжких дум голос слуги, и Эбул поспешно прошел вслед за ним.
На мраморном бортике, задумчиво болтая ногами в воде, сидел Ланьлин, благосклонно принимая заботу слуг.
- Я звал тебя только к вечеру, - нахмурился мужчина, не довольный самоуправством раба. Но тут же забыл обо всех возражениях, стоило мальчишке сбросить с плеч халат, демонстрируя стройное тело в росчерках меток эмира. – Пошли прочь.
Целуя мягкие губы наложника, Эбул краем сознания размышлял о том, какова вероятность привязать к себе равнодушного раба за столь короткий срок. Или Ланьлина изменило произошедшее днем? Но сейчас… сейчас киотец был куда как инициативнее, мягко посасывая мочку уха мужчины и ловко развязывая пояс его халата. Определенно, этот образ раба возбуждал эмира сильнее остальных.
- Итак, ты хочешь повторения? – поинтересовался он, подцепляя пальцами подбородок мальчишки и вынуждая посмотреть себе в глаза. На что получил только шальную улыбку и невесомое прикосновение тонких пальчиков к груди, ненавязчиво просящих опуститься на пол. Похоже, Ланьлин решил отблагодарить своего господина, что не могло не радовать.
И Эбул поддался. Покорно принимал неумелые, робкие ласки киотца, изредка направляя и подсказывая. Чувствовал сладость на своих губах, бархат кожи мальчишки под своими пальцами, острые зубки, изредка прикусывающие кожу в чувствительных местах, шелк волос, скользящих по животу. Порой, чтобы поверить до конца, надо увидеть. и эмир открыл глаза, приподнимаясь на локтях, чтобы увидеть Ланьлина меж своих разведенных в стороны ног. Но вместо этого…
Обул никогда не претендовал на звание самого красивого мужчины Пустыни, но все же что-то неизменно привлекало в нем как женщин, так и мужчин. Наверное, поэтому насмешливый взгляд собственного брата, с улыбкой обхватывающего губами его напряженную плоть, лишь вскипятил кровь до предела, не вызвав толики отвращения.
Какая разница, кто рядом с тобой, если он может доставить наслаждение?

запись создана: 05.05.2010 в 16:47

@темы: скрываясь под маской, заявка, слеш, фентези